– Вы до сих пор не поняли, что ОН, – в этот момент его указательный палец строго вертикально показывал в небо, – за большевиков?
Тепло ушло вслед за праздниками, вернулись сырые холода, напомнившие уральцам, что живут они не в Сочи и даже не в Подмосковье.
Зато в эти предпоследние выходные месяца природа расщедрилась. К тому же сексапильная обещалка погоды с местного телевидения уверенно сообщила, что это надолго.
В воскресное утро изрядно поседевший Фима сидел на веранде своей камской дачи, любуясь игрой в настольный теннис двух пар, представляющих города Камск и Тель-а-Шомер. Честь камского медиахолдинга защищал его исполнительный директор Лева Морозовский с двадцатилетней дочкой Светланой. Против них играл его младший сын Марк, кардиохирург израильского медицинского центра Шиба, тоже с дочкой, Фирой.
– Деда Фима, и как вам нравятся эти кувыркания жары в холод и наоборот? – спросила Морозовского жена Марка.
– Маруся, ты забыла, где родилась и получила диплом и мужа? У вас, еврейских русских, это, может, и «кувыркание». А у нас, русских евреев, нормальное колебание температуры. Нормальное, как при социализме: всем поровну в пределах выделенных фондов, но «своим» из-под прилавка и чуть больше. У меня впечатление, что, разлюбив большевиков, ОН, – указательный палец устремился в голубое небо, – в список «по блату» сегодня включил и меня. Может, в честь юбилея?
Информация о списке была спорной, но упоминание о том, что сегодня Ефиму Марковичу исполнилось семьдесят пять, было историческим фактом.
Правдивой оказалась и новость об открытии накануне памятника на могиле бывшего первого секретаря Камского обкома КПСС Ячменева. Произошло это событие с задержкой, через четыре года после его смерти. Но тем, кому ставят памятники, торопиться некуда.
Хотя в свое время бывшие «первый» и губернатор особо теплых чувств друг к другу не испытывали, Дьяков откликнулся на приглашение принять участие в церемонии открытия.
При всей сложности их взаимоотношений, Ячменев до последних дней оставался в глазах Дьякова глыбой. И внешне, и по внутреннему содержанию. Автор памятника эту изюминку поймал, но, по мнению экс-губернатора, при воплощении своего замысла кое-что не дотянул. Только орденов Ленина у Ячменева было четыре. Как-то это должно было прозвучать? И место могилы было выбрано суетливое. На развилке дорожек, разбегающихся в три стороны от главных ворот, в окружении двух массивных и довольно безвкусных надгробий.
Дьяков отошел в сторонку, посмотрел на памятник с одной позиции, с другой, задумался…
– Здесь почти всегда мирская мелочовка отодвигается и все видится по-иному, – обратился к нему его бывшая «правая рука» Полуянов.
– Ты не знаешь, кто это место выбирал, памятник заказывал, согласовывал?
– Как не знать, если за восемь лет столько нашего брата проводил под салют. Мочалов. Вы его еще в исполкоме на ритуальный трест назначали, а в середине девяностых помогли приватизировать эту последнюю гавань.
– Я бы с ним хотел поговорить.
– Изладим.
Мочалов не только помнил бывшего губернатора, но и проявил максимальное почтение.
– Я весь внимание. Александр Игоревич.
– Мы могли бы с вами не торопясь побеседовать? Здесь, «на местности». И желательно вместе со скульптором. Есть одна сугубо личная идея.
– Как вы смотрите, если в воскресенье?
– У меня без противопоказаний. Но у вас, наверное, выходной?
– У нас и в воскресенье случаются трудовые печальные будни. Люди нашей профессии, подобно их коллегам-акушерам, работают без выходных…
Первые шесть лет нового века Морозовский полностью был погружен в заботы о процветании своей медиаимперии. Первого января две тысячи седьмого, подремывая в шезлонге пляжного дубайского отеля, он мысленно подводил итоги года, двенадцать часов назад отчалившего в сторону американского континента. Не на цифрах, а, скорее, по косвенным признакам, он обнаружил две устойчивые тенденции, ранее им не замеченные.
Первая заключалась в том, что родное российское государство не мытьем, так катаньем твердо решило включить в свои объятия все значимые СМИ. Пока объятия были не очень жесткими: информационные активы власть покупала по сходной цене. Но становилось ясно, что скоро станут забирать за копейки.
Вторая тенденция сводилась к тому, что в мире, включая родные просторы, что-то неладное начало твориться с финансами. Морозовский достал из кармана шорт мобильник и набрал номер своего финансового директора:
– С Новым годом, безубыточный ты наш! Два дня даю тебе на опохмелку, но четвертого января жду в Дубае. Бери с собой кого хочешь: жену, детей, любовницу, но нам есть о чем пошептаться на этом пляже…
К июлю Морозовский продал три четверти своих активов. Управление оставшейся «четвертушкой» он полностью передал сыну Леве. Себе, для трудотерапии, оставил планово-убыточное занятие: продюсирование художественного фильма «Вторая древнейшая».
А через год грянул мировой финансовый кризис. В отличие от многих, дальновидному Фиме он не добавил ни единого седого волоса…
Свой юбилей Морозовский отмечал в два этапа. Вчера, в субботу, на даче с «боевыми друзьями». С теми, кто вместе с ним шел по жизни полвека: от оркестровой ямы до медиахолдинга. Лет семь назад их набралось бы сотни три. Сейчас пришло чуть больше пятидесяти. Многие, кто постарше, не дожили до этого дня. Да и приглашал он теперь лишь «своих в доску». И ни единого, пусть даже очень «нужного», но чужого.
Для них ладные ребята и симпатичные девочки из самого популярного в городе ресторана накрыли столы под деревьями, соорудили тент от жары и дождичка. Порхая между фирменным ресторанным фургоном и столами, официанты ублажали дорогих гостей «чем Бог послал» и «что врачи не запретили». Все было почти как в молодости: звучали тосты, лилось спиртное, росла груда подарков. Только сейчас говорилось больше, а пилось меньше…
Сегодня, в воскресенье, на этой же даче он собрал детей, внуков и тоже друзей. Но не столько «боевых», сколько «близких». Кормил и поил гостей тот же ресторатор, но формат встречи Ефим Маркович повелел изменить, еще раз продемонстрировав молодость души и склонность к инновациям.
– Режим: без торжественной, казенной сухомятки. Пообщаемся по-человечески, повспоминаем, посплетничаем под аккомпанемент фуршета. Вход, выход и перекус в любое время с одиннадцати до двадцати двух!
При разделении друзей на «боевых» и «близких» у Морозовского возникло некоторое неудобство. Дьяков когда-то был одним из самых близких, но отдалился. От большого начальника Атаманова он, наоборот, всегда был на почтительном расстоянии. Но в последние годы встречи с пенсионером Николаем Петровичем (он же «деда Коля») стали регулярными и теплыми. Решение было принято гуманное: все неясности – в пользу «пострадавших».
Кстати, именно Атаманов приехал первым. Сказалась железнодорожная закваска. Сказано, что начало в одиннадцать, – надо быть «по расписанию».
– Николай Петрович, рад видеть бодрым и несгибаемым! – встретил дорогого гостя Морозовский. – Почему без сопровождения потомков?
– Мишка с выводком поехал к любимой теще. Через часик заявятся в полной комплектации, с Диной и с внуками. Дочь осела с мужем-дипломатом в Вене.
Миша Атаманов после окончания университета не пожелал остаться под начальствующим родительским зонтиком и удачно занялся в Москве информационным бизнесом. Его любимой тещей была Ирина Воронова, а женой, соответственно. Дина Брюллова.
– Между прочим, Ирина – мой кадр! – не удержался похвастаться юбиляр.
– Осведомлен. Даже знаю присвоенный вами ее позывной: «бриллиант чистой воды».
В 2001 году в шестьдесят пять лет, как положено чиновнику высшего ранга, Атаманов вышел в отставку. Пожалел лишь об одном: не успел завершить главное, чем занимался последние годы, – акционирование министерства.
– Я правильно информирован, что вы еще работаете? – поинтересовался Морозовский.
– Министр предложил мне остаться при нем советником. Должность эта символическая, но я придумал себе занятие, которое он одобрил. Года за два до отставки обнаружилось, что об истории грандиознейшей стройки, строительстве Транссибирской магистрали, издано всего восемь книг. Пара неплохих, но о финансах, депо и рельсах. О конкретных людях – почти ничего. Я начал собирать бригаду способных ребят, чтобы сделать книгу. Три года ушло на сбор материалов, написание и издание. Железнодорожникам она понравилась. После создания РЖД[86] новое руководство эту работу тоже поддержало. Почти одновременно два начальника дорог попросили мою «бригаду» сотворить что-то подобное и об их владениях. На это понадобилось еще два года. Сейчас из подобных заявок собралась куча-мала. Учитывая, Ефим Маркович, что в этом году стукнет мне семьдесят восемь годочков, утверждаю, что пока голова соображает и ноги носят, безработица мне не грозит, – доложил Атаманов юбиляру. – Сам понимаешь, эта работа мне не для денег нужна. До смерти Нины была она для меня гимнастикой ума, а теперь стала спасением от одиночества. Сын и дочь у меня молодцы, не забывают, но у каждого своя жизнь.
– Николай Петрович, а киноматериалов, фотографий о Транссибе не попадалось при сборе материалов?
– Кино – немного, а фото – море. Я чуть не рыдал, что и сотой части не смогли использовать. И без них получилось семьсот страниц. А почему они тебя заинтересовали?
– Меня зацепило, что ваша книга не о «железе», а о людях. Что, если вместе посмотрим ваши «отходы»? Мне интуиция подсказывает, что из них можно сделать мощный фильм. О Королевых и Гагариных той эпохи.
– Правильная мысль! Я уже не раз об этом думал. Дай мне недельку на подготовку, и обязательно посмотрим. Давай пригубим за отличную идею и ее юбилейного автора!
Опытный официант, стоявший невдалеке, правильно оценил обстановку и поставил перед ними по бокалу шампанского. Оба посмотрели на шипучий напиток с некоторым недоверием.