– Теоретически ты прав.
– Фима! Если бы я был теоретиком, то получал бы зарплату в кассе не районной потребкооперации, а института философии. Насквозь практический пример. Завтра Сашу перевели на повышение. По Бирже теперь от него ничего не зависит. На его место пришел другой, от которого зависит многое. Саша останется твоим компаньоном? На равных? Или тебя повысили в Москву. Твой руль придется крутить кому-то другому. У вас с Сашей все будет продолжаться по-старому? Если не хочешь потерять друга, уговори заключить его «брачный контракт». Может, и не на бумаге, но детальный: каждый делает то-то, получает то-то. Изменились условия – изменилось распределение заработанного. Лозунг: «Дружба дружбой, а оплата сдельная». Если кто-то из вас вынужден выйти из дела, пожалуйста, выходное пособие в заранее оговоренном размере. И взаимный контроль. Без обид. Регулярный, как переспать у молодых супругов. Или ты с этим не согласен?
– Согласен, папа, согласен. Ты же меня не на скрипке играть призываешь…
Двадцать четвертого августа ровно в половине одиннадцатого вечера колеса лайнера Ан-24, рейса Харьков – Камск коснулись посадочной полосы. Коснулись неловко, самолет «дал козла». От толчка Морозовский проснулся. Дьяков, сидевший рядом, не почувствовал и этого. Сказалось обильное застолье и горячее прощание с однокашниками Фимы. Только после остановки двигателей он открыл глаза и медленно посмотрел по сторонам. Обнаружив рядом Фиму, Дьяков сладко потянулся:
– Спасибо, доктор, за сеанс психотерапии. Воспоминания светлые. Состояние отличное. Готов к новым подвигам!
Брюллов. Октябрь 1975
На протяжении десятков лет одной из самых дефицитных позиций советской плановой экономики был «порожняк» – грузовые вагоны для перевозки продукции заводов, фабрик, шахт, рудников, леспромхозов. В начале семидесятых правительство предприняло еще одну попытку уменьшить их нехватку. Была увеличена закупка дефицитной продукции в странах народной демократии, изысканы дополнительные производственные мощности на отечественных заводах. Вагоностроители скрепя сердце принимали повышенный план производства при условии, что часть комплектующих им будут поставлять «со стороны». Вагоны производили машиностроительные министерства. Самым заинтересованным «сторонним» ведомством было, естественно, железнодорожное.
Аукнулось в Москве, откликнулось в Камске. В начале сентября в своей служебной почте заместитель директора УМЦ Юрий Брюллов обнаружил распоряжение из главка: начиная с 1976 года увеличить долю производства отливок по заказам МПС до 85 процентов. В основном чугунных тормозных колодок для вагонов. Соответственно, разрешалось уменьшить выполнение заказов для смежных министерств и ведомств. Этими смежниками были производители продукции, которая была олицетворением технического прогресса и, между прочим, определяла успешное выполнение Центром его плановых показателей. Рушилось то, что Юрий выстраивал по кирпичику собственными руками последние пять лет, что его вдохновляло и волновало, чем реально он мог гордиться перед другими и перед собой.
В борьбе со свалившейся напастью директор УМЦ Ежиков был ему не помощник. Скорее, наоборот. Брюллов бросился к Атаманову.
– Николай Петрович, насколько я разбираюсь в урологии, на наших мощностях отливать колодки все равно что ювелирным инструментом дрова пилить!
Факир был пьян, фокус не удался.
– Владимирович, – ответил ему НОД-4.– Ну как я против этого могу выступить, если каждый божий день бьюсь со всеми за эти треклятые вагоны. Я же в первую очередь же-лез-но-до-рож-ник. А уж потом все остальное. Увернуться от этого можно, только если на дыбы встанет второй ваш хозяин – ГКНТ. Командировку в Москву я тебе дам. Но даже письма с просьбой похерить эту затею не подпишу. Не обессудь.
На второй день хождения по комитетским коридорам Брюллов достиг кабинета первого заместителя председателя.
Заместитель, который раньше не раз гасил самые сложные межведомственные конфликты, не торопясь прочитал копию МПСовского распоряжения.
– Этот ветер дует не из железнодорожных коридоров. Угадываю госплановский вентилятор. А против него, Брюллов, извини, ссать не положено. Ты песенку Высоцкого о жирафе не слыхал?
Он встал из-за стола и приказал секретарю полчаса их не тревожить. Затем закрыл дверь на ключ, достал из сейфа катушку пленки и вставил в магнитофон. С третьей попытки нашлось, что надо:
Тут поднялся галдеж и лай,
И только старый Попугай
Громко крикнул из ветвей:
– Жираф большой – ему видней!
–Не только я лично, но все наше ведомство, Брюллов, это «старый попугай». Попробуй МПС останови на полчаса. Все стойку на ушах сделают. А нас если прихлопнут, то отсутствие заметят через год, а забегают через три. Против жирафа, Юрий Владимирович, хрен попрешь. Но лично тебя я отлично понимаю. И очень не хочу, чтобы и дальше тебе плевали в душу. Я бы с удовольствием взял тебя к себе в аппарат. Но с московской квартирой вопрос решать придется долго, если не бесконечно. Впрочем, у нас же в Камске второй месяц сиротствует без начальника областной ЦНТИ[34]. Ты же кандидат наук? Пойдешь? Сам себе хозяин, номенклатура обкома, имеешь дело исключительно с приличной публикой. Если пара сумасшедших изобретателей попадется, это уже событие. И хозяин один – наш Комитет.
Брюллов даже растерялся. Система ЦНТИ появилась в СССР лет пятнадцать назад. Идея была хорошая. Из-за конкуренции проклятые капиталисты воровали друг у друга все новое, что могло принести успех. У нас все говорили о необходимости реализации достижений научно-технического прогресса, но массового ажиотажа не наблюдалось. Чтобы активизировать процесс, на самом верху было решено в одном месте, в рамках единой Системы, собирать всю новую, прогрессивную научную и техническую информацию, появившуюся в стране и за рубежом. И не только рекомендовать, а навязывать ее потенциальной клиентуре.
Областной ЦНТИ был региональной ячейкой этой Системы. Сверху – Всесоюзный центр, снизу – подразделения НТИ на предприятиях. Камский ЦНТИ Брюллов знал неплохо, часто там бывал. Более того, был постоянным автором информационных материалов, которые там издавались. Располагался кладезь передовой мысли в самом центре города в недавно отстроенном здании, был оснащен новейшей вычислительной и множительной техникой, что не предвещало будущему руководителю особых хозяйственных забот и нищенской беготни с протянутой рукой. Да и статус директора учреждения союзного подчинения для тридцати одного года был неплох.
Смущало только содержание новой работы. После живой, суматошной, непредсказуемой, всегда выскакивающей из графика опытно-производственной деятельности стать чем-то вроде главного областного технического библиотекаря-архивариуса?
Это бы счастье, да поближе к пенсии.
Впрочем, была бы шея, а что на нее повесить, найдется.
– Я бы только хотел из УМЦ уйти по-приличному, без боя посуды. И лично перед Атамановым неудобно.
– Со скандалом не получится даже при желании. Буйного обком не утвердит. С Атамановым я поговорю. Он единственный, кто будет знать истинную причину твоего ухода. Для всех остальных это будет перевод молодого и перспективного руководителя на важную для Комитета, опять же, перспективную должность. Ты только не думай, что я тебя посылаю в пансионат для жертв раннего склероза. Ты у меня еще побегаешь. Но это потом. Да? Нет? Или будешь думать?
– Чего тут думать. Да. И спасибо за щедрое предложение.
– Недели через три почувствуешь первые импульсы из обкома. Для порядка немного поломайся, покапризничай. Но не перестарайся. У них свои виды на это кресло, но виды дохлые. На одного из ваших, местных «бывших». С нами этот номер не пройдет.
Через две недели Брюллова пригласил секретарь обкома по промышленности и сделал ожидаемое предложение. Внеплановым оказался лишь один аргумент:
– В УМЦ вам удалось консолидировать работу металлургов разных ведомств, показать себя в качестве межотраслевого руководителя. Хотелось, чтобы в новом качестве вы продолжили эту линию на более высоком уровне, стали помощником обкома в постановке и решении общесистемных задач.
Услышанное было настолько неожиданным и интересным по сути, что Брюллов забыл о хитро задуманном кокетстве. Он чуть было не выпалил свое фирменное: «насколько я разбираюсь в урологии», но вовремя спохватился:
– Приложу все силы…
Из обкомовского подъезда Брюллов не вышел, вылетел. И чуть не сбил с ног стоявшего у двери Морозовского.
– Фима! Я теперь директор ЦНТИ!
Морозовский сделал шаг назад, чтобы рассмотреть его внимательнее.
– Умненький ты наш. Поздравляю. И что не часто бывает, от чистого сердца. Но чему нас учит родная партия? Без критики – ни шага! Только поэтому критикую. Ты кто теперь у нас? Номенклатура. А номенклатура должна уметь скрывать свои чувства. А что видят мои очи? Они видят, как из тебя так и хлещет счастье человека, после долгого ожидания оседлавшего унитаз.
Неделя ушла у Брюллова на передачу дел своему преемнику по УМЦ. Потом было «отвальное» застолье на шестьдесят персон в железнодорожном ресторане. Человек двадцать представляли смежников. Теперь уже бывших. Главный металлург «Мотора», из фронтовиков, сказал тост, который, по сути, совпадал с напутствием секретаря обкома:
– Юрий Владимирович! Мы с тобой не прощаемся, а только откомандировываем с передовой. Уверены, что ты нам и в штабе пригодишься.
Самой большой наградой для Брюллова оказалось частое употребление на этой неделе двух выражений: «жаль, что уходишь» и «тебя (вас) будет не хватать». Особенно приятно было услышать это не за ресторанным столом, а в цехах, от рядовых слесарей, модельщиков, операторов.
Для близких событие отметили дома. По-семейному и без помпы. Пришли родители, прилетел из Москвы тесть – генерал Шпагин, из друзей были Дьяковы. Под эту же категорию пригласили и чету Морозовских.