Ричард шел за ней. Он ограничился сэндвичем с сыром бри и фенхелем и стаканом свежевыжатого апельсинового сока.
Джессика растерялась. Она заметила Ричарда, а вместе с ним и Дверь. Ей казалось, что она их где-то уже видела. Но где, никак не могла вспомнить, и это ее страшно раздражало.
Мама рассказывала ей, как однажды встретила женщину, которую знала всю жизнь, — они вместе учились в школе, работали в приходском совете, устраивали развлечения на местной ярмарке. Так вот, встретив эту женщину на какой-то вечеринке, мама с удивлением поняла, что никак не может вспомнить ее имя, хотя прекрасно помнит, что ее муж работает в издательстве и его зовут Эрик, а еще у них есть собака, золотой ретривер по кличке Мейджор. Мама страшно разозлилась и надолго запомнила этот случай.
Джессика тоже разозлилась.
— Кто эти двое? — в конце концов спросила она Кларенса.
— Вот эти? Мужчина — новый редактор «Vogue», женщина ведет колонку «Искусство» в «Нью-Йорк таймс». А между ними, кажется, Кейт Мосс…
— Да не эти, — оборвала его Джессика, — а вон те. Вон же они!
Кларенс посмотрел туда, куда она указала. О ком это она? Ах, вот эти. Странно, как это он их раньше не заметил. «Должно быть, старею, — подумал Кларенс. — Мне ведь скоро двадцать три».
— Может, журналисты? — неуверенно предположил он. — Как забавно одеты! Новое течение в моде? Пожалуйста, не надо меня ругать. Да, я пригласил «The Face»…
— Я его знаю, — расстроенно сказала Джессика.
Но тут позвонил шофер мистера Стоктона и сообщил, что они уже в Холборне и скоро подъедут к Британскому музею. Ричард выскользнул у Джессики из головы, как ртуть сбегает по пальцам.
— Нашла? — поинтересовался Ричард.
Дверь покачала головой, проглотив огромный кусок курятины.
— Мы как будто играем в игру «Найди голубя» на Трафальгарской площади, — сказала она. — Я не чувствую здесь ничего, похожего на Angelus’a. В свитке написано, что я его сразу узнаю.
С этими словами она зашагала дальше, оттолкнув какого-то промышленного магната, заместителя главы оппозиции и самую дорогостоящую проститутку юга Англии.
Ричард повернулся и чуть не натолкнулся на Джессику. Она заколола волосы на затылке, и копна каштановых вьющихся локонов красиво обрамляла ее лицо. Она была очень хороша. Джессика улыбнулась ему, и Ричард не выдержал.
— Привет, Джессика, — сказал он. — Как дела?
— Привет, — отозвалась она. — Вы не поверите, но мой помощник забыл записать, из какой вы газеты, мистер… мистер…
— Газеты? — переспросил Ричард.
— Я сказала «газеты»? — Джессика звонко рассмеялась, сообразив, что, видимо, ошиблась. — Я имела в виду — журнала… или телеканала. Вы ведь из СМИ?
— Ты отлично выглядишь, Джессика, — сказал Ричард.
— Видимо, вы меня знаете. А я вот забыла, кто вы, — и она виновато улыбнулась.
— Конечно, знаю. Тебя зовут Джессика Бартрам. Ты работаешь директором по маркетингу в компании Стоктона. Тебе двадцать шесть лет. Ты родилась двадцать третьего апреля. В момент экстаза ты напеваешь песню «Манкиз» «Я поверил»…
Джессика перестала улыбаться.
— Это, что, шутка? — холодно спросила она.
— И кстати, полтора года мы были обручены.
Джессика нервно улыбнулась. Наверное, это и вправду шутка: одна из тех дурацких шуток, которые все понимают, а она нет.
— Если бы я была с кем-то обручена полтора года, — заметила Джессика, — то вряд ли бы об этом забыла, мистер…
— Мэхью, — подсказал Ричард. — Ричард Мэхью. Ты меня бросила, и меня больше нет.
Джессика махнула кому-то на другом конце зала.
— Сейчас подойду! — отчаянно крикнула она, отступая.
— «Я поверил, — весело пропел Ричард, — Я не смогу расстаться с ней теперь…»
Схватив бокал с подноса у проходившего мимо официанта, Джессика залпом его осушила. И вдруг заметила в дверях шофера мистера Стоктона, а рядом с ним…
Джессика направилась к дверям.
— Так кто это? — спросил Кларенс, догнав ее.
— Ты о ком?
— О том странном типе.
— Не знаю, — призналась она и, помолчав, добавила: — Мне кажется, надо на всякий случай позвать охрану.
— Хорошо. Но зачем?
— Просто так… Позови охрану.
Тут в зал вошел мистер Арнольд Стоктон, и Джессика совсем позабыла о Ричарде.
Он был тучен и очень богат. Таких можно увидеть на карикатурах Хогарта — толстенная шея, несколько подбородков, огромный живот. Ему было за шестьдесят, седые волосы сзади опускались на шею, потому что людей обычно раздражает, когда у кого-то волосы прикрывают шею, а мистер Стоктон любил раздражать людей. По сравнению с Арнольдом Стоктоном Руперт Мердок казался всего лишь жалкой медузой, а почивший Роберт Максвелл[39] — китом, выброшенным на берег. Арнольд Стоктон был похож на питбуля, и именно так его чаще всего изображали карикатуристы. Стоктон владел огромной империей. Что только туда ни входило: спутники, газеты, компании звукозаписи, парки развлечений, книги, журналы, комиксы, телеканалы, кинокомпании…
— Сейчас я произнесу речь, — сказал мистер Стоктон Джессике вместо приветствия. — А потом уеду. Может, заскочу попозже, когда здесь не будет этих напыщенных кретинов.
— Хорошо, — отозвалась Джессика. — Ясно. Произнесете речь, а потом уедете.
Она поднялась с ним на сцену и подвела его к кафедре. Постучала ногтем по бокалу, требуя тишины. Ее никто не услышал, поэтому она произнесла в микрофон:
— Прошу внимания.
Все притихли.
— Леди и джентльмены! Уважаемые гости! Добро пожаловать в Британский музей на выставку «Ангелы над Англией», спонсором которой является компания «Стоктон». Давайте поприветствуем человека, организовавшего эту выставку, — генерального директора и главу совета директоров компании «Стоктон» мистера Арнольда Стоктона!
Гости дружно зааплодировали — все отлично знали, кто собрал эту коллекцию ангелов и оплатил шампанское.
Мистер Стоктон кашлянул и начал:
— Не беспокойтесь, я вас не задержу. Когда я был совсем маленьким, я приходил в Британский музей каждую субботу. Почему в субботу? Да потому что в субботу вход бесплатный, а мои родители были не очень-то богаты. Я поднимался по широким ступеням, пробегал по коридору, заходил в этот зал и смотрел на ангела. Мне всегда казалось, что он может прочесть все мои мысли.
Тут в зал вошел Кларенс с двумя охранниками. Он указал на Ричарда, который перестал бродить по залу, решив послушать речь Стоктона. Дверь по-прежнему рассматривала ангелов.
— Да не этот, а вон тот, — полушепотом говорил Кларенс. — Нет, вон он. Вон, видите? Он!
— Шли годы. И как всё, о чем мы перестаем заботиться, — продолжал мистер Стоктон, — ангел стал разрушаться под действием неумолимого времени, — потрескался, рассохся. Я потратил уйму денег, — он помолчал, чтобы публика поняла: если Арнольд Стоктон говорит, что потратил уйму денег, значит, речь идет о значительной сумме, — нанял с десяток реставраторов, и вот, после их долгого и упорного труда, ангел снова готов предстать миру. Скоро эта выставка отправится в Америку, а потом объедет весь свет. И может быть, какой-нибудь маленький бедный мальчишка, как я когда-то, посмотрит на моих ангелов и тоже решит создать свою империю.
Он обернулся. Наклонился к Джессике, прошептал:
— Что теперь?
Она указала ему на шнур рядом со шторой. Мистер Стоктон потянул за шнур. Штора поднялась, и все увидели огромную старинную дверь.
В углу, где стояли Кларенс и охранники, снова раздался шепот:
— Нет, вот же он. Господи! Вы что, ослепли?
Вероятно, когда-то это была дверь собора — высотой в два человеческих роста и довольно широкая — такая, что в нее мог спокойно пройти пони. На двери был вырезан ангел, раскрашенный в красное с белым и золотым. Он смотрел на гостей пустым, безразличным взглядом. Ахнув от восхищения, все бурно зааплодировали.
— Angelus! — воскликнула Дверь и потянула Ричарда за рукав. — Это он! Пойдем скорее к нему! — и она бросилась к сцене.
— Простите, сэр, — сказал Ричарду один из охранников.
— Прошу вас, покажите свой пригласительный, — произнес другой, незаметно, но крепко схватив Ричарда под руку. — У вас паспорт с собой?
— Нет, — ответил Ричард.
Дверь уже взобралась на сцену. Ричард попытался выдернуть руку и догнать девушку, надеясь, что охранники быстро про него забудут. Но не тут-то было. Теперь, наконец увидев его, они вели себя так, как и положено себя вести с грязным, немытым, небритым бродягой в потертой одежде. Охранник, державший Ричарда, сильнее сжал его локоть и пробормотал:
— Не надо дергаться.
Дверь остановилась, размышляя о том, как освободить Ричарда. И наконец сделала единственное, что ей пришло в голову. Подскочив к микрофону, она встала на цыпочки и изо всех сил закричала. Она потрясающе умела кричать. Ее крик буквально сверлил мозг, электропилой вонзаясь в череп… И крик становился все громче. Это было невыносимо.
Одна из официанток уронила поднос с бокалами. Зажав ладонями уши, все с ужасом смотрели на сцену. Ричард решил, что другого случая ему не представится.
— Простите, — сказал он удивленному охраннику, вырвался и бросился к Двери. — Это не тот Лондон.
Вскочив на сцену, он схватил Дверь за левую руку, которую она ему протянула. Правой же она коснулась ангела, вырезанного на огромной двери собора. Коснулась и открыла дверь.
На этот раз никто ничего не уронил. Все замерли, не в силах пошевелиться. Дверь открылась, и в зал хлынул невероятно яркий свет. Люди инстинктивно заслонили глаза ладонями, потом медленно опустили руки и уставились в дверной проем. Казалось, кто-то решил устроить салют прямо здесь, в зале. Причем не из бенгальских огней — этих рассыпающих искры вонючих палочек, — и не из шутих, которые пускают в саду или на заднем дворе, — нет, это был настоящий салют, когда палят из пушек, и высоко в небе распускаются огромные цветы, тот салют, что каждый вечер устраивают в Диснейленде, тот, от какого еще долго болит голова после концерта «Пинк Флойд». Удивительный, грандиозный салют. Настоящее волшебство.