Если бы Морозовский был и неправ, его все равно бы поддержали. «Режимщика» не любили все.
… Начальник отдела представил:
– Воронова Ирина Сергеевна. Переводчик.
Морозовский привстал на сантиметр и протянул Ирине фотокопию статьи.
– Ирина Сергеевна, для начала попрошу вас перевести это «на слух», а дня через два сделать письменный перевод.
Ирина не торопясь стала переводить. Ее перебил телефонный зуммер селекторного аппарата. Морозовский, не снимая трубки, нажал мигающую кнопку.
– Слушаю.
– Ефим Маркович, это Нуриев, плановый отдел. Два барабана судового кабеля для Греции тормознули в Одессе на таможне.
– Причина?
– Не учли новые правила оформления продукции двойного назначения.
– Кто оформлял?
– Экспортники.
Морозовский поднял взгляд на Ирининого шефа.
– Вы в курсе дела?
– Да. Николаев уже в Москве. Вчера был в таможенном комитете. Но там длинная история: надо получить три-четыре визы в разных ведомствах. С некоторыми мы раньше не работали. Есть угроза, что повиснут еще шесть заказов этого месяца.
– И план по экспорту накроется чьим-то причинным местом. Вы это хотите сказать?
– Такая вероятность существует. До конца месяца осталось восемь дней.
– Какого же черта вы болтаетесь здесь, а не решаете вопросы в Москве?
– Извините, – подала голос Ирина. – Надо начинать не с таможни, а со второго отдела Госплана. Все эти заказы они нам согласовывали и раньше. Госплановская виза автоматически сработает в Госснабе и во Внешторге. Таможенники на эту тему сами ничего не придумают. Если повезет, то все это можно провернуть за день. Максимум – два. И еще один день, чтобы, не выпуская документы из собственных рук и не посылая их почтой на таможенные терминалы, доставить их адресатам нашими «толкачами».
– А вы откуда в курсе всех этих хитросплетений?
– Я не один год проработала в Госплане. По внешнеэкономическим связям.
Морозовский встал и с высоты своих ста девяноста сантиметров с сожалением посмотрел на низкорослого Ирининого начальника.
– Валютный ты мой! Ну кто такими бриллиантами чистой воды, – он кивнул на Ирину, – нарезает стекла для колхозных теплиц?
– Она же только из декретного да три языка знает. А по коридорам бегать с бумажками каждый может.
– В одном ты, мост между народами, прав. Бегать может каждый. Решать же в таких коридорах вопросы способен только тот, кто имеет на плечах голову с тремя иностранными языками. Или с чем-нибудь равноценным.
Морозовский повернулся к Ирине:
– Дня на три в Москву ребенок вас отпустит?
– Ребенок и бабушка на два отпустят, муж – не знаю.
– Мужа мы уболтаем. Где он у вас трудится?
– В железнодорожном УМЦ.
– Воронов? Что-то не помню.
– Он у меня на девичьей фамилии – Брюллов.
– А вот с Юрием… – он на мгновение задумался, вспоминая, – Владимировичем мы знакомы. Не так, чтобы близко, но давно. Нижайший ему поклон и поздравления с правильным выбором.
Через пять суток одесская таможня «дала добро». Коллектив Кабельного завода получил заслуженную квартальную премию за экспорт.
В окружении Морозовского за Ириной Вороновой закрепилась уважительная конспиративная кличка Бэ Че Вэ (бриллиант чистой воды).
Брюллов. Декабрь 1972
Казалось, еще вчера ректор университета обещал исключить Юрия Брюллова из списка уважаемых им людей, если он за два года не станет кандидатом наук. А сегодня эти два года стали историей.
Кандидатом Юрий еще не был, но почти готовая диссертация лежала на его новом письменном столе. Три статьи, написанные на ее основе, были опубликованы во всесоюзных журналах. На одну из них появилась хотя и небольшая, но доброжелательная рецензия в очень солидном журнале «Плановое хозяйство».
Несколько причин выбили Юру из установленного им самим жесткого двухгодичного графика написания и защиты диссертации. Первая, как сказали бы сегодня, общесистемная. В институте будущий инженер Брюллов постигал несколько экономических дисциплин, но относился к ним по принципу «сдал экзамен и забыл». Сейчас, когда на практике и в теории он погрузился в экономику, она стала преподносить ему неприятные сюрпризы.
Во время институтской учебы Брюллов на слово верил учебникам и институтским преподавателям, что плановая система правильнее и умнее стихии рыночного капитализма. Преданные делу коммунизма высококлассные специалисты с помощью только появившихся электронно-вычислительных машин должны были с точностью до тонны и штуки определить все, что требуется державе и народу. После этого оставалось всего ничего: составить оптимальный план производства всех этих благ, выполнить этот план и выдать кому «по потребностям», а кому «по способностям».
Красавица теория при воплощении в жизнь оказалась довольно уродливой. Далеко не каждый желал бескорыстно выложиться «по способности». А когда он все-таки это выполнял, того, чего бы ему хотелось отведать, почему-то не оказывалось в казенных закромах.
А как вычислительные машины? Оказалось, что их легче обмануть, чем человека. Что им скормишь, то и выдадут.
Судя по трудам критиков капитализма, которые Юра постигал в процессе подготовки к сдаче кандидатского экзамена, рыночная система тоже не была божьей благодатью. Безработица и кризисы, несправедливость распределения заработанного, экономическое расслоение.
У думающего представителя того поколения, к которому относился Брюллов, уже появилась не очень большая, но возможность кое-что сопоставить. Пятьдесят с лишним лет шло, как писалось в газетах, «мирное соревнование двух систем» – социализма и капитализма. Двадцать семь лет, прошедших после первого Парада Победы, это соревнование действительно было относительно мирным. И уже шесть лет, работая на прямом производстве, Юра не с чужих слов, а собственными глазами мог посмотреть на результаты этой олимпиады.
Мы явно проигрывали в качестве продукции. Брюллов сравнивал два почти одновременно полученных УМЦ фрезерных станка. Производства завода «Красный борец» и немецкой фирмы Waldrich. Наш был хорош, «немец» лучше, но не настолько, чтобы опускались руки.
Но когда он видел, как почти все их смежники для себя, для собственного населения гнали убогую продукцию под названием «ширпотреб», а для «классового врага» вылизывали все до блеска и упаковывали как конфетку под названием «экспорт», это наводило на грустные размышления.
Мы постоянно догоняли капиталистов. Более десяти лет назад, в шестидесятом, это публично признал первый человек страны Хрущев, пообещавший через двадцать лет догнать и перегнать США. Увы, разрыв не уменьшался.
Отставали наши в технологии и в конструировании, во внедрении нового, в производительности труда, в уровне обслуживания того, что сотворили.
Паритет в военной технике обходился нам все дороже, а лидерство в космосе уже заканчивалось. Теперь уже американцы, Армстронг и Олдрин, два года назад первыми совершили пешую прогулку по Луне.
Соискатель на ученую степень кандидата экономических наук Юрий Брюллов пытался найти хотя бы для себя ответ на вопрос, в чем причина отставания.
Одно принципиальное отличие между нашей плановой системой и их рыночным хаосом он все же обнаружил. У нас кто-то вышесидящий планировал, регулировал, управлял многими нижестоящими. Этот «кто-то» был живой, со своими сильными сторонами и слабостями. Он мог найти хорошее решение, но мог и ошибаться, быть необъективным. Его можно было обмануть или подкупить. Инстинкт самосохранения нижестоящих толкал их порой совершать эти неприличные поступки.
У презренных капиталистов отношения действительно можно было считать хаотическими. Но строились они на равных правах. Я продаю, ты покупаешь. Я не единственный продавец, но и на тебе, покупателе, свет клином не сошелся. Если нам обоим выгодно, договорились, ударили по рукам. Нет – прощай, камрад, поищем другого.
В этих отношениях просматривалось не только автоматическое регулирование. Всем не давала лежать на печи суровая дама по имени «конкуренция». Та самая, что постоянно гонит вперед, принуждает сделать лучше, чем у соперника. Та, которую трудно обмануть.
В нашей экономике эту всемогущую даму Брюллов не разглядел. Равноценной замены ей – тоже. Благие призывы «отдаться по любви» партии и правительству выполнить эту функцию были явно не способны.
Если сравнить отношения людей внутри завода, фабрики, депо, то у нас и у капиталистов общего было гораздо больше. Одинаково выгодными были специализация и кооперация, механизация и автоматизация, толковая загрузка людей и оборудования. И нам, и им одинаково важно было подбирать к этим людям правильный ключик, делать их своими союзниками, соавторами, партнерами.
Темой диссертации, которую он первоначально задумал, было совершенствование межведомственной кооперации в опытном производстве. Полгода у него ушло на то, чтобы убедиться: в наших условиях надежных, объективных регуляторов этого процесса не существует. Научно обосновывать субъективные и ненадежные их заменители желания не было. Пришлось резко сузить тему. Отвечать лишь на внутризаводской вопрос: какие из конкурирующих технологий являются экономически выгодными в зависимости от типа производства: серийного, единичного или опытного. Это был выход из тупика, куда он забрел, но времени, потерянного на поиск несуществующего, было уже не вернуть.
Вторая причина, выбившая работу над диссертацией из графика, оказалась предельно субъективной. КБ завода «Мотор» осваивало технологию производства жаропрочных деталей для новейших авиационных реактивных двигателей. Эксперименты шли на опытном производстве КБ, мощностей которого не хватало. Да и технический уровень был не на высоте. Секретарь обкома по промышленности, который в свое время помогал в Москве пробить для УМЦ статус «опытного», вовремя вспомнил, что у железнодорожников такое оборудование имеется. Вскоре этот заказ стал для УМЦ приоритетным. И по вниманию, которое ему уделялось в «верхах», и по деньгам.