Морозовский набрал по бордовому номер Брюллова.
– Юра, это Фима. У меня неприятности по Бирже. Передай это Саше. Лучше не по телефону. Я слышу, ты сделал большие глаза? Спокойно, все будет как надо. Обнимаю все ваше семейство.
Он повесил трубку и вернулся к себе.
Юрист уже побывал у директора.
– В общем, картина ясная. Я перебираюсь к вам в приемную, чтобы быть рядом. А пока надо предупредить адвоката. Пусть ждет сигнала.
В начале двенадцатого в дверях кабинета Морозовского появился торжествующий следователь Великанов. С ордером на обыск.
Из подсказок Великанова оперативникам Морозовский понял, что искали документы, связанные с «необоснованным премированием и последующим вымогательством».
В кабинете обыск одновременно вели три оперативника. Великанов расположился за столом для заседаний в ожидании добычи. Морозовский оставался за своим двухтумбовым, из которого сразу извлекли для досмотра все ящики.
Около журнального столика сгруппировались трое понятых. Почем-то все из отдела главного технолога.
Поиск начали с сейфа. Конверт обнаружился уже через двадцать минут. Достав документы из конверта, Великанов разложил их перед собой и начал листать. Пока он просматривал справки о приемке денег, улыбка не сходила с его лица. Но с переходом к изучению справок «о расходах по приему гостя» улыбка безвозвратно исчезла.
Среди фамилий гостей обнаружились секретарь ЦК КПСС, два союзных министра, заместитель председателя Комитета народного контроля СССР, заместитель председателя Госснаба. Хватало и местных. Секретари обкома, включая первого, мэр города с двумя заместителями. Почему-то именно на Кабельном заводе в декабре прошлого года «День чекиста» отмечали три генерала – начальники областных управлений КГБ, МВД и областной военком. Судя по квитанциям, они разъехались по местам постоянной дислокации с сувенирами производства кизлярского коньячного завода.
Откладывая в сторону этот взрывоопасный листок, подполковник Великанов подумал, что полковничьей папахи ему не видать. Очень, очень долго. Или вообще никогда.
Вот почему эта наглая рожа так спокойна.
Его прогноз нашел подтверждение через минуту. В кабинет зашла секретарь Морозовского, сняла трубку с одного из четырех телефонов и протянула Великанову.
– С вами хотел бы переговорить директор.
– Подполковник Великанов? Я уверен, что ведомственную инструкцию вы исполняете неукоснительно. Но прошу не забывать, что вы коммунист, а я член бюро обкома. Вы третий час находитесь на вверенной мне территории, поставили на дыбы половину заводоуправления, нарушили рабочий ритм коллектива, но не удосужились соблюсти элементарную партийную этику: ввести меня в курс дела, объединить наши усилия в выявлении виновных. Если такие имеются. Или я у вас тоже в числе подозреваемых? На этот вопрос можете не отвечать.
Спина Великанова мгновенно стала влажной.
– Никак нет! Разрешите к вам зайти?
– Жду вас через двадцать пять минут.
Директор, не торопясь, листал документы, принесенные Великановым. Те самые, из «гостевого конверта». Последний раз он их видел полтора года назад.
– И это все?
– Пока все. Разве мало?
– У меня к вам, подполковник, только один вопрос, но развернутый. Вы милиционер или воздухоплаватель? Вы по грешной земле ножками ходите или витаете в облаках? Вы, как профессионал, способны отличить преступление от политической целесообразности? Меня еще начальником цеха подчиненные называли «суровым». Многие, и не только подхалимы, при этом добавляют: «но справедливый». Я этому званию и сейчас пытаюсь соответствовать. Если обнаружите что-то действительно серьезное, я ваш союзник. Но если этим, – директор отодвинул пачку бумаг от себя, – вы и дальше будете отвлекать моих людей от выполнения важных правительственных заданий, предупреждаю, будете отвечать по справедливости. Все, что я сказал, можете передать своему генералу.
Ветерану БХСС Великанову метод наполнения «представительского фонда» фиктивными премиальными был известен еще полтора десятка лет назад. По букве закона, без малейших сомнений, это было хищение государственных средств одними и присвоение их другими. Но у закона имеется не только буква, но и Дух. Только сейчас Великанов уловил его содержание.
Правильнее было тормознуть, когда следов Морозовского еще не обнаружилось на Бирже. Дело раскрыто. Хватит Акопяна с его «шестерками». Но очень уж этот гад его завел: «… плюс три-четыре сантиметра роста ваши, без всяких каблуков».
Теперь Великанов окончательно убедился, что «дело с премиями» оказалось тухлым. Но, придя с обыском, он оставил «точку невозврата» позади. Теперь оставалось только копать. Копать и надеяться на чудо.
На обыск в кабинете, дома, в гараже и на даче Морозовского ушел весь день. Если до этого стреляли по конкретным «целям» – искали документы, связанные с Биржей, затем – с премиями, теперь палили по площадям. Вся надежда была найти тайник. С чем?
При обыске в квартире был момент, когда пульс у Морозовского зачастил. Это произошло, когда седоволосый оперативник раскрыл футляр со скрипкой, достал инструмент, слегка встряхнул его и, отложив в сторонку, внимательно стал осматривать внутренность футляра. Если бы его ранее не озадачили на поиск документов, вполне возможно, что внутри лакированной коробки он обнаружил бы крошечный тайничок. Крошечный, но вполне достаточный для укрытия пары десятков камушков, единицей измерения которых является «карат». Но он их не обнаружил. Пронесло.
В итоге улов оперативников оказался небогатым: тот самый конверт, два блокнота с адресами и телефонами, сохранившиеся ежедневники за три года, полные записей фамилий, сделанных рукой Морозовского.
Единственная спрятанная материальная ценность была обнаружена на даче, закопанной у колодца. Именно оттуда прапорщик с миноискателем извлек никелированный разводной ключ, потерянный Морозовским четыре года назад. Ключ был как новенький.
– Вот и ваш труд не пропал даром! – порадовал Великанова хозяин ключа. – Надеюсь, вы не будете его пилить, как гирю в «Золотом теленке»?
На даче был обнаружен еще один конверт. Большого размера, пожелтевший от времени, без надписи, с остатками сургучной печати. Сыщики, не мешкая, передали его Великанову. Как-никак сургуч. И лежал конверт не просто так, а между страницами географического атласа. Может, положили, чтобы не помялся, а может, и спрятали?
В конверте были три фотографии хорошего качества. Чувствовалось, что снимал и печатал их профессионал. И на всех трех в разных позах за накрытым столом Генеральный секретарь Леонид Ильич Брежнев обнимался или чокался с… Морозовским.
Все же Великанов обнаружил два несоответствия. Брежнев был гораздо моложе, а Морозовский немного, но старше, чем сегодня. И пиджак Брежнева непривычно был свободен от наград, а Морозовский, наоборот, был с орденом и двумя медалями.
Следователь молча развернул одну из фотографий в сторону Морозовского и вопросительно посмотрел на него.
– Батя, Бендеры, встреча фронтовых друзей, – буднично произнес подследственный.
По этой или по иной причине, но уже минут через пять Великанов дал команду:
– Закругляемся.
Своего пленника Великанов сдал в СИЗО лично. Несмотря на поздний час, кроме дежурного офицера на месте оказался и заместитель начальника по оперативной работе. Великанов отвел его в сторонку и негромко предупредил:
– Фигура непростая. Пристройте его аккуратнее и не дайте повода гнать потом волну. А то не отмоемся.
Опер не стал возражать. Команду того же содержания, но в более категоричной форме еще в 11.34 утра ему дал начальник СИЗО полковник Шмаль. Незамедлительно после звонка Комбата-2. Еще через три часа с подобной настоятельной рекомендацией к начальнику СИЗО обратился заведующий отделом административных органов обкома партии. Это была реакция на пятиминутный дружеский разговор с членом бюро обкома, директором Кабельного завода.
Проводив следователей, опер на минуту остался с Морозовским наедине.
– О вашем предстоящем поступлении мы предупреждены. Все, чтобы избежать неприятных неожиданностей, сделано. Но тюрьма есть тюрьма. Ведите себя ровно, и все будет нормально.
Будучи администратором филармонии, Фима немало часов провел в откровенных разговорах со своими коллегами. Глупые в этой профессии не приживались. Чтобы с тобой уважительно вели себя Утесов или Зыкина, мало быть только предприимчивым. Клиент должен чувствовать твое преклонение перед ним как перед артистом, но понимать, что он имеет дело с партнером, а не с лакеем или с денщиком. Партнером, который в своем деле тоже «звезда».
Наличие ума резко уменьшает, но не исключает вероятности попасть за решетку. Особенно в условиях экономики развитого социализма, полного противоречий между высокими интересами государства и низкими – нормального человека. Человеку хочется хорошо выглядеть на людях, а государство не любит тех, кто сам высовывается из ровного, в ниточку, ряда. Скромные концертные администраторы пытались снять это противоречие. Они прокладывали все новые обходные тропки мимо населенного пункта под названием «Социалистическая законность». Но те, кому это не удавалось, получали сроки.
Выйдя на волю, они щедро делились с коллегами опытом выживания в чуждой для интеллигентного организма, закрытой на замок агрессивной среде. После первого разговора с Великановым Морозовский морально готовил себя к встрече с этой средой. Даже прикидывал свои физические возможности выстоять. Сто десять килограммов живого веса средней жирности при «проверке на вшивость» могли вполне пригодиться. В юности он неплохо владел некоторыми приемами боевого самбо. Теми, что выполнялись с минимальным использованием рук. Постигал он эту науку, одновременно овладевая искусством игры на скрипке. Тренер и учитель музыки были в одном лице: бывший фронтовик – оркестрант дивизии НКВД. Излагаемая им теория вопроса выглядела стройной, как выпускница хореографического училища: