Впрочем, разочарованы были не все. Тонкая, но дорогостоящая прослойка российских граждан начала успешно воплощать для себя и своих близких обещание Чубайса. Пока в их руки быстрыми темпами переходила мелкая и средняя дичь: магазины, рестораны, кафе, дома быта. Но аромат Большого Дележа уже явственно доносился с приватизационной кухни.
Политика уже не отвлекала бывшего кандидата в губернаторы и народного депутата СССР Руслана Хамчиева от забот о «родовом поместье» – Солегорском титановом комбинате. Теперь к сообщениям о приватизации он прислушивался с еще большим вниманием.
Первый сигнал из Москвы был понятен. Предписывалось перелицевать комбинат из государственного в акционерный. Для этого следовало разработать и представить «в верха» план его приватизации. Сказано – сделано. В июле 1992 года Хамчиев учредил и сам возглавил рабочую комиссию. Инструкции по акционированию оказались внятными, не требовали разгадывания головоломок и аппаратной изощренности. Зато разработка и последующая защита плана приватизации преподнесли немало сюрпризов.
Для комбината требовалось выбрать одну из трех довольно мудреных схем приватизации, в разной степени выгодных для трудового коллектива и для его руководства. Хамчиев не был хапугой, искренне любил свой трудовой коллектив, но к меценатам всегда относился с подозрением. Пришлось самому искать решение, которое обеспечило бы выгоду трудового коллектива не в ущерб его личной.
Эта заморочка оказалась не единственной и не главной. Стать владельцем, собственником комбината ему хотелось не для того, чтобы иметь больше денег. Многолетний директорский заработок многократно перекрывал все его лишенные особых фантазий личные и семейные потребности. Ему хотелось быть хозяином. И сделать свой комбинат самым лучшим.
Листая рекомендации по разработке планов приватизации, Хамчиев обнаружил в них кое-что для себя не слишком аппетитное. Многое из того, что было плодом его пятнадцатилетней директорской деятельности, чем он гордился, было отнесено к «непрофильным активам», от которых его будущей компании следовало избавиться. От аккуратных цеховых столовых, автобазы и ухоженных улиц комбинатского микрорайона до Дворца культуры, пансионата и хоккейной команды мастеров.
Представив, как он передвигается на арендованном у неизвестно кого автомобиле, Хамчиев выматерился.
Окончательно испортили настроение спрятанные между строк попытки ограничить его единоначалие всякими там членами советов директоров и попечителей. Не своими доморощенными, а пришлыми, которым давалось право учить его жить.
Вчитываясь в документы, которые указывали ему путь к приватизации, Хамчиев старался понять, что из того, что его раздражало, можно игнорировать, а что придется неукоснительно выполнять. Возможен ли торг? И если да, то с кем?
В старой советской системе он отлично знал, в какую дверь надо постучаться, чтобы получить необходимое, а какую дешевле обойти стороной. С кем позволено спорить на повышенных тонах, а кого робко упрашивать. Руководитель крупнейшего комбината союзного подчинения Хамчиев почти все свои проблемы решал в Москве: в министерстве, в Госплане, в Госстрое. Областному начальству, особенно партийному, без рьяности, по возможности издалека, демонстрировал свое почтение. Этого хватало для добрососедства.
Пришедший в Россию рынок порушил старые управленческие структуры, породил новые непонятные комитеты, фонды, в том числе и областного масштаба. Способны они решать вопросы или могут только гадить? Стоит ли на них тратить время? На шестом десятке лет искать ответы на эти вопросы методом проб и ошибок Хамчиеву было некогда и даже как-то неприлично. Оставалось искать людей, которые в этом разбираются.
Установленный свыше порядок предписывал сдать проекты устава и плана приватизации в областной комитет по управлению имуществом до семнадцатого декабря. Чтобы не попасть в отстающие, оставалось двадцать дней.
– Сергей Сергеич, – обратился Хамчиев к своему заместителю по экономике, который был основной «рабочей лошадкой» в комиссии по приватизации. – Ты с господами чиновниками не говорил на эти темы? Может, заблаговременно подскажут, что можно забыть и не вставлять в эти идиотские документы? Забыть – это даже не грех, а грешок.
– Руслан Магомедович, за кого вы меня принимаете? Я даже одной строгой, но толковой даме предложил оформить официальный договор за консультацию. Оклады-то у них нищенские. Ответ был отрицательным, но доброжелательным. Мол, «букву закона» исполняем неукоснительно, но всем, что дозволено, готовы помочь. Зато насчет соблюдения формальностей она рекомендовала пообщаться с кабельщиками. Они позавчера защитили свой план акционирования, а до этого месяц из их конторы не вылезали. Я как раз хотел спросить вашего разрешения связаться с Морозовским. На Кабельном заводе он по этим делам главный.
– Это тот, что рулил на Бирже?
– Он самый.
– Давай, пулей звони. Я с ним сам поговорю.
– Ефим Маркович! Это Хамчиев. Как и семнадцать лет назад, без вас – никуда.
– Какая память, Руслан Магомедович. А у меня слабеет. Семнадцать лет назад у нас, если не ошибаюсь, был семьдесят шестой. И старт пятилетки мы с вами отметили удачным поиском мостового крана.
– Кокетничаете. Мне бы через столько лет помнить о чужих мостовых кранах! Сейчас задачка не столь хитрая, но более важная. Поделитесь с нами опытом разработки бумаг по акционированию и приватизации. Девушки из комитета говорят, что вы в этом передовики, сидели у них дни и ночи.
– Ну, это не проблема. Но жар мы загребали чужими руками. Наняли нашу местную консалтинговую фирму. Одну из дочек «КамФГ». Старшим у них Маевский. Парень толковый и пока порядочный. С документами по акционированию он предложил не умничать, сделать под копирку. Но в принципиальном вопросе, конкретно, в выборе схемы приватизации, они нам очень помогли. Деньги за работу запросил небольшие. Он откровенно сказал, что в самом сложном – в превращении нас из исполнителей в собственников, опыта у них нет, и они будут учиться вместе с нами, чтобы потом торговать этим товаром за нормальную цену. Поэтому, с прицелом на будущее, он сам и его подчиненные не только вкалывают как папа Карло, но и обольщают комитетских дам. Предполагаю, что чиновница назвала нас лучшими с их подачи. Вы обращаетесь к нам, лучшим заказчикам, и от нас узнаете, что они – лучшие исполнители. Наверняка сделала она это не «за спасибо», но это не наше собачье дело. Главное, что она сказала правду.
– Так стоит ли с вашими консультантами дружить?
– Для оформления документов рекомендую с чистой совестью. А брать ли их в консультанты-духовники – решайте уже на основе собственных ощущений. Послезавтра их шеф в половине одиннадцатого будет у меня. Я ему оплачу первый этап контракта. После мы в узком кругу обсудим дальнейшие совместные планы. Приезжайте, познакомлю.
– Если я приеду ровно в десять, вас это не стеснит?
– Даже наоборот, дальновидный вы наш. Только учтите, что «генеральный» устроит мне порку, если такой гость, как Хамчиев, побывав на нашей территории, пройдет мимо его кабинета.
С генеральным директором Кабельного завода Хамчиев давно был на «ты». Им хватило семи минут, чтобы обняться, поинтересоваться здоровьем и договориться о встрече в субботу «в неформальной обстановке». В своем кабинете Морозовский предложил гостю присесть в глубокое кресло у журнального столика.
– Я правильно понял, что нам следует перекинуться парой слов без свидетелей?
– У меня один интимный вопрос: насколько я могу быть с Маевским откровенным при совместной работе?
– Как с адвокатом. Если адвокат не знает некоторые деликатные детали, он может проиграть процесс. Но не забывайте об одном. Маевский – фигура важная, но не «первая». Он человек Скачко.
Владислав Скачко знал Маевского по университету еще как Гену. Геннадий учился на экономическом факультете, был каким-то командиром в студенческом строительном отряде. Его оставили преподавателем на кафедре. Защитил кандидатскую диссертацию, взялся за докторскую. Все у него шло путем. До тех пор, пока не грянул «рынок», и его кандидатская зарплата оказалась в три раза меньше, чем ужены – операциониста коммерческого банка. Тогда он твердо решил, что с романтикой в виде любви к науке и к преподаванию надо завязывать.
Тут и подвернулся Скачко, формирующий в «КамФГ» консалтинговую и аудиторскую структуры. Для начала он предложил Маевскому подзаработать на выезде, в Челябинске. Генеральный директор трубного завода заказал продиагностировать финансовый организм бывшего передовика отечественной металлургии и определить его стоимость в мировых ценах. На летние каникулы Гена собрал двух коллег-преподавателей, пять студентов и одного пенсионера – занудного отставного ревизора из областного финансового управления. Он оказался самым ценным кадром: нарыл такое, что директору пришлось уволить главного бухгалтера завода. Управились за три месяца, результатом заказчик остался доволен, заплатил более чем щедро. А тут подоспела приватизация с ее новыми по названию, но вечно актуальными вопросами: что и почем?
Скачко группу Маевского увеличил и преобразовал в дочернюю фирму «КамФГ-Аудит». Первопроходцы параллельно осваивали ремесло аудиторов и консультантов по приватизации. Преподаватели остались в университете лишь на четверть ставки и купили по первому в их жизни автомобилю. Студенты сменили дневное отделение на заочное. Они приоделись и поменяли водку и болгарский портвейн на более благородную выпивку. Ревизор стал еще дотошней, взял себе двух помощниц и развелся с женой.
Кабельный завод оказался первым крупным заказчиком «КамФГ-Аудит» по приватизационной тематике. Скачко присвоил проекту статус «пилотного» и порекомендовал Маевскому больше ни на что не отвлекаться, а главное, неназойливо рекламировать себя в профессиональных кругах. Наживка сработала неожиданно быстро. На нее клюнул Хамчиев с его гигантским комбинатом.
Морозовский сдержанно, по протоколу, без обычных шуточек, представил «высокие договаривающиеся стороны» друг другу.