Закрепляя успех, «СОЛТИТ» разослал предложения о сотрудничестве крупнейшим авиакосмическим компаниям Европы, Америки, Японии. Спустя месяц по тем же адресам двинулись эмиссары Хамчиева. Сам он окучивал американский континент: Boeing, NASA, бразильский Embraer.
Былая репутация, освеженная последними, хорошо прорекламированными техническими достижениями, сработала. Восстанавливались старые связи, завязывались новые. Вскоре Boeing и Embraer прислали на комбинат ответные делегации для заключения крупных контрактов.
Что греха таить, в годы торжества емкого и дорогого оборонного заказа солегорцы брезговали связываться с гражданской «мелочовкой». Безденежье заставило их вспомнить о китайцах, одинаково уважающих как многомиллионные, так и «копеечные» контракты. Вместо танковых катков комбинат освоил производство колесных дисков для легковых машин. Обуздав собственную гордость, опустились они и до производства титановых кастрюль и, страшно подумать, штыковых лопат. Суммарный результат ощутили уже в июле, когда чистую прибыль подсчитали в десятках миллионов долларов.
Параллельно Хамчиев совместно с командой Маевского плел кружева приватизации. К концу сентября он контролировал сорок четыре процента акций. Приватизация комбината принесла ему двенадцать процентов. Еще восемь он выкупил у работников комбината, а шесть довольно дешево приобрел на ваучерных аукционах. К ним Хамчиев надеялся добавить еще немного, но уже в августе продавцы акций «СОЛТИТ» резко задрали цены. Ларчик открылся просто. Кто-то очень небедный тоже нацелился на ценные бумаги перспективного акционерного общества. На то, чтобы узнать конкурента в лицо, потребовалась пара недель. Оказалось, что акции «СОЛТИТ» скупали структуры, подконтрольные московской финансовой группе «МОНОЛИТ».
– Сколько же эти шакалы сумели увести у меня из-под носа? – темпераментно воскликнул Хамчиев, обращаясь к Маевскому на их очередной встрече.
Услышав этот вопрос, Геннадий в полной мере ощутил реальную цену совета, который год назад дала его шефу Варвара Васильевна Дьякова. Реестодержатель Маевский с точностью до рубля знал распределение акций между собственниками «СОЛТИТ». Но заказчику эти тонкости и точности знать было совсем не обязательно, поэтому ответ на вопрос был округлен и укорочен:
– Я уверен, что у москвичей никак не более двадцати процентов. Зато восемнадцать процентов акций имеют люди из вашей команды. Получается, что в сумме вы контролируете около сорока пяти. По нашим данным, примерно еще двадцать распылено между тремя сотнями миноритариев[55]. При таком раскладе, Руслан Магомедович, вам самое время идти на выборы Совета директоров. И побеждать вчистую. Но не для того, чтобы спать на печи, а укрепить свои позиции за счет тех двадцати процентов акций, которые пока остаются в государственной собственности.
Собрание акционеров «СОЛТИТ» состоялось 11 октября. Председателем Совета директоров и Генеральным директором был избран Хамчиев. За него проголосовали владельцы сорока четырех процентов акций. Двадцать процентов добавил представитель государства. «МОНОЛИТ» получил семнадцать процентов. Кроме Хамчиева в Совет директоров вошли два члена его команды и по одному человеку от государства и москвичей.
Судьбу «федеральных» двадцати процентов акций решала Москва: Министерство экономики и два комитета – Госкомимущество и Госкомпром[56]. Во вторник 26 октября Хамчиев и Маевский встретились в Москве, чтобы по-фортепианному, «в четыре руки» убеждать, убалтывать, а если потребуется, то и ублажать высоких чинов этих ведомств.
Роли они распределили согласно «положению в обществе» и личным предпочтениям. Хамчиев пошел по «верхам», используя связи, наработанные как в советские, так и перестроечные депутатские времена. Благодаря им он вышел на бывших заместителя председателя Госплана и начальника технического управления министерства, пересевших в кресла директоров департаментов Министерства экономики и Госкомимущества. Маевский так высоко не замахивался. Вспомнилась советская практика: для того, чтобы регулярно иметь на своем столе что-нибудь вкусное, полезней дружить с кладовщиком, а не с директором гастронома.
Одного такого «кладовщика» он отыскал в Госкомимуществе. Взаимодействуя с суши и с воздуха и не пересекаясь при посторонних, Хамчиев и Маевский за четыре дня не только добыли необходимую информацию, но сразу от двух партнеров получили обещание активной поддержки. Информация гласила: не позднее декабря 1994 года государственный пакет акций начнут передавать акционерам под гарантию инвестиций в развитие комбината. Оба «источника» назвали одинаковую величину инвестиционного взноса за акции «СОЛТИТ»: от восьмидесяти до ста миллионов долларов. Геннадию на ушко было сказано, что если он подсуетится, то комбинату задним числом могут быть засчитаны уже произведенные солидные инвестиции в оборудование для штамповки деталей шасси.
С такой подушкой безопасности можно было развивать успех.
Вся операция потребовала нескольких дней хождения по кабинетам, трех вечерних застолий и одного довольно тощего конверта с долларовыми купюрами, который Геннадий вручил сорокалетнему заместителю начальника отдела ГКИ – автору идеи «подсуетиться».
Атаманов, Брюллов, Дьяков, Скачко. Октябрь 1993
Поздним вечером Атаманов неожиданно пригласил Брюллова и Дьякова к себе.
– Мятеж Верховного Совета мы в нашей глубинке, слава Богу, пережили без приключений. Но чтобы очень не скучали, новое увлекательное занятие нам Москва подкинула. В довесок к выборам в Государственную Думу и референдуму по новой Конституции нам придется заняться еще кое-чем. Вот полюбуйтесь! – начал он свой монолог, вручив каждому по одинаковому листочку, вверху которого красовалось: «Указ Президента Российской Федерации. № 1626. О выборах в Совет Федерации Федерального Собрания Российской Федерации». – Организация выборов – за Дьяковым. Дело для тебя, Александр Игоревич, знакомое. Ничему в нем я тебя учить не собираюсь. Только прошу отнестись к нему с максимальной ответственностью. Но у этого сосуда имеется еще одно дно, ради которого я вас, невзирая на поздний вечер, призвал. Сенаторов от области будет два. Главы регионов, и я в том числе, на выборы идти могут, но не обязаны. Дело хозяйское. Но каждому понятно: выиграл глава выборы – укрепился в позициях, может козырять перед московским начальством всенародной поддержкой. И, наоборот, на выборы не пошел, значит, слабак. Еще хуже, если проиграл – готовься покинуть помещение.
Атаманов замолчал, что-то разглядывая в своем экземпляре Указа.
– Вот я и размышляю: играть мне в эту азартную игру? Своя голова у меня, конечно, есть, и принимать решение я буду сам, но ваше мнение мне очень важно. Особенно по оценке ситуации: ровно ко мне народ дышит или не совсем. В этом я на собственную объективность рассчитывать не могу. Поэтому еще одна просьба: займите объективную позицию, доброжелательность не проявляйте, а то она мне боком выйдет.
Губернатор опустил листок с Указом на стол.
– Попутно еще один технический вопрос. Если идти на выборы, то времени у меня всего ничего. А Шредер, премьер-министр Нижней Саксонии, пригласил меня в ноябре к себе, подписать соглашение о сотрудничестве. Я дал согласие. Врубать задний ход? Или не дергаться и действовать по плану?
Читать лекции студентам, общаться с дипломниками и аспирантами Брюллову нравилось всегда. Когда он работал в ЦНТИ, совмещать, как тогда говорили, науку с производством ему удавалось. Но с тех пор, как он занял областные командные высоты, его рабочий день увеличился до десяти, а то и до двенадцати часов, а еще примерно четверть времени стали отнимать постоянные командировки. Уже с сентября девяностого года он отказался от лекций, через год – от дипломников, через два, выпустив двух последних аспирантов, поехал в университет просить отставки.
Петр Павлович Симаков, покинувший ректорский пост в 1987 году по случаю своего семидесятилетия, остался заведовать кафедрой. Той самой, на которой Брюллов последовательно, не торопясь прошагал по трем преподавательским ступенькам: старший преподаватель, доцент, профессор.
– Я вас понимаю, Юрий Владимирович!
Петр Павлович задумался, собираясь мыслями.
– Но у меня два встречных предложения. Первое. Лично вас прошу остаться членом ученого совета. Второе. Вместо половины ставки вы возьмете символическую «четвертушку». В нагрузку мы вам определим факультатив «Экономика переходного периода». Пару лекций в семестр для преподавателей и пару для выпускников. По содержанию – импровизация на тему текущих нововведений. И членство в Совете, и лекции – формальность. Просто не хочу, чтобы университет вас потерял. Мне уже семьдесят пять, а вы сидите на вулкане. Будем реалистами. Все может случиться. Поверьте, университет не самая плохая подстраховка. Даже в качестве «рядового» профессора. Но думаю, что с вашим послужным списком ректорства вам не миновать.
– Петр Павлович, сегодня не знаешь, польза от этого списка или вред. Не будем уходить в будущее.
– Тогда о настоящем. А в нем у меня имеется еще одна корыстная причина. Получают преподаватели теперь гроши, а подработать, особенно гуманитариям, негде. Уверен, даже редко бывая у нас, вы проникнетесь необходимостью их поддержать. Я знаю, что небольшой бюджет на исследовательские работы в администрации имеется. Если вы что-то закажете нам, это будет не подачка, а полезная для администрации, скромно оплачиваемая работа.
Дальновидный Петр Павлович «смотрел в корень». По его совету уже год Брюллов не только сам периодически пользовался услугами ученых университета, но привил вкус к этому у двух своих коллег – заместителей главы по «социалке» и по приватизации. Отойдя от давней традиции, когда наука год, а то и два корпела над проблемой, актуальность которой испарялась уже через полгода, он заказывал ученым работы, связанные с решением довольно узких оперативных задач, руководствуясь принципом «Дорога ложка к обеду». «Ложка», в составе юристов, социологов, экономистов и