– Ты только не путай два разных подхода к формированию команды. Ты своих «прикармливал», а Николай Петрович, будучи НОД-4, нас «выращивал». Имеется разница?
Атаманов постарался не подать вида, что эта поправка его тронула. Морозовский то ли проявил гибкость, то ли был сражен профессорским аргументом.
– В корень зришь, Юра! Молчу!
Чтобы подсушить свою чуть подмоченную репутацию эксперта, он перевел стрелки на Атаманова-младшего.
– Миша, твой бизнес, случайно, не на спецслужбы заточен?
– С чего это такая мысль вас осенила, Ефим Маркович?
– Все свои служебные и личные тайны выкладывают как на духу, а ты молчишь, но слушаешь внимательно.
– Только дурак в такой компании будет невнимательным: такие люди, такие темы, такой опыт.
Интерес к своему бывшему студенту поддержала и Варвара Васильевна.
– Миша, просвети нас, мастодонтов прошлого века, чем дышит передовой представитель вашего поколения. Мне очень интересно, кто ты в политике: либерал или патриот – спаситель угнетенного хохлами Донбасса?
– Я не Павлик Морозов, чтобы предать отца, первого демократического губернатора. В душе, однозначно, «белый». Но я владелец бизнеса. И если для его процветания надо будет сказать: «Да здравствует товарищ Ленин!», я тихонько, сквозь зубы, это произнесу. То же самое – и в адрес любой действующей власти. Сегодня «белой», завтра «красной». Послезавтра той, что между ними. Лишь бы не «коричневой» и не мешающей моему бизнесу. Может, это и беспринципно, но такова наша российская специфика экономики и политики.
Не удержался от вопроса и тесть:
– Миша, Динка как-то сказала, что ты никому не мстишь. Это действительно так? Тут какое-то противоречие. У меня впечатление, что в бизнесе ты очень жесткий.
– Противоречия нет, деда Юра. Я в бизнесе каждый день решаю очередную конкретную задачу. Пока я ей занимаюсь, мой конкурент – враг. Если он ведет себя неправильно – враг вдвойне. На любое его действие я позволяю себе ответить адекватно. Но когда проект завершен, никаких реваншей. Это отвлекает от следующей задачи. Только не смешивайте «мстить» и «помнить». Я стараюсь помнить и хорошее, и плохое. Партнерам из первой категории при новых контактах предоставляется бонус. С теми, кто попал во вторую, стараюсь впредь дела не иметь. Но если ситуация обязывает, проявляю максимум бдительности и профилактики.
– И тебе удается этим правилам следовать? – поинтересовалась Дьякова.
– В основном да. Бывает неуютно, когда на чем-то прокалывается человек, неоднократно хорошо себя проявивший. Но правило соблюдается железно: с глаз долой – из сердца вон. Так надежней… и дешевле.
Скачко, о чем-то пошептавшись с Дорой, поднялся на веранду и, убедившись, что его видно всем присутствующим, громко объявил:
– Супруги Морозовские приглашают дорогих гостей подкрепиться. Как единственному здесь действующему представителю государственной власти, мне приказано вести торжественное заседание. Прошу занимать места за столом. А пока своего верного спонсора и друга с юбилеем поздравляет гарнизонный оркестр. Дирижер – полковник Мягких!
Полковник предстал во всей красе погон, нашивок и аксельбантов. Все смолкли. Взмах рукой, и со стороны ворот в светлой парадной форме, печатая шаг, появились оркестранты. Теперь вверх взлетели обе руки, и грянул «Марш артиллеристов». Атаманов встал первым, расправил плечи и как бы одернул отсутствующий китель. Его примеру последовали гости, вытянувшись, замерли официанты. Из дверей, ведущих на веранду, вышли внучки. Света – в «пионерском парадном»: белый верх, черный низ, алая пилотка. Фира – в неброской зеленой полевой форме сержанта Армии обороны Израиля. Света несла в руках футляр со скрипкой, Фира, взяв «под козырек» немного не по-нашему (средний палец почти касался брови), ее сопровождала.
Девушки подошли к юбиляру. Фира достала смычок, скрипку и вручила их деду. Полковник, не прекращая дирижировать, шепнул:
– Как могли, настроили.
Ефим Маркович привел инструмент «в боевое положение». Он прислушался, чтобы попасть в такт, тронул смычком струны. В самый раз! Взгляд коснулся сурового сержанта, снова замершего в воинском приветствии. Пришлось напрячься, но не получилось: на верхнюю деку скрипки капнула слеза…
На свой НП[90] Дьяков поднялся в половине одиннадцатого, чтобы не прозевать начала церемонии. Время сбора гостей ему назвал юбиляр, когда приглашал украсить круглую дату своим присутствием. Дьяков протер стекла большого полевого бинокля, подаренного областным военкомом во времена недолгого губернаторского правления. Удобно устроился в кресле, стоявшем в глубине небольшой, но уютной комнаты, занимавшей всю башенку, венчавшую их коттедж. Окна комнаты были завешены плотными шторами. Без них она превращалась в парник с первыми лучами солнца. Зато в закрытом режиме даже в разгар дня в ней было не только сумрачно, но и прохладно. Чуть отодвинувшись от балконной двери, можно было, оставаясь незамеченным, наблюдать поверх забора быт соседей на трех смежных участках. Центральный принадлежал Морозовским.
Бутылка пива на стоящем рядом журнальном столике и еще две в маленьком холодильнике, тарелочка с ломтиками байкальского омуля холодного копчения, чашка с орешками и второй том «Альтернативы» Юлиана Семенова показывали, что вахта будет длинной и почти непрерывной. «Почти», ибо продержаться без пауз не позволял обнаружившийся шесть лет назад простатит. Из-за него раз в три-четыре часа ему приходилось спускаться на второй этаж для очередного посещения малогабаритного помещения, на двери которого еще прежними хозяевами было приклеено изображение брюссельского «писающего мальчика».
Пиво не было рекомендовано его «домашним» урологом, но время от времени Дьяков с лозунгом «однова живем!» нарушал режим.
В 11.53, наблюдая за явно комфортной беседой Фимы и Атаманова, он поймал себя на мысли, что с удовольствием примкнул бы к ним в качестве «третьего».
«Может, позвонить, что полегчало, пересечь кордон и расслабиться с мужиками, о которых осталось немало приятных воспоминаний?» – воробьем мелькнула мысль.
Но не успел он потянуться к телефону, как внизу раздался призыв Доры встречать новых гостей.
Появление Скачко, ранее не замеченного в большой дружбе с Фимой, поставило жирный крест на миролюбивых намерениях Дьякова. Кое-какие грехи он был готов прощать, но измену – никогда.
Присутствие Вари в этой компании его почти не задело. Ну, самую малость. Зато возмутила попытка Морозовского затащить его в эту, не самую приятную, компанию.
«Ты по глупости или по подлости меня приглашал?» – мысленно спросил бывшего друга Дьяков, отодвигая ставший ненужным телефон.
Зато издалека сцены прибытия и встречи гостей, их перемещения и перегруппировки в дачном пространстве вызывали любопытство. Пару раз по мобильнику он даже призывал Оксану подняться к нему наверх, помочь разобраться: «Кто есть кто и зачем»? Особенно из молодого поколения. Но когда наблюдаемые объекты, рассредоточившись по кучкам, перешли на оседлый образ общения, стало скучновато. Он даже попробовал читать детектив, но на этот раз сюжет его не захватил.
«Зря я пожадничал, не купив „Суперухо“», – подумал Дьяков.
Диковинный прибор с этим именем он увидел в магазине электроники, прицениваясь к аккумулятору для переносной трубки домашнего телефона. Табличка, лежащая рядом с гибридом бинокля и небольшой сферической антенны, уточняла название устройства (микрофон направленного действия) и интеллигентно поясняла, что за две тысячи девятьсот рублей через эту штуку можно качественно наблюдать и слушать пение птиц на расстоянии до ста метров. «Подглядывать и прослушивать бескрылых птиц с большими жопами», – сам себе пояснил Дьяков.
Без «Суперуха» он даже задремал в кресле, но был разбужен звуками оркестра. Сонливость в секунды исчезла при виде оркестрантов и, особенно, оркестранток в униформе, направляющихся прямо в окуляры его бинокля. Несмотря на простатит и восьмой год пребывания в клиентах Пенсионного фонда Российской Федерации, красивые женщины продолжали радовать его взгляд.
– Умеет Фима красиво жить! – с белой завистью произнес Дьяков, наблюдая, как в финале оркестрантки и внучки обцеловывали юбиляра. Отдав бинокль Оксане, еще минут десять он наблюдал, как Фима прощался с музыкантами, провожал их до автобуса, усаживал гостей за обеденный стол.
– Ты сегодня собиралась навестить внуков? – спросил он Оксану.
– Да, не возражаешь, если на пару дней я их привезу к нам?
– Ради Бога. Давай тогда перекусим, и я тоже поеду…
Без тостов все же не обошлось. Немного казенно, но от души, юбиляра поздравил Атаманов.
Брюллов тоже был лаконичен:
– Только в нашем возрасте приходит понимание, что жизнь – цепь упущенных возможностей. Четверть века назад твой кабельный директор правильно сказал: «С Фимой я готов идти хоть в разведку, хоть по бабам». Второе не так ценно для отчизны, но приятнее. Торжественно заявляю, что вместе с тобой я готов на любые подвиги и сегодня!
Ударным номером оказалось выступление вокального трио: Ирины Вороновой, ее дочери Дины и Варвары Дьяковой.
Голоса уступали Зыкиной и Руслановой[92], но в ноты исполнительницы попадали безукоризненно. Зато какие взгляды, направленные на юбиляра, сопровождали эти слова!
На третьем куплете к трио примкнули внучки. Слов древней, по их понятиям, песни они не знали, но их непроизвольный вокализ[93] украсил не столько аудио, сколько видеоряд исполняемого номера.
Потом наступила осень застолья: дробление на «микроколлективы»; разделение на тех, кому выпить, кому пригубить; закуска не ради жизни на земле, а просто в удовольствие. И главное: общение на свободные темы. Если прислушаться, то фразы, доносившиеся из разных точек овалом составленных столов, охватывали широчайший спектр интересов.