Я смеюсь, Чарли улыбается, и на долю секунды я забываю, через что нам предстоит пройти снова.
Я перехватываю взгляд, который она бросает на часы на духовке, и этот взгляд полон тревоги. Я сжимаю ее руку.
– Не думай об этом, – шепчу я. – Хотя бы ближайший час.
– Не представляю, как можно забыть, как это восхитительно, – говорит Чарли, доев то, что приготовила для нас Эзра. Некоторые могут называть это завтраком, но, по-моему, такие блюда достойны того, чтобы их относили к какой-то другой категории, включающей в себя только их.
– Что это такое? – спрашивает Чарли у Эзры.
– Хлеб, вымоченный во взбитом яйце с молоком, поджаренный и намазанный «Нутеллой», – отвечает Эзра.
Чарли записывает на листке бумаги: «Хлеб, вымоченный во взбитом яйце с молоком, поджаренный и намазанный «Нутеллой», и рисует под этой надписью два сердечка. Затем пишет: Ты терпеть не можешь раков, Чарли!!!
Прежде чем мы выходим из кухни, чтобы возвратиться в мою комнату, Чарли подходит к Эзре и обнимает ее.
– Спасибо тебе за завтрак, Эзра.
На мгновение Эзра замирает, потом обнимает ее в ответ.
– Всегда пожалуйста, Шарлиз.
– Ты не приготовишь мне то же самое, когда я явлюсь сюда на завтрак в следующий раз? Даже если я не буду помнить, что я ела это сегодня?
Эзра пожимает плечами.
– Само собой.
Когда мы поднимаемся по лестнице, Чарли вдруг говорит:
– Знаешь, что? Думаю, это деньги сделали нас вредными и злыми.
– О чем ты? – Мы заходим в спальню, и я закрываю за нами дверь.
– Мне кажется, мы были неблагодарными. И немного избалованными. Я не уверена, что наши родители научили нас быть приличными людьми. Так что в каком-то смысле… я рада, что это произошло с нами.
Я сажусь на кровать и притягиваю ее к себе. Она кладет голову на мое плечо и смотрит на меня.
– Мне кажется, ты всегда был немного лучше меня. Но думаю, ни ты, ни я не можем гордиться тем, какими мы были.
Я быстро чмокаю ее в губы и прислоняюсь головой к стене.
– Мне кажется, что мы были продуктом той среды, которая нас окружала. По природе своей мы с тобой хорошие люди. Возможно, мы опять потеряем память, но внутри останемся такими же. В глубине души мы хотим поступать хорошо. И быть хорошими. В глубине души мы любим друг друга. Очень сильно. И что бы с нами ни происходило, это остается неизменным.
Она сплетает свои пальцы с моими и сжимает их. Какое-то время мы сидим молча. Время от времени я поглядываю на свой телефон. У нас остается около десяти минут до одиннадцати часов, и думаю, никто из нас не знает, как провести это время. Мы уже сделали больше заметок, чем сможем усвоить за следующие сорок восемь часов.
Так что нам остается только ждать.
45
Чарли
Мое сердце колотится так неистово, что даже сбивается с ритма. У меня пересохло во рту. Я беру бутылку воды, стоящую на тумбочке Сайласа, и делаю большой глоток.
– Это ужасно, – говорю я ему. – Мне бы хотелось ускорить следующие пять минут, чтобы все это поскорее закончилось.
Он выпрямляется и берет меня за руку.
– Сядь лицом ко мне.
Я сажусь лицом к нему. Мы сидим по-турецки на кровати, глядя друг на друга, как в том номере в отеле два дня назад. От мыслей о том утре мне становится не по себе. Я не хочу признавать возможность того, что через несколько минут я не смогу вспомнить, кто он такой.
Я должна верить. Верить, что это не может продолжаться бесконечно. Или все-таки может?
Я закрываю глаза и пытаюсь дышать ровно. Рука Сайласа касается моего лица и убирает волосы, упавшие мне на глаза.
– Есть ли что-то такое, что ты боишься забыть больше всего? – спрашивает он.
Я открываю глаза.
– Да, есть. Больше всего я боюсь забыть тебя.
Он проводит большим пальцем по моим губам, затем подается вперед, чтобы поцеловать меня.
– Я тоже. Я люблю тебя, Чарли.
И я без колебаний говорю:
– Я тоже люблю тебя, Сайлас.
Когда его губы касаются моих, я перестаю бояться. Потому что знаю, что что бы не произошло через несколько секунд… рядом будет Сайлас, и это дает мне утешение.
Он сплетает свои пальцы с моими и произносит:
– Десять секунд.
Мы оба делаем глубокий вдох. Я чувствую, что у него дрожат руки, но они дрожат куда меньше, чем мои.
– Пять… четыре… три… две…
46
Сайлас
Единственное, что я слышу, это неистовое буханье моего сердца. Весь остальной мир молчит, и это молчание пугает.
Мои губы все так же легко касаются ее губ. Наши колени соприкасаются, наши глаза закрыты, наше дыхание смешивается, пока я жду, чтобы сделать свой следующий ход. Я точно знаю, что я не потерял память и на этот раз. То есть два раза подряд… но я понятия не имею, как обстоит дело с Чарли.
Я медленно открываю глаза, чтобы увидеть, что отражается в ее глазах. Но они остаются закрытыми. Я смотрю на нее несколько секунд, ожидая ее реакции.
Вспомнит ли она меня?
Или же она не будет знать, даже где находится?
Она начинает медленно отстраняться и медленно размыкает веки. На ее лице написаны потрясение и страх. Она отстраняется еще на несколько дюймов, вглядываясь в мое лицо. Затем поворачивает голову и оглядывает комнату.
Когда она снова поворачивается ко мне, у меня падает сердце. Она понятия не имеет, где она находится.
– Чарли?
Ее глаза, полные слез, встречаются с моими, и она быстро закрывает рот рукой. Я не могу сказать, собирается ли она закричать. Мне следовало прикрепить к двери записку, как мы сделали в прошлый раз.
Она опускает взгляд на кровать и подносит руку к груди.
– Ты тогда был в черном, – шепчет она.
Ее взгляд падает на подушку, и она показывает на нее.
– Мы были здесь. На тебе была надета черная футболка, и я смеялась над тобой, говоря, что она слишком обтягивает тебя. Я сказала, что в ней ты похож на Саймона Кауэлла [5]. Ты повалил меня на матрас, а потом… – Она снова смотрит мне в глаза. – Ты поцеловал меня.
Я киваю, потому что каким-то образом… я тоже помню все это, помню каждое мгновение.
– Это был наш первый поцелуй. Нам тогда было четырнадцать лет, – говорю я. – Но мне хотелось поцеловать тебя еще с тех пор, когда нам было двенадцать.
Она снова закрывает рот рукой, и ее тело начинают сотрясать рыдания. Она подается вперед и обнимает меня за шею. Я падаю вместе с ней на кровать, и воспоминания захлестывают меня, накатывая волнами.
– Ты помнишь, как тогда ночью тебя застукали, когда ты проник в мою спальню? – спрашивает она.
– Твоя мать тогда накинулась на меня с ремнем и заставила меня спасаться через окно.
Чарли начинает смеяться сквозь слезы. Я обнимаю ее, уткнувшись лицом в ее шею. И, закрыв глаза, перебираю все эти воспоминания, и хорошие, и плохие, вспоминаю все те ночи, когда она плакала в моих объятиях из-за того, что произошло между ее матерью и отцом.
– Твои телефонные звонки, – тихо говорит она. – Каждый вечер.
Я знаю, о чем она говорит. Я звонил ей каждый вечер, и этот звонок продолжался целый час. Когда мы потеряли память, то не могли понять, почему мы так долго разговаривали каждый вечер, если наши отношения разваливались.
– Джимми Фэллон, – напоминаю я ей. – Нам обоим нравился Джимми Фэллон [6]. И я звонил тебе каждый вечер, когда начиналось его шоу, и мы смотрели его вместе.
– Но мы при этом не разговаривали, – добавляет она. – Мы просто смотрели это шоу, не говоря ни слова, а потом сразу засыпали.
– Потому что я любил слышать твой смех.
Не только воспоминания захлестывают меня сейчас, но и чувства. Все чувства, которые я когда-либо испытывал к этой девушке, и я не знаю, могу ли я вобрать в себя их все.
Мы крепко обнимаем друг друга, заново проживая воспоминания, накопившиеся за всю нашу жизнь. Проходит несколько минут, когда мы оба смеемся над хорошими воспоминаниям, затем еще несколько минут, когда мы переживаем те воспоминания, которые не так хороши, переживаем ту боль, которую причинили нам поступки наших родителей, и ту, которую мы причинили друг другу сами. И ту боль, которую мы причинили другим людям. Мы чувствуем ее всю и сразу.
Чарли вцепляется в мою рубашку и утыкается лицом мне в шею.
– Это тяжело, Сайлас, – шепчет она. – Я не хочу снова стать такой. Как мы можем сделать так, чтобы снова не стать такими, какими мы были до того, как это произошло?
Я глажу ее затылок.
– Но мы остаемся теми же, кем и были. Мы не можем отменить наше прошлое, Чарли. Но можем вести себя иначе в настоящем.
Я беру ее лицо в ладони.
– Чарли, ты должна пообещать мне кое-что. – Я вытираю ее слезы. – Пообещай, что ты больше никогда не разлюбишь меня. Потому что я не хочу забыть тебя снова. Не хочу забыть ни единой секунды из того времени, когда ты была со мной.
Она качает головой.
– Клянусь. Я никогда не перестану любить тебя, Сайлас. И никогда не забуду.
Я опускаю голову, пока мои губы не касаются ее губ.
– Никогда-никогда.
Эпилог
Двадцать с лишним лет спустя Чарли
Сайлас привезет домой наш ужин. Я жду его у окна кухни, делая вид, будто мою овощи для салата. Мне нравится делать вид, будто я что-то мою в раковине, просто для того, чтобы видеть, как он въезжает на нашу подъездную дорогу.
Его машина въезжает на нее через десять минут, когда кожа на моих пальцах уже сморщилась от воды. Я вытираю руки кухонным полотенцем, чувствуя трепет. Этот трепет никуда не ушел, хотя, насколько мне известно, после стольких лет брака это обычно бывает не так.
Из машины выходят наша дочь Джесса и ее бойфренд Гарри. При обычных обстоятельствах после этого мой взгляд переместился бы на Сайласа, но что-то заставляет меня задержать его на Джессе и Гарри.