овят, в том числе и в районном разрезе.
– Необходимость этого поворота в тематике ты, Юрий Владимирович, правильно подметил. Что касается встреч, Александр Игоревич, что у нас на последнюю декаду запланировано?
– Две большие в Камске и одна в Солегорске. Все на предприятиях. Плюс четыре записи на телевидении и часовой прямой эфир на радио.
– Что касается форсирования агитации, – продолжил Атаманов. – Я уже говорил: заигрывать и заискивать, даже перед народом, не приучен и не желаю. Если клоун Серов и то позволяет себе сохранять собственное достоинство, то мне сам Бог велел. А за неравнодушие тебе, Владимирович, не начальственная, а товарищеская признательность.
Благодарность, высказанная шефом, не успокоила Брюллова.
«Почему Атаманов, всегда отличавший даже в густом тумане хорошее от плохого, на этот раз пассивен? Замылился взгляд? Верит Саньке больше, чем мне? Неужели я ревную или, хуже, завидую? – подумал он. – Это признак нарушенной психики. На брифинге я сегодня не занят. Надо чем-то отвлечься».
Брюллов взглянул на часы. Через полчаса в университете начиналось заседание ученого совета. Вот тебе и разнообразие.
Жрецы образования и науки обсуждали сегодня не самые жизнерадостные вопросы: предварительные итоги выполнения плана развития университета за девяносто третий и план на следующий год.
Пятилетний план предусматривал строительство нового учебного корпуса, общежития, жилого дома для преподавателей. Был он утвержден еще в советское время в расчете на финансирование из министерского бюджета. Последние совсем скудные миллионы из этого пересохшего ручья капнули университету два года назад. Второй год ректор обивал пороги новых, теперь уже федеральных министерств, слезно умоляя выделить деньги хотя бы на завершение почти готового учебного корпуса, но, кроме небольшой суммы на консервацию незавершенных объектов, ничего добиться не смог. О чем он уныло и доложил членам Совета, завершив речь предложением исключить инвестиционные объекты из плана «до нормализации экономической ситуации в стране».
Первые два выступающих поддержали докладчика. Брюллов, приехавший подзарядиться положительными эмоциями, выступать не собирался, но атмосфера безнадежности, заполнившая зал, его разозлила.
– Не обижайтесь, коллеги, но у меня впечатление, что два года рыночных перемен бесследно прошли мимо этого зала. За это время в городе возникло восемь платных вузов, для половины из которых деньги, и немалые, зарабатывают наши университетские преподаватели. Хотя с тем же успехом могут это делать для alma mater. По цитируемости опубликованных работ за рубежом наши ученые опережают политехнический институт на тридцать процентов, а заявок на получение зарубежных грантов у вас на четверть меньше и по числу, и валюте. В докладе прозвучала фраза: «Уменьшились возможности финансирования наших исследований заказчиками». Некорректная формулировка. Обеднели традиционные заказчики, особенно оборонная промышленность, зато появились новые жаждущие славы платежеспособные бизнесмены. Но вы их пока не разглядели. А медицинский институт, выпускники которого гораздо менее «звездные», чем наши, на спонсорские деньги строит общежитие. Думаю, что с вынесением плана развития на Совет мы поторопились. Сначала следует поработать над его финансовым обеспечением, потенциал которого, я уверен в этом, высок.
Последующие сорок минут говорили только об этом. И даже с некоторым оптимизмом. Финал заседания оказался сенсационным. Завершая дискуссию, ректор заявил, что в любой момент готов оставить свой пост, чтобы сдать его «более достойному, адаптированному к современности, преемнику. Такому, как профессор Брюллов».
Около десяти вечера домой Брюллову позвонил бывший ректор – Петр Павлович Симаков.
– Юрий Владимирович, мы тут в узком кругу расслабились, обменялись впечатлениями. Спешу ими поделиться. Заявление ректора не экспромт. Надо отдать ему должное, он к этому выводу пришел еще месяц назад. Ваше предельно прагматичное выступление упало последней гирькой на весы. Между делом вспомнили советский анекдот.
«Приходит мужик к жене и говорит, что предлагают ему на выбор одну из двух работ за одинаковую зарплату. Первая – в СССР: наблюдать за приходом коммунизма. Вторая работа – у супостатов: высматривать приближение кризиса капитализма. Какую выбрать?
Жена, не раздумывая:
– Конечно, приближение коммунизма. Это работа постоянная. А кризисы капитализма – временная».
Дорогой коллега, подумайте на досуге: университет – занятие постоянное.
Атаманов, Брюллов, Дьяков, Морозовский. Декабрь 1993
Как и предсказывал Атаманов, последний месяц девяносто третьего и в России, и в Камске выдался нескучным.
Из трех результатов голосований, свершившихся 12 декабря, один оказался ожидаемым: на референдуме россияне с легким скрипом, но проголосовали за новую Конституцию. Зато два оказались с сюрпризами. На выборах в Государственную Думу, опередив и демократов-гайдаровцев, и коммунистов, больше всех голосов набрали демагоги-жириновцы. Вторая сенсация оказалась местного разлива: Атаманов оказался одним из немногих действующих глав регионов, который не попал в двойку победителей. И проиграл он с большим отрывом. Панин набрал почти четыреста тысяч голосов, Серов – чуть меньше, а Атаманова поддержали всего двести тридцать тысяч избирателей.
Дежурный по администрации сообщил Николаю Петровичу результаты голосования в целом по области в понедельник в 5.40 утра. В это время Атаманов в любых ситуациях засыпал за считанные минуты. Сейчас не получилось.
На первый взгляд, он был готов к такому исходу. Потому и сам не дергался, и подчиненных не гнул через колено в борьбе за голоса. На самом деле это было не совсем так. Тридцать девять лет был он в боевом строю, всегда в первых рядах. И ни разу за все это время не был бит по-крупному. Втайне от себя он думал, что прорвется и на этот раз. Получил нокаут. Не от руководства, от народа.
Не первый десяток лет Атаманов старался лишний раз не употреблять слово «народ». Уж слишком оно было затасканным. Сначала примитивной партийной пропагандой, потом пустозвонами, только называющими себя демократами. Но сейчас именно народ не признал его своим.
До сих пор Атаманов неплохо улавливал сигналы, которые посылала ему жизнь. И вдохновляющие, и притормаживающие. А на этот раз потерял нюх, расслабился. Но это все эмоции. А для дела надо было ответить самому себе на пару вопросов. Он что-то делал не так, управляя областью? Или плохо показал товар лицом? Ответ гласил: скорее второе. Но он лишь удовлетворил его любознательность. Прикладным и главным был третий вопрос: как жить дальше?
Ровно в восемь Атаманов, как обычно, был в кабинете. Первым делом проинструктировал пресс-секретаря: все комментарии по выборам дадим завтра после официального объявления итогов.
В это время переговорное устройство напомнило о себе голосом Брюллова:
– Когда можно заглянуть минут на пять?
– Заходи.
Всегда подтянутый и свежий, Брюллов сегодня выглядел не лучшим образом.
– Садись, – пригласил Атаманов, – ты как с глубокого похмелья. Ночь не спал толком?
– Если бы передо мной был не начальник, то ответил: сам такой!
– Будем проводить «разбор полетов»?
– Николай Петрович, есть ли смысл? В ближайшем будущем выборов с нашим участием вроде бы не предвидится. Меня волнует не PLusquamperfekt – уже прошедшее время, а наше, желательно светлое, будущее. Почему я напросился с утра пораньше. Мало-мальски я вас за годы совместной работы изучил и не исключаю, что вы громко хлопнете дверью этого кабинета. Если надумаете, то первая просьба: с этим не торопиться. Как минимум, чтобы пристроить людей, которые сами уйдут вместе с вами. Такие точно будут. И я один из них. Категорически заявляю: я за губернаторское кресло бороться не собираюсь. Но и под Дьяковым работать тоже не буду.
Атаманов подошел к своему заместителю, молча приобнял.
– Рекомендацию к исполнению принял. О планах еще поговорим. А пока иди работай…
Его взгляд, провожавший выходившего из кабинета Брюллова, наткнулся на часы, висевшие над дверью.
«Восемь тридцать пять, – зафиксировал Атаманов. – Что-то начальник моего избирательного штаба не торопится рапортовать об успехах. Впрочем, у него-то ночь точно была бессонной».
Он открыл папку с почтой и попытался вникнуть в суть документа, ожидавшего его подписи, но сосредоточиться не получалось.
Дьяков появился ровно в девять. Он подошел к письменному столу, за которым сидел Атаманов, и не присев произнес:
– Николай Петрович! Я вас крупно подвел и готов отвечать по полной. Вплоть до отставки.
И слова его были правильные, и выражение лица соответствующее, а какая-то еле различимая неискренность ощущалась. «Фонила», подобно радиации.
«Не накручиваю ли я себя? – подумал Атаманов. – Если фальшь имеет место быть, то она была и раньше. Что же ты, старый пень, – продолжил он самобичевание, – до этого ее не уловил? Развесив уши, слушал дьяковские фанфары и затыкал их при сигналах тревоги Брюллова».
– Садись, Александр Игоревич, в ногах правды нет, – озвучил свой мыслительный процесс Атаманов. – Ты такими словами, как «отставка», не бросайся. Есть пословица, говорят, что ковбойская: «Достал револьвер – стреляй!». Вот я сейчас поддамся эмоциям и скажу: пиши заявление. Напишешь? Молчишь. Это уже ближе к социалистическому реализму.
– Нет, я действительно это сделаю, если скажете. И, естественно, разберусь с теми, кто нас подвел. Пудрили мозги, работали спустя рукава.
– Угомонись. И я тебя казнить прав не имею, и ты своих исполнителей. Выборы – мое личное дело. Никто из подчиненных, включая Дьякова, не обязан был ими заниматься. Только добровольно, как учил нас комсомол: по зову сердца. На разборку, а правильнее, на анализ причин провала времени и сил можешь не тратить. Главная причина: кандидат, то есть я, выборами не занимался. Вариант, что ты мне специально подложил свинью, я не рассматриваю. Иначе бы этого разговора между нами не было. Скажи мне как человек спортивный: сыграть и исполнить номер – это одно и то же?