Старик перегнулся через край крыши.
— А как я узнаю, что ее нужно открыть?
— Не бойся, узнаешь. А крысы расскажут, что нужно сделать.
С этими словами маркиз стал спускаться вниз по стене, сползая по водосточным трубам и цепляясь за подоконники.
— Надеюсь, я этого никогда не узнаю, — проворчал старик себе под нос. И вдруг закричал вниз, в темноту ночных улиц: — Эй! Не забудь про перчатки и башмаки!
На стенах висела реклама: освежающие и полезные для здоровья солодовые напитки, туры к морю по два шиллинга в день, копченая сельдь, бриолин, вакса. Ричард с удивлением разглядывал эти пожелтевшие от времени плакаты, оставшиеся на заброшенной и забытой станции, должно быть, с 1920-х—1930-х годов.
— В самом деле, станция «Британский музей», — прошептал он. — Но ведь… такой станции никогда не было. Что за бред?
— Ее закрыли в 1933 году, — сообщила Дверь.
— Невероятно! — проговорил Ричард. Неужели он перенесся в прошлое? Он слышал грохот поездов в соседних туннелях, чувствовал потоки горячего воздуха. — И много таких станций?
— Около пятидесяти, — ответила Охотница. — Но даже мы не на все можем попасть.
Что-то мелькнуло у края платформы.
— Здравствуйте, — сказала Дверь и присела на корточки. К ней подбежала бурая крыса и деловито обнюхала ее руку. — Спасибо-спасибо, — весело продолжала девушка. — Я тоже рада, что вы живы.
Ричард подошел ближе.
— Э-э, ты не могла бы ей кое-что передать? — попросил он Дверь.
Крыса повернулась к нему.
— Мисс Шерстинка говорит, что ты можешь сам сказать ей все, что хочешь, — объяснила Дверь.
— Мисс Шерстинка?
Дверь пожала плечами.
— Это буквальный перевод. По-крысиному звучит гораздо лучше.
Ричард охотно ей поверил.
— Э-э… Здравствуйте… мисс Шерстинка… Была одна крыситка… девушка по имени Анестезия. Она вела меня на рынок и… пропала на мосту.
Крыса громко запищала. Дверь торопливо принялась переводить:
— Она говорит, что… крысы не винят тебя в том, что с ней случилось… Мост взял свою дань.
— Но…
Крыса снова запищала.
— Иногда пропавшие там возвращаются… — перевела Дверь. — Мисс Шерстинка признательна тебе за то, что ты беспокоишься о судьбе девушки. — Крыса кивнула Ричарду, моргнула, а потом спрыгнула на пол и исчезла в темноте. — Милая крыса, — сказала Дверь. Ричард отметил, что она заметно повеселела, с тех пор как получила свиток. — Нам туда, — скомандовала она, указав на железную дверь.
Ричард навалился на дверь, но она не подалась.
— Заперто, — сказал он. — Без инструментов не обойтись.
Дверь лучезарно улыбнулась, и ее лицо на секунду стало поистине прекрасным.
— Ричард, в нашей семье все умеют открывать двери. Это наш дар. Гляди… — Она коснулась грязной ладошкой двери. Некоторое время ничего не происходило, а потом что-то лязгнуло на той стороне, словно открылся засов. Девушка толкнула дверь, и та с громким скрипом отворилась. Потом Дверь подняла воротник и сунула руки в карманы. Охотница посветила фонариком — за дверью были каменные ступени, уходившие наверх, в темноту.
— Я пойду первой, — сказала Дверь. — Ты, Охотница, позади, а Ричард между нами. — И она пошла вверх по лестнице.
Охотница не двинулась с места.
— Ты идешь в Верхний Лондон?
— Да. Нам нужно попасть в Британский музей.
Охотница закусила губу и покачала головой.
— Я должна оставаться в Нижнем Лондоне, — промолвила она. Ее голос дрожал. И Ричард вдруг понял, что в первый раз за все время Охотница занервничала. Она всегда была такой сдержанной, спокойной, слегка насмешливой.
— Ты же мой телохранитель! — воскликнула Дверь.
— Я охраняю тебя только в Нижнем Лондоне, — смущенно ответила Охотница. — И не могу пойти за тобой наверх.
— Но ведь ты обязана меня охранять!
— Я не могу. Надеюсь, ты меня поймешь. Маркиз знает.
Здесь, в Нижнем Лондоне, тебя всегда защитит Охотница, вспомнил Ричард. Все верно.
— Нет, я не понимаю, — сказала Дверь, прищурившись и вскинув голову. — В чем дело? — высокомерно спросила она. — На тебе лежит проклятье? — Охотница облизнула губы и кивнула. Казалось, ей было стыдно в этом признаться, словно речь шла о какой-то неприличной болезни.
— Слушай, что за глупости? — неожиданно для самого себя сказал Ричард.
На секунду ему показалось, что Охотница его ударит или — что еще хуже — заплачет. Но та только глубоко вздохнула, повернулась к Двери и спокойно сказала:
— Я последую за тобой по всему Нижнему Лондону. Буду охранять тебя от всех и вся. Но не проси меня подниматься в Верхний Лондон. Туда я пойти не могу. — Она скрестила руки на груди и сделалась похожа на бронзовую статую. Было ясно, что она не двинется с места.
— Ладно, — сказала Дверь. — Ричард, идем! — и пошла вверх по лестнице.
— Слушай, а может, не стоит? — попытался остановить ее Ричард. — Найдем маркиза, а потом все вместе…
Но Дверь уже скрылась в темноте. Охотница застыла у первой ступеньки.
— Я буду ждать ее здесь, — объявила она. — А ты решай сам, идти или остаться.
Ричард бросился вверх по лестнице, и вскоре впереди мелькнул свет фонарика Двери.
— Постой! — пропыхтел он. — Подожди меня!
Она остановилась. Он нагнал ее, шагнул на крошечную площадку и тоже остановился, тяжело дыша.
— Нельзя вот так убегать, — проговорил он. Дверь ничего не ответила, только поджала губы и вскинула голову. — Она ведь твой телохранитель.
Дверь пошла вверх, и Ричард поплелся за ней.
— Мы скоро вернемся, и тогда она снова сможет меня охранять.
Здесь было душно и влажно. Интересно, как без канарейки определить, есть ли в воздухе ядовитый газ? — невольно подумал Ричард и предпочел убедить себя, что все в порядке и никакого газа тут нет.
— Выходит, маркиз знал про ее проклятье или что там у нее, — сказал он.
— Выходит, что да.
— Маркиз… — начал Ричард. — Знаешь, честно говоря, он мне кажется довольно скользким типом.
Лестница закончилась кирпичной стеной, и Дверь остановилась.
— Мм… Он и есть скользкий, как угорь.
— Тогда почему ты обратилась к нему? Почему не попросила помочь кого-нибудь другого?
— Давай поговорим об этом в другой раз. — Девушка развернула свиток, исписанный причудливым почерком с завитушками, с минуту изучала его, а затем свернула и объявила: — Все будет в порядке. Он здесь. Надо только пробраться в Британский музей. Найдем Angelus’а — и выйдем к Ислингтону. Проще простого. Бояться нечего. Закрой глаза.
Ричард послушно закрыл глаза и заметил:
— «Нечего бояться»? Когда так говорят в фильмах, это значит, что вот-вот случится что-то ужасное.
Ветер коснулся его лица. Глаза у него были закрыты, но он почувствовал, что в окружающей их темноте что-то почти неуловимо изменилось.
— Ну и что ты предлагаешь? — спросила Дверь. Голос ее теперь тоже звучал иначе. Судя по всему, они оказались в каком-то большом помещении. — Можешь открыть глаза.
Ричард так и сделал. Они были по другую сторону стены, в зале, забитом какой-то рухлядью. Только это была не простая рухлядь, а редкая, ценная, безусловно дорогая и наверняка исторически значимая. Такая рухлядь может быть только…
— Мы в Британском музее? — догадался Ричард.
Дверь нахмурилась. Она как будто к чему-то прислушивалась.
— Не совсем. Но музей уже близко. А это, должно быть, запасник или хранилище, что-то вроде того.
Она погладила старинный костюм, надетый на восковую фигуру.
— Лучше бы мы остались с Охотницей, — пробормотал Ричард. — С ней безопаснее.
Дверь склонила голову на бок и серьезно на него поглядела.
— А чего тебе бояться, Ричард Мэхью?
— Да в общем-то нечего… — признал он, и тут они свернули за угол. — Хотя… может быть, их? — сказал он, и Дверь в ту же секунду воскликнула: «Черт!».
Дверь воскликнула: «Черт!», а Ричард спросил: «Может быть, их?», потому что, устроившись на каменных выступах по краям коридора, их поджидали Круп и Вандемар.
Ричарду вспомнилась выставка современного искусства, на которую его притащила Джессика… Юный художник представил миру то, что, по его мнению, нарушало все каноны. Он раскопал несколько десятков могил и выставил свои лучшие находки (тридцать штук) в стеклянных витринах. Выставку закрыли, когда он продал какому-то рекламному агентству «Украденный труп № 25» — за шестизначную сумму, а родственники покойника увидели фотографию в «Сан» и подали на художника в суд. В результате суд обязал его разделить с родственниками усопшего вырученные деньги, а также переименовать экспонат. Отныне он должен был называться: «Эдгар Фосприн, 1919–1987, любящий муж, заботливый отец и дядя. Папа, покойся с миром». Ричард тогда в ужасе смотрел на трупы в изъеденных плесенью костюмах и полуистлевших платьях. Он презирал себя за это любопытство, но отвернуться не мог.
Мистер Круп широко улыбнулся, как змея, у которой в пасти застрял полумесяц, и стал еще больше похож на украденные трупы №№ 1—30.
— Так, так, так, — сладко пропел он. — Что-то я не вижу тут мудрого всезнайку маркиза. И, кстати, где же Охотница? «Ой, простите, мне наверх нельзя!» — Он выдержал многозначительную паузу, а потом продолжил мерзким тоном — таким же мерзким, как протухшая ветчина: — Можете считать меня волком, если передо мной не два совершенно беззащитных ягненочка, заблудившихся в темноте.
— Меня тоже можете считать волком, — подхватил мистер Вандемар.
Мистер Круп спрыгнул на землю.
— Позвольте прошептать вам кое-что в ваши нежные шерстистые ушки…
Ричард огляделся по сторонам. Не может быть, чтобы некуда было бежать. Он схватил Дверь за руку, не переставая лихорадочно оглядываться.
— Не надо дергаться, — проговорил мистер Круп. — Стойте смирно. Мы не хотим делать вам больно.
— Хотим, — возразил мистер Вандемар.
— Гм… Знаете, мистер Вандемар, вы, пожалуй, правы. Конечно, мы с удовольствием сделаем вам больно. Очень больно. Но позже. А пока мы хотели бы немного усложнить игру. Видите ли, когда нам становится скучно, мы с мистером Вандемаром начинаем беспокоиться и, как ни трудно в это поверить, даже утрачиваем наш жизнерадостный, цветущий вид.