– Не только в курсе, но и ощущаю. Порой надо наябедничать, а некому.
– Тебе известно, что я обсуждал твою кандидатуру на этот пост?
– Первый раз слышу.
– Это уже хорошо. Значит, из тех четырех, кто об этом осведомлен, никто не проболтался. Тогда вряд ли ты знаешь, что при обсуждении твоей кандидатуры один из этих четырех сначала попросил тебя не трогать, а потом произнес фразу: «Атаманов уже не тот».
– Не знаю. Но эту фразу уже слышал в свой адрес от Бычкова, своего непосредственного шефа, начальника управления дороги.
– С расшифровкой?
– Да, по моей просьбе. Он считает, что в моей работе нет того задора, что был раньше. Нет новых ярких починов, проектов, инициатив.
– Мне он сказал то же самое и подтвердил весомым аргументом: за последние четыре года у Атаманова нет ни единого взыскания за нецелевое использование средств. А раньше были одно лучше другого: за строительство стадиона, за реконструкцию Дома культуры, за непрофильную загрузку УМЦ, за оснащение вагоноремонтного завода без фондов.
– Даже не знаю, что ответить. Зато появились поощрения и даже орден. Не без вашей помощи.
Ячменев достал из ящика стола страничку машинописного текста с многочисленными пометками на полях.
– Не подхалимничай. Тебе это не идет, – он посмотрел на страничку. – Орден за первые места во всесоюзном соревновании три квартала подряд. Благодарности и премии министра за снижение аварийности, экономию электроэнергии, высокие надои в подшефном совхозе, как победителю городского конкурса «Микрорайон высокой культуры и благоустройства». Чтобы не забыть, как ты умудряешься благоустраивать без нарушения финансовой дисциплины?
– Опытнее стал, осторожнее… и хитрее.
– Это я чувствую. И все же как, по-твоему, прав Бычков или нет? И у меня порой такие мысли проскакивают.
– Сколько у меня времени для ответа?
– Ты сегодня в графике последний. Жена вот уже двадцать лет за поздний приход домой не обижается. Выходит, что можем поговорить, не глядя на часы.
– Бычков в чем-то прав, в чем-то нет. Прав в том, что я уже не тот. Стал старше и осмотрительней.
– Лет пять назад ты мне рассказывал, что тебя влекут вперед новизна и толковые подчиненные. Новизна – это всегда риск. Она осталась на вооружении сегодняшнего возмужавшего Атаманова?
– Осталась, но не как цель или «экстрим», а как средство. Если нет необходимости рисковать, ради острых ощущений ничего делать не буду. Вы же лучше меня знаете, что развиваться можно по-разному. Кто-то строит, а кто-то обустраивается. Наука учит: надо совмещать. Но если кишка тонка, приходится по очереди. Что нам министерство предлагало за последние годы по централизованному финансированию? Депо КИП и автоматики и шпалопропиточный завод. Завод – это примитивная лесопилка с химией. Его размещать надо на периферии отделения. А там социальной инфраструктуры – ноль. Депо – штука более серьезная и интересная. По сути дела, приборостроительное предприятие. Порядка восьмисот работающих. Квалифицированных. Их готовить надо минимум пять лет. Можно, правда, переманить. Но чем? Бесплатным проездом? Это не та конфетка. А жилья мне и для своих родных путейцев и движенцев не хватает. Но я стараюсь. И уже сегодня по обеспеченности квартирами лучше меня только ракетостроители живут. Но им Москва деньги отваливает не жалея, а я строю «за счет внутренних резервов». Несмотря на это, порядка у меня в микрорайоне больше. И свой семейный дом отдыха в Крыму. Это всё дефицит. Он же – стимул. Когда накачаем мускулы в социалке, вокзал и привокзальную площадь сделаем воротами, а не захудалой калиткой города, тогда кое-что придумаем и по основному профилю. Есть задумки конкурировать с лесосплавом, оборудовать экспортные терминалы для калийщиков. Но не все сразу.
– Логично. Твоя откровенность провоцирует меня еще на один деликатный вопрос. Среди тех, кого мы смотрим на секретаря по транспорту, Фефилов.
По анкете все безукоризненно: транспортник-автомобилист, крепкий хозяин, был на партийной работе. Но два твоих коллеги, не сговариваясь, сказали, что если его назначу, то они или сами подадут заявления об уходе, или я у них по его докладной партбилеты отберу. Один тебя вспомнил, сказал: с ним один Атаманов сработается. Хотел бы услышать не столько твое мнение о Фефилове, сколько спросить: ты бы действительно с ним сработался?
– Положительное у Фефилова, что он свое дело любит. И не в свои дела не лезет. Что отрицательное? Люди ему неинтересы. И те, кто его любимое дело делает, в том числе. Какой дурак его в свое время в комиссарах держал? До сих пор гадаю. Я опять что-то не то сказал? – глядя на Ячменева, прервал он свой монолог.
– Успокойся, не я его назначал. Я в это время еще облисполкомом командовал.
– Тогда о мирном сосуществовании. Железнодорожный и автомобильный транспорт завязаны в один тугой узелок. Пересекаемся мы ежедневно. Учитывая, что на каждого он смотрит как на врага народа, лично с ним стараюсь не общаться. Рабочие контакты между нашими фирмами давно перевел на уровень заместителей, начальников отделов. Когда дорожка узкая и разойтись невозможно, тупо, без эмоций задаю вопрос и получаю ответ. И мне глубоко наплевать, что по форме его ответ напоминает собачий рык. Тем более что чаще всего по содержанию он положительный. Дело же у нас общее, я ему нужен не меньше, чем он мне. Получается даже не мирное существование, а крепкий брак «по расчету». А вне работы я его просто не знаю. Тем более с ним не выпиваю. Не существует в моем свободном времени и пространстве никакого Фефилова. А раз нет, то откуда взяться конфликтам? Все это имеет место быть при равенстве наших погон. Что может измениться, если он станет вышестоящим? Немного. Все равно я ему буду нужен.
– За то, что не темнишь, тебе поклон, Николай Петрович. Это не дежурная фраза. Что имеем на выходе? Вокзал и привокзальную площадь довести до ума я тебе не только позволю, но и помогу всем, чем смогу. По этим объектам дверь моего кабинета открывай ногой. Аппарат будет осведомлен. Но, если года через полтора-два сдерну куда-нибудь в сторону от железнодорожной колеи, не удивляйся. И морально будь к этому готов.
– А куда в сторону, если не секрет?
– Секрет. Много будешь знать, будешь плохо спать.
Дьяков, Брюллов, Морозовский. Март 1974
Не прошло и половины века после описываемых событий, а отношение руководства и народных масс к высокому начальству, меняющему постаревших боевых подруг на более свежих, в корне изменилось. Ротация в интересах здорового образа жизни не только не осуждается, но и негромко приветствуется. Да и передовой зарубежный опыт свидетельствует о том же: французский президент Николя Саркози праздновал свою, третью по счету, свадьбу в Елисейском дворце. Этим мужчинам и их последователям, сохранившим вкус к жизни, можно только по-хорошему позавидовать. Их предшественникам такое и не снилось.
В декабре семьдесят третьего председатель Левобережного райисполкома, здоровый сорокапятилетний мужик, сообщил своей ровеснице жене, что он вынужден предоставить ей полную свободу, так как «полюбил другую». «Другая» была инспекторшей районо, лет под тридцать, обладательницей модельной внешности и огнеметного темперамента. Своему мужу она сообщила что-то подобное, но в менее вежливой форме.
Вместо того чтобы врезать ей от души, обиженный супруг на следующее утро зашел на совещание по итогам года в районном общественном питании, где солировал председатель райисполкома, при всех отвесил ему пощечину, обозвал блудливым козлом и пообещал «смешать с говном».
Жена председателя к предложенной ей свободе тоже отнеслась негативно. В обком поступило ее заявление, в котором она детально описала не только низкий моральный облик своего супруга, но и его подозрительные связи с «торгашами».
Первый секретарь Левобережного райкома своему споткнувшемуся коллеге сложившуюся ситуацию обрисовал всего тремя словами:
– Прокололся, суши весла.
После этого председатель подал заявление об освобождении от должности «по собственному желанию», получил партийный «выговор с занесением» и был отправлен командовать районной базой промтоваров.
На вакантное место был определен один из его заместителей – Александр Игоревич Дьяков.
Хотя он поднялся всего лишь на очередную ступеньку карьерной лестницы, ступенька была немалой высоты. До этого он был одним из нескольких «вторых». Теперь стал единственным «первым». На довольно приличной по площади территории, где жили и работали почти четверть миллиона человек, он имел право произнести свой любимый лозунг: «Никого впереди!».
Если судить строго, то кроме райисполкома на том же участке суши, метр в метр, был еще райком КПСС. Его первый секретарь был главнее. К тому же в Левобережном районе жили многие руководители области и города, генеральские папахи которых были повыше, чем у Дьякова. Но все это были детали.
Повышение оказалось для Дьякова внеплановым и потому неожиданным. Это обстоятельство усилило актуальность уже усвоенной Дьяковым аппаратной мудрости: завоевав новую высоту, думай не о том, как покорить следующую, а как закрепиться на этой.
То, что в глазах руководства Дьяков смотрится неплохо, подтверждал выбор именно его из трех имеющихся заместителей. Теперь следовало, как говорится, «оправдать доверие». Но кроме «вышестоящих товарищей» (это не обсуждалось) требовалось занять достойное место среди людей, статус которых определить было довольно сложно. Это был так называемый «хозяйственный актив». Директора заводов, строительных трестов, НИИ и КБ, ректоры вузов, главные режиссеры театров, главные врачи клиник.
С одной стороны, «хозяйство» каждого находилось на территории его района, и поэтому порой им приходилось предстать перед председателем в качестве просителя. Но у некоторых из них на работе, а то и дома, стояли телефонные аппараты спецсвязи с министрами, с ЦК КПСС. На его рабочем столе подобный телефон с союзным гербом на диске отсутствовал.