– Пальцы береги для скрипки, а чужие яйца можно и ногой достать.
Его коронным номером было отвлекающее движение корпуса и левой руки, заставляющее противника, защищаясь, повернуться боком, плечом вперед. Мгновение, и сильный, без замаха, удар правой ногой под колено ставил соперника на четвереньки. Дальше с ним можно было делать все что угодно, не прилагая рук.
В деле плоды сего просвещения он использовал дважды: в пятнадцать и в двадцать два года. Первый раз они пригодились в безобидной мальчишечьей драке. Второй раз – осенней ночью в Харькове. Тогда ему пришлось общедоступно показать мелкому урке, что тот был неправ, когда огорчился отсутствием у Фимы «закурить» и наличием у него же «неправильной» национальности.
Пока надзиратель гремел ключами, открывая могучую дверь со смотровым окошком, Фима успел мысленно не только поставить «раком» двух потенциальных противников, но и вмазать им между ног. Но он совсем не огорчился, когда в камере его оружие возмездия так и осталось невостребованным.
Сокамерников было двое. К удивлению Морозовского, свободным оказалось одно нижнее место.
– Василий, – представился со «второго этажа» среднего роста щуплый мужчина лет сорока. И, перехватив вопросительный взгляд Морозовского, пояснил:
– Я и в поезде стараюсь занять верхнюю полку. Чтобы не тревожили.
Владелец второй нижней полки только произнес:
– Время позднее, устраивайся как дома. Утром познакомимся.
Взаимное представление произошло после того, что называлось «завтрак». По форме обмен личной информацией мало отличался от той же процедуры в «салоне Шерер».
Любитель верхних полок работал водителем дежурной легковушки на лакокрасочном заводе. Два года подряд он беспрепятственно понемногу вывозил с него дефицитные банки с краской и сбывал их «по себестоимости» соседям по дачному кооперативу. Каждый раз рассчитывая купить на выручку «пузырек» и в выходной «раздавить» его на троих на той же даче.
Погорел он на экзотике. Соседу по участку сварили шикарный гараж для его «Москвича». Четыре года своей молодости сосед отдал Краснознаменному Балтийскому флоту. Сталь, покрытая флотской шаровой краской, всегда вызывала у соседа ностальгические воспоминания о носовой артиллерийской башне гвардейского корабля. В ее ограниченном пространстве и прошла как минимум половина тех лет.
Шаровая краска в розницу не поступала. Это был оборонный заказ. Но что не сделаешь для друга. Пятилитровой банки хватило, чтобы щедро, в два слоя, покрасить убежище для гордости отечественного автопрома. На правой двери ворот умельцы аккуратно нарисовали военно-морской флаг размером двадцать на сорок сантиметров. Оба были счастливы.
К Васиной беде, учет оборонной продукции был более строгим. Недостачу обнаружили. В поисках похищенного особо не убивались. Но треть членов садового товарищества, которое украсил военно-морской гараж, составляли работники «лакокраски». Не обратить внимания на новый объект было невозможно. Кто-то стукнул.
В первое же воскресенье к гаражу соседа подошли два молодых человека.
– Хозяин, краски не осталось? Мечтаю свою моторку такой покрасить.
– Да нет, вся ушла. Не экономили.
– Подскажи, где достать.
– Спроси у Васи.
Дачу Василий покинул в милицейском уазике. Теперь он безропотно коротал время в камере в ожидании суда.
Второй сокамерник не торопился расстегивать душу нараспашку перед новеньким. Пришлось Фиме сдержанно изложить основные этапы своего трудового пути: скрипка – администратор – начальник по снабжению (так он назвал свою нынешнюю должность).
Назвал он и причину «посадки»: непонимание милицейскими необходимости сбора средств на…
На этом месте он споткнулся. Хотел сказать «фонд» – заумно, «благие дела» – фальшиво.
Выручил «второй»:
– На общак, – подсказал он.
– На общак не потянет, но ход ваших мыслей правильный, – почти согласился Морозовский.
– Если на «вы», то я Николай Семенович. Но в клубе, в котором мы встретились, принято обращаться проще. Колян я, – наконец-то нарушил конспирацию «второй», подставив Морозовскому правую ладонь. Фима аккуратно пришлепнул ее своей.
Знакомство состоялось.
– Питомец техникума советской торговли, – продолжил самоотчет Колян, – работаю оценщиком в ломбарде. Там и лопухнулся: принял необработанные камушки. Не специалист я в них. Теперь доказываю, что не верблюд. Надеюсь, перетопчемся.
Прошло двое суток пребывания Морозовского в СИЗО, а его ни разу не вызывали на допрос.
Все эти сорок восемь часов следователь Великанов с минимальными перерывами на сон пытался выяснить, какие вредные для социалистической собственности деяния вершил Морозовский. Что, в конце концов, следует искать? Он еще раз перелопатил груду документов по Бирже и по Кабельному заводу, в которых просматривался хотя бы малейший след Морозовского. Но каждый раз, когда он начинал идти по обнаруженной тропке, она обрывалась.
Интуиция не обманывала бывалого сыщика. Искать было что. Но это «что» полностью было замкнуто на женщину – бывшего главного бухгалтера Биржи, не только умеющую заметать следы, но и давно покинувшую это учреждение. За такой срок не только тропки, бетонное шоссе зарастет и запах выветрится.
Перед обедом прозвучала команда: «Морозовский – на выход!».
Привели его в кабинет Опера, но там кроме хозяина оказался и подтянутый, но совершенно седой полковник. Сидел он за письменным столом. Опер почтительно стоял рядом. Оба разглядывали какой-то документ.
– Присаживайтесь, Ефим Маркович, – приветливо и почти по-светски предложил полковник. – Как акклиматизация в нашем гостеприимном доме?
«Начальник СИЗО, бывший подчиненный Степанова», – догадался Морозовский.
– Благодарю вас. Климат не имеет ничего общего с литературными описаниями и с рассказами вашей бывшей клиентуры. Спартанская, но здоровая пища, непритязательная меблировка, обаятельные соседи. Даже медик ежедневно интересуется здоровьем. Словно в санатории. Я в чудеса не верю, поэтому я ваш должник. И, естественно, полковника Степанова.
– Наше дело исполнять. А Комбат-2, действительно, печется о вас, как о родном. По его просьбе мы вас и пригласили. Планов следователя ни он, ни мы пока не знаем, а ваш адвокат завтра нанесет визит. Может, что срочно нужно? Мы ему передадим. Еще одно. Попросите адвоката скоординировать действия ваших болельщиков. То, что со всех сторон давят на нас, не беда. Мы создали вам условия по просьбе Комбата, а делаем вид, что оказали услугу еще трем. За один подвиг – четыре награды!
– Шесть, товарищ полковник, – уточнил Опер. – Обком, директор кабельного, наш райком, профессор Звенигородский. И меня, минуя вас, товарищ полковник, Юрка Брюллов достал.
– Какой Брюллов? Твой бывший соперник по теннису?
– Кто еще? Но теперь он большая шишка, кандидат в члены обкома.
– Насчет координации, – продолжил Шмаль. – Пусть он позаботится, чтобы ходоков по другим инстанциям было меньше. Один-два, те, что посолиднее. А то, когда слишком много, это перебор. В лучшем случае раздражает.
– И еще, – дополнил Опер. – Из ваших соседей по камере один безобидный. Второй насчет рукоприкладства и прочих штучек безопасен и на вид простоват. Но только на вид. Есть подозрение, что он или сам держатель «общака», или очень к нему близок. Знать вам это не повредит. Но не более того.
Весь путь до камеры Морозовский пытался понять, с чего это о нем обеспокоился профессор Звенигородский. И только когда за ним захлопнулась дверь камеры, его осенило: девичья фамилия Анечки – «мадам Шерер», была Звенигородская.
Оказывается, даже в тюрьме могут быть приятные сюрпризы: Анечка, Юрка, Степанов. Даже Комиссар, с которым у него было «шапочное» знакомство.
А вот товарища Дьякова в этом греющем душу списке не обнаружилось.
Дьяков, Морозовский. 1980
Сказать, что Дьяковы забыли о Фиме, было бы несправедливо. Дьяковы, во множественном числе. Их разговор состоялся на второй вечер пребывания Морозовского в «казенном доме».
– Ты знаешь, что Фиму арестовали? – спросила Варя.
– Да, вчера днем.
– Почему ты мне об этом не сказал? Им наверняка нужна помощь.
– Кому это – им?
– Фиме, семье.
– Там очень запутанное дело. Вряд ли я и тем более ты можем что-то сделать.
– Саня, вы же с ним друзья, а Юрка Брюллов лишь приятель. Но он второй день занимается только Фимой. И кое-чего добился. И Ира побывала у них дома.
Доре сейчас очень тяжело. Большинство многочисленных Фиминых почитателей попрятались по углам. Мне очень неприятно, что мы в их числе.
– Не усложняй. Взяли его в связи с Биржей. Ты же знаешь, что эту работу мы с ним вели вместе. Я не сижу сложа руки, но стараюсь не светиться. Активность может только навредить. И ему, и мне. Он это тоже понимает.
Варя долго молчала, опустив голову. Резко подняв ее, она посмотрела мужу в глаза:
– За тринадцать лет, что мы вместе, не припоминаю, чтобы по серьезному поводу я тебе не поверила. Сегодня тот самый случай.
Он взгляд выдержал.
– Для полного счастья у меня имеется еще одна подобная новость: на обещанный пост секретаря облисполкома меня тормознули.
«Бонч-Бруевич» сдержал свое слово. Дважды. Не ожидая намеков, еще раз подал заявление о выходе на пенсию. К заявлению приложил рекомендацию: назначить вместо себя заведующего отделом Дьякова. С мотивировкой на двух страницах, Рудольф Иванович вручил заявление из рук в руки председателю облисполкома.
Председатель по-прежнему с удовольствием имел бы под рукой безотказного, как автомат Калашникова, Лациса. Но накануне его пригласил к себе первый секретарь обкома и попросил (!) «решить задачку».
Все, кто давно работал с Ячменевым, знали: если он что-то поручает – надо хорошо постараться; если приказывает – сделать вовремя и в полном объеме; если просит – надо лечь костьми, но сделать.
Просил Ячменев подобрать достойную должность второму секретарю Койвинского райкома Полуянову. Район входил в первую областную тройку по своему промышленному потенциалу. Его кадры традиционно были кадровым резервом областного уровня. Вот только сложившаяся ситуация была нетрадиционной. Первый и второй секретари были толковыми, энергичными и… молодыми. Второй был назначен четыре года назад. Первое время он работал с «первым» душа в душу, многому у него научился. Сейчас он явно догнал своего шефа, и между ними стали проскакивать искорки конфликта. Нормального управленческого конфликта, когда подчиненный чувствует, что он не глупее своего шефа, не уступает ему по образованию и опыту. Когда у него появляется желание не только выполнять чужие указания, но и давать их самому. Более интересные и эффективные.