— Хэммерсмит, — сказала Дверь сверху, — познакомься, это мои друзья.
Кузнец обхватил руку Ричарда своей гигантской ручищей и пожал ее горячо, но осторожно, будто в прошлом у него случались неприятные инциденты, но он долго тренировался и научился наконец не ломать людям руки.
— Мое почтение, — прогремел он.
— Ричард, — представился Ричард.
Хэммерсмит просиял.
— Ричард? Какое чудесное имя! У меня был жеребец по кличке Ричард!
Он отпустил руку Ричарда и повернулся к Охотнице.
— Ты ведь… Охотница? Охотница! Клянусь своими молотами и наковальнями, это действительно Охотница!
Он покраснел, как мальчишка. Плюнул на ладонь, неловко попытался пригладить волосы. Протянул Охотнице руку, но сообразив, что только что на нее плюнул, кинулся вытирать ладонь о кожаный фартук. И застыл, переминаясь с ноги на ногу.
— Рада тебя видеть, Хэммерсмит, — с очаровательной улыбкой проговорила Охотница.
— Эй, ты не мог бы меня спустить? — попросила Дверь.
Великан еще больше смутился.
— Простите, леди, — пробормотал он и легко снял ее с навеса.
Ричард догадался, что Хэммерсмит знает Дверь с детства, и тут же почувствовал неожиданный приступ ревности.
— Итак, могу я для вас что-нибудь сделать? — спросил кузнец Дверь.
— Да, я хотела тебя кое о чем попросить. Но сначала… — Она обратилась к Ричарду: — Ричард, у меня есть для тебя задание.
Охотница удивленно вскинула бровь.
— Для него?
Дверь кивнула.
— Для вас обоих. Вы не могли бы сходить за едой? Ну, пожалуйста!
Ричард почувствовал, что гордится собой. Он прошел испытание, и теперь они воспринимают его как равного. Он пойдет и принесет еду. Ричард выпрямился и выпятил грудь.
— Я твой телохранитель. Я останусь с тобой, — сказала Охотница.
Дверь ухмыльнулась. Ее опаловые глаза сверкнули.
— Мы же на рынке! Что здесь может случиться? Никто не нарушит перемирие. Со мной все будет в порядке. Лучше присмотри за Ричардом.
Ричард понурился, но никто этого не заметил.
— Что если кто-то нарушит перемирие? — спросила Охотница.
Несмотря на пышущий жаром горн, Хэммерсмит поежился.
— Нарушит перемирие? Бр-р-р…
— Никто ничего не нарушит. Сходите за едой, вместе. Принесите мне карри. И еще пападам[48]. С перцем.
Охотница почесала в затылке, повернулась и пошла сквозь толпу. Ричард поплелся за ней.
— А что будет, если кто-то нарушит перемирие? — спросил он у Охотницы, когда они протискивались сквозь толпу.
Она ненадолго задумалась.
— Последний раз перемирие было нарушено триста лет назад. Два приятеля поссорились на рынке из-за женщины. Один зарезал другого ножом и сбежал.
— И что с ним стало? Его убили?
Охотница покачала головой.
— Напротив. Он до сих пор жалеет, что тогда не умер.
— Он до сих пор жив?
Охотница поджала губы.
— В некотором роде, — сказала она, помолчав.
— Фу-у! Что это за вонь? — спросил Ричард через некоторое время. Он чувствовал, что его вот-вот стошнит.
— Жители канализации.
Ричард отвернулся и постарался не дышать через нос, пока они не прошли мимо жителей канализации.
— Маркиза нигде не видно? — спросил он.
Охотница покачала головой, хотя при желании могла бы прикоснуться к маркизу.
И они поднялись по трапу к лоткам с едой, источавшим куда более приятный аромат.
Старина Бейли быстро нашел жителей канализации. Для этого достаточно было просто идти на запах.
Он знал, что ему делать, но решил устроить небольшое представление. Тщательно изучил трупик коккер-спаниеля, потом протез ноги, потом размокший, покрытый плесенью сотовый телефон — и каждый раз разочарованно качал головой. Потом «вдруг» заметил тело маркиза. Почесал нос, надел очки и принялся его разглядывать. Мрачно кивнул пару раз, как человек, которому позарез нужен труп: выбор невелик, но ничего не поделаешь. И наконец махнул Данникину, указывая на тело маркиза.
Данникин раскинул руки, поднял глаза к небу и блаженно улыбнулся, показывая, что такая находка была ниспослана ему как божественная благодать. Затем он коснулся лба и изобразил на лице гримасу огорчения: лишиться такого великолепного трупа — горькая доля.
Старина Бейли достал из кармана шариковый дезодорант, наполовину использованный, и протянул его Данникину. Тот прищурился, лизнул дезодорант и вернул — не пойдет. Старина Бейли убрал дезодорант в карман и снова поглядел на маркиза: босого, без плаща, распухшего в канализационной воде. На серой коже, сморщенной, как чернослив, было множество ран — глубоких и не очень.
Старина Бейли вытащил из кармана флакон, на три четверти заполненный желтой жидкостью, и протянул Данникину, который принялся подозрительно его разглядывать. Жители канализации отлично знали, что такое «Chanel № 5», и с любопытством обступили Данникина. Медленно, с чувством собственного достоинства, он вытащил пробку, уронил одну каплю себе на запястье и принюхался с таким серьезным и важным видом, будто он — знаменитый парижский парфюмер. Покивал, подошел к старине Бейли и обнял его, подтверждая сделку. Старик отвернулся и задержал дыхание.
Потом старина Бейли поднял палец и постарался объяснить жестами, что он уже не молод, а маркиз Карабас — живой или мертвый, неважно, — весит немало. Данникин озадаченно поковырял в носу, а потом махнул рукой, давая понять, что его великодушие, его неразумная и неуместная расточительность когда-нибудь непременно приведут его самого и его людей в богадельню. И велел мальчишке привязать труп к раме детской коляски.
Старина Бейли прикрыл тело маркиза тряпкой и повез его по забитой народом палубе прочь от жителей канализации.
— Вегетарианский карри, пожалуйста, — сказал Ричард торговке. — Скажите, а вот у вас тут карри с мясом… Что там за мясо? — Женщина ответила. — О-о! — протянул Ричард. — Понятно. Тогда два вегетарианских.
Вдруг у него за спиной послышался глубокий чувственный голос:
— Давно не виделись.
Он обернулся. Это была бледная девушка с фиалковыми глазами в черном бархатном платье — та самая, которая встретилась им в известняковых туннелях.
Ричард улыбнулся.
— Привет… Ой, и пападам, пожалуйста, — сказал он торговке. — За карри пришла?
Она подняла на него свои фиалковые глаза и проговорила, подражая Беле Лугоши[49]:
— Я не ем… карри, — и залилась звонким, радостным смехом.
Ричард вдруг подумал, что уже очень давно ни одна девушка не пыталась его развеселить.
— Э-э… Ричард. Ричард Мэхью, — представился он и протянул руку. Она легонько ее пожала. Ричард отметил, что пальцы у нее ледяные. Впрочем, кто не замерзнет осенней ночью на палубе крейсера, продуваемой сырым ветром Темзы?
— Ламия, — сказала девушка. — Я из детей ночи.
— А-а… И много вас?
— Не очень.
Ричард забрал коробочки с карри.
— И чем ты занимаешься? — поинтересовался он.
— Когда не ищу себе пропитание, — с улыбкой проговорила она, — предлагаю услуги проводника. Я знаю все уголки Нижнего Лондона.
Вдруг за спиной Ламии выросла Охотница, хотя Ричард готов был поклясться, что она только что стояла у дальнего конца прилавка.
— Он тебе не достанется, — прошипела Охотница.
— Это мне решать, — с милой улыбкой ответила Ламия.
— Охотница, познакомься, — сказал Ричард, — это Ламия. Она из ночных детей.
— Детей ночи, — поправила девушка.
— Она проводник.
— Я отведу тебя, куда хочешь.
Охотница забрала у Ричарда пакет с карри в картонных коробочках.
— Нам пора, — сказала она.
— Погоди, — остановил ее Ричард. — Если мы хотим попасть к сама-знаешь-кому, нам понадобится помощь.
Охотница промолчала и выразительно посмотрела на Ричарда. Еще вчера такого взгляда было бы достаточно — он бы не осмелился возражать. Но то вчера.
— Давай спросим Дверь, — сказал он. — Маркиза не видать?
— Нет.
Старина Бейли стащил по трапу труп, привязанный к раме коляски и похожий на безобразное чучело Гая Фокса из тех, какие до недавнего времени дети таскали в начале ноября по всему Лондону, показывая прохожим, прежде чем сжечь пятого числа в День Гая Фокса. Бейли, чертыхаясь, проволок труп через Тауэрский мост, а потом вверх по склону, мимо Тауэра. Затем он направился на запад в сторону метро «Тауэр-хилл». И наконец остановился, немного не дойдя до входа на станцию, у широкой стены из серого камня. «Сойдет, — решил старина Бейли. — Хотя на крыше было бы лучше».
Это был один из немногих фрагментов лондонской стены, сохранившийся до наших дней. По легенде, стену вокруг Лондона приказал построить римский император Константин Великий в третьем веке нашей эры. Сделал он это по просьбе своей матери Елены, которая была родом из Лондона и всю жизнь чувствовала себя униженной, когда наместники провинций хвастали стенами своих родных городов и, как бы между прочим, интересовались, высоки ли стены ее родного города. В конце концов стена тридцати футов высотой и восьми футов шириной опоясала весь Лондон (в ту пору совсем небольшой городок), не оставляя повода для насмешек.
Сегодня стена уже не так высока, как во времена Константина и его матери, — уровень грунта сильно поднялся (большая часть стены на пятнадцать футов ушла под землю), — и, уж конечно, она не опоясывает весь город. Но тот фрагмент, у которого остановился старина Бейли, все же внушает уважение. Старик кивнул сам себе, привязал веревку к раме коляски, взобрался на стену сам и, ворча и отдуваясь, втащил труп. Отвязав маркиза, Бейли бережно уложил его на спину и вытянул руки вдоль тела. Некоторые раны на теле маркиза кровоточили, но маркиз безусловно был мертв.
— Ах ты, болван, — печально прошептал старина Бейли. — Вот скажи, чего ради ты умер?