В этом не было ничего удивительного: совсем домашняя и совсем юная семнадцатилетняя девочка уезжала в большой мир.
Варины родители и брат домой поехали трамваем, а Санька, попрощавшись с ними, решил пройтись пешком.
Для каждой ребячьей компании однажды наступает время, когда интерес к отношениям мальчиков и девочек, а позднее юношей и девушек, начинает расти в геометрической прогрессии. Когда этот момент наступил у спортсмена и живчика Саньки, он оказался не обделенным вниманием школьных девчонок и «сторонних» поклонниц футбола.
Другое дело, что по «закону пакости» в большинстве случаев нравились ему одни девочки, а обращали на него внимание другие. Но «других» было явно больше, поэтому редкие шрамы безответного влечения быстро зарубцовывались. Играя в одной команде с ребятами, которые были гораздо старше его, Санька перенимал у них опыт. И не только спортивного мастерства.
Не раз какая-нибудь поклонница многоопытного во всех сферах товарища по спортклубу ставила своего кумира в известность:
– Ничего, если я приду с подругой?
Ответ был стандартным:
– Если не с «крокодилом», то милости просим!
Естественно, что развлекать подругу предлагалось обладателям меньшего стажа футбольных и любовных поединков.
Несмотря на предупреждение, «подруга» не всегда, выразимся аккуратно, была способна вдохновить на подвиг. Но когда на этом основании Санька пару раз пытался увильнуть от выполнения возложенных на него обязанностей, одноклубники ему напомнили, что футбол игра коллективная и что проявленный им эгоизм может отрицательно повлиять на сыгранность команды.
Хотя подобные эпизоды случались не слишком часто и скорее по необходимости, чем из-за любви к искусству, еще в школе в глазах девчонок Саньку окружал ореол «бывалого». В атмосфере университетской вольницы и набирающей обороты сексуальной революции этот ореол только усилился. Ничего удивительного. Во все времена репутация покорителя женских сердец не отталкивала, а, наоборот, неумолимо влекла пылающих жаром девиц к носителям почетного звания.
Для Дьякова Варя существовала вне остального привлекательного и многообразного девичьего сообщества. По отношению к каждой из своих подруг Санька был рыбаком, который с большей или меньшей настойчивостью пытается заполучить рыбку в свои сети. Неважно для чего – очаровать или овладеть. Это уж как получится.
С Варькой все было по-другому. Всю его сознательную жизнь она была рядом. В школе – в самом прямом смысле. Да и поступив в университет, он проводил с ней времени больше, чем с любой из многочисленных своих подруг, приглашал на матчи, на университетские вечера. И всегда его Пружинка находила для него время.
Только сейчас до Саньки дошло, сколько эта девчушка проявляла к нему внимания и такта. То, что в танцах он ей не пара, было очевидным. На фоне ее темперамента и грации он мог выглядеть неловким, иногда даже смешным. Что это было, женская интуиция или мудрость, но, отплясывая рок с Санькой, Варя явно прибеднялась, не показывая и половину своего умения.
Медленно шагая через сквер по ковру опавших желтых листьев, Санька пытался сам себе объяснить, кто же она для него, эта Варя-Варька-Варюха. Привычная, домашняя, теплая…
Ему даже перед собой стало неудобно за такое сравнение, но вдруг вспомнился доставшийся еще от деда старый и драный, но такой уютный махровый халат, в который он любил кутаться зимними вечерами. Только ли теплая и домашняя?
Какой же он идиот.
Еще в школе Санька догадывался, что Варька к нему неравнодушна.
Ну и что? У него тоже был объект для обожания. Еще в четырнадцать лет Санька был сражен наповал обаянием кинозвезды Людмилы Целиковской. Свою верность ей он хранил как минимум четыре года, что не принесло никакого вреда ни ему, ни звезде.
То, что Варюха была постоянно в зоне его прямой видимости, да еще и неровно к нему дышала, полностью исключало отношение к ней как объекту охотничьего азарта. Только последний идиот будет прикармливать и ждать, пока «клюнет на мотыля», рыбку, которая плавает в его аквариуме.
И только скотина будет домогаться этой еще такой маленькой рыбки.
Стоп. Да какая же Варька маленькая? Это раньше она была младше его на целых три года. А сейчас всего-то на три! Не далее как вчера он оценивающе поглядывал на ее ровесниц – первокурсниц, осваивавших в перерыве университетские коридоры. А если присмотреться, то большинство из них проигрывают Варьке со счетом ноль – три.
Что же его так зацепило? Может быть, примитивный частнособственнический инстинкт? Ведь до сегодняшнего дня он имел постоянное бесплатное приложение, «всегда готовую» юную пионерку, которая внезапно оказалась не рядом.
– Готовая всегда и на все? – неожиданно спросил он сам себя. Спросил и даже остановился в поиске ответа.
Дожили. Неужели ревность?
Дьяков. Октябрь 1963. Десять дней спустя
То, что Санька почувствовал, проводив Варю в Москву, действительно было ревностью. Да еще не простой, а в особо острой форме. Неделю перед глазами у него стояли всякие разные сцены. Одна страшней другой. То Варька отбивается от насильника. То, что еще хуже, сама бросается в объятия соблазнителя, почему-то подозрительно похожего на Мариса Лиепу[14].
Через два дня Варькин брат сообщил Саньке адрес ее общежития и телефон вахтера. Четыре дня ушло на звонки по этому телефону с переговорного пункта, и лишь один раз ее позвали, потребовав при этом не занимать линию больше чем на минуту. Еще через три дня Дьяков выпросил в спортклубе командировку в ЦС[15] «Буревестник» и, с трудом достав билет в плацкартный вагон, отбыл в столицу.
Поезд пришел в Москву рано утром. До общежития он добирался около часа. Еще полчаса «для приличия» топтался у подъезда. Тетка с повязкой, сидевшая у входа, на него не среагировала, и ровно в девять часов и две минуты он осторожно постучал в комнату номер триста одиннадцать.
Прикосновения костяшки пальца оказалось достаточно, чтобы дверь приоткрылась. На одной из двух кроватей, сжавшись в комочек, сладко причмокивала во сне жгучая брюнетка – явно не Варька. Вторая кровать была аккуратно заправлена. Поперек нее, не снятое с плечиков, лежало знакомое Варино платье.
Санька вышел.
– Кого-то ищешь? – по-свойски спросила высокая девчонка, шедшая по коридору в бигудях, с полотенцем вокруг шеи.
Санька пальцем ткнул в сторону комнаты.
– Посмотри на кухне.
На кухне стояло шесть газовых плит. Над одной из них, стоя к нему спиной, сосредоточенно колдовала Варя. Сантиметрах в пятидесяти от соседней плиты стоял довольно тощий парень («На Лиепу не похож», – быстро зафиксировал Санька) и караулил бывший когда-то белым основательно закопченный чайник. Не корысти ради, а из приличия он без особого энтузиазма пытался развлекать даму. Санька замер. Когда Варя проигнорировала второй вопрос «тощего», Санька решил прекратить дискуссию.
– Тебе что дороже: яйца или ноги? – поинтересовался он.
Неожиданно спокойно для такого вопроса парень не раздумывая ответил:
– На данном этапе ноги.
– Все равно, если еще будешь к ней чалиться, я тебе сначала оторву яйца, а потом уж поломаю ноги, – доверительно сообщил Санька.
Парень покрутил указательным пальцем у виска и с достоинством отвернулся.
Варя, наоборот, повернулась лицом к нему и замерла в растерянности.
– Снимай сковороду, сгорит твой омлет, – буднично распорядился Санька.
Накануне ночью, ворочаясь на боковой верхней полке поезда Камск – Москва, он рисовал себе вероятные сценарии Вариной реакции на его появление. Оптимистический: радостный визг и объятия. И пессимистический: «А кто ты такой?». Реальность оказалась лучше второго варианта, но очень, очень далекой от первого.
Зайдя в комнату, они сначала поставили на стол сковородку, какие-то нехитрые кухонные принадлежности и лишь потом повернулись лицом друг к другу. Со стороны можно было подумать, что они никогда еще не встречались на этой планете.
Как и положено мужчине, первый шаг сделал Санька. Он осторожно обнял Варю, уловил, как она вздрогнула и медленно потянулась к нему. Ее руки замкнулись за Санькиной спиной. Почувствовав волнующую упругость ее тела, он еще сильнее привлек Варю к себе. Их губы встретились.
Не так пылко, как он ожидал. И не так надолго, как хотелось бы.
Наверное, таким и должен быть поцелуй брата и сестры. Поцеловавшись, они чуть отстранились друг от друга. Отстранились ровно настолько, чтобы можно было смотреть друг другу в глаза.
Родственной версии противоречила лишь возникшая между ними сила взаимного притяжения: их объятие не ослабло ни на грамм. Для брата с сестрой это было слишком.
– Что так вяло, ребята? – разочарованно подала голос брюнетка.
Ее вопрос сработал подобно выключателю, разомкнувшему цепь электромагнита. Лет сто назад подобная ситуация описывалась другим сравнением: словно окатили ледяной водой. Если бы водой в тот момент окатили Саньку, она точно бы закипела…
Репетиции у Вари начинались в одиннадцать. От общежития до здания на улице Горького, 31, где много лет «квартировал» ансамбль, было минут сорок неторопливого пешего хода. Половина – по старым московским переулкам. Это была не самая лучшая, но все же возможность остаться наедине.
– Сань, может быть, объяснишь мне, что происходит? – спросила Варя.
У Саньки было более двадцати часов, чтобы хорошо подготовиться к ответу на этот вопрос. Да и жесткая вагонная полка стимулировала умственную деятельность. Теперь, удивляясь самому себе, он довольно складно изложил Варе те мысли, которые беспорядочно, налезая друг на друга, атаковали его всю неделю, прошедшую после их расставания.
– У тебя, Саня, когда-то было глупое выражение: «Хорошая мысля приходит опосля». Интересно, что от тебя я его давно не слышала, а сама время от времени пользуюсь. Так вот, если бы ты мне хотя бы половину всего этого изложил в любом виде за четыре дня до нашего расставания, мы бы с тобой сейчас не гуляли по осенней столице. Ты только бы свистнул, и дура-Варька все бы немедленно бросила. И Москву, и заграничный паспорт, и, страшно подумать, Игоря Александровича Моисеева.