– Обрати внимание, Валерий Петрович, – обратился он к седому, но моложавому мужчине с золотистым академическим Ломоносовым на лацкане пиджака. – Яркий пример типично женского лицемерия. «Рада», «родное», а сама, как исчезла с горизонта лет десять назад, так ни слуха и ни духа. Здравствуй, Варвара Васильевна, я тоже рад тебя видеть. Особенно в этих стенах, где интеллект давным-давно заглушил красоту. И вдруг такая женщина!
Климов сделал полшага назад, рассматривая бывшую подчиненную.
– Знаешь, Варвара Васильевна, ты мне все больше напоминаешь одну мою ровесницу, широко известную как Людмила Гурченко. В двадцать пять были только осиная талия и симпатичная мордашка. В сорок пять – богиня!
– Аркадий Андреевич, ВДВ меня еще порой называют, а вот богиней – вы первый. Можно сделать уточнение? Нам еще два года до сорока.
– Жаль, что слышу это от доктора наук, – мгновенно среагировал Климов, – такую юную особу следует называть Варя.
– А я не возражаю и при наличии степени. Если раньше такое обращение можно было истолковать как пренебрежение начальника к подчиненной или сексуальное домогательство с использованием служебного положения, то теперь только как тепло и давнюю бескорыстную симпатию. А сравнение с Людмилой Марковной мобилизует еще строже держать спинку… и диету! Вы меня представите академику?
– Члену-корреспонденту, – поправил ее обладатель значка, протянув руку. – Валерий Петрович. Мне тоже лучше обращаться к вам Варя?
– Извините, Валерий Петрович, но мы с вами из комсомольского возраста уже вышли, а кандидатский стаж знакомства еще не прошли. Варвара Васильевна меня зовут.
Дьяков. 27 декабря 1985
–На этом заключительное заседание штаба объявляю закрытым. Еще раз спасибо всем. От души желаю лично вам, вашим коллективам, семьям здоровья и счастья в новом, 1986 году!
Щелкнул выключатель микрофона, и первый секретарь обкома Ячменев прямо из-за стола президиума спустился в зрительный зал, пожимая руки и обмениваясь репликами с героями дня: строителями и бумажниками, транспортниками и энергетиками, лесозаготовителями и дорожниками, партийными и советскими работниками. В основном с руководителями. Но рабочие и инженеры здесь тоже были представлены.
В Камской области на протяжении четырех лет шла комплексная реконструкция крупнейшего на Урале Вильвенского бумажного комбината. Этот год был пусковым, завершающим. На его начало финансирование ударной стройки составило всего шестьдесят девять процентов вместо плановых восьмидесяти. Было освоено и того меньше. Зато на финише Москва деньги выделила полностью, до копейки. Чтобы денежные знаки воплотить в железобетонные стены и их начинку, в оставшееся время надо было сотворить чудо. Люди, находившиеся в этом зале, и тысячи их товарищей, которых здесь не было, явили это чудо на свет.
Руководил их работой «штаб реконструкции». Формально его начальником был Ячменев. Фактически процессом рулила тройка заместителей начальника штаба, представляющих обком (секретарь по строительству), Главкамскстрой (первый заместитель управляющего), облисполком (заведующий отделом Дьяков).
Объекты реконструкции (производственные корпуса, ТЭЦ, леспромхозы, газопровод, дороги, грузовые терминалы) были рассредоточены по пяти районам области. Дьяков осуществлял координацию действий районных властей в ходе реконструкции. Его задачу Ячменев сформулировал лаконично: «Обеспечить, чтобы не мешали». Мешать специально никто из местных и не собирался. Но что-то ухватить от стройки для своего района стремился каждый. Кто детский сад, кто шесть километров асфальтированной дороги. Пытались добиться своего всеми доступными средствами. Одни – просьбами, другие – вымогательством. А это уже было из категории «мешать».
Напротив, помогать стройке местными строительными материалами, свободными складскими площадями или обустройством «вахтовиков» никто особенно не рвался.
Устранением этих пережитков проклятого прошлого в сознании своих подопечных и должен был заниматься Дьяков. На отсутствие «фронта работ» жаловаться ему не приходилось.
От основной работы Дьякова никто не освобождал, а штаб располагался в Вильвенске, в двухстах пятидесяти километрах от областного центра. С учетом паромной переправы, только на дорогу в один конец уходило шесть часов. Дьяков постоянно держал в Вильвенске одного из своих двух заместителей, а сам еженедельно наведывался в штаб на пятницу и субботу. Но процесс мирного урегулирования шел с большим скрипом. Все пять районных руководителей не особо доверяли и друг другу, и областному «смотрящему», каждый считал себя несправедливо обиженным: дают меньше, чем другим, требуют больше.
Так продолжалось три месяца. Как-то Дьяков, возвращаясь домой вместе со своим коллегой из Главкамскстроя, пожаловался на эту проблему.
– Вместо того чтобы держать там пацана-заместителя, ты возьми к себе на это время координатором уважаемого мужика из местных. Он тебе обеспечит справедливость, – посоветовал коллега.
– Я над этим думал. Да где найдешь такого, чтобы все уважали?
– Если хорошо поискать, найдется.
В следующий вторник строитель позвонил.
– Александр, с тебя причитается. Два года назад на пенсию по вредному стажу ушел Лунин – управляющий Вильвенским стройтрестом. Среди своих – Федотыч. Он строил во всех этих районах, все здесь его знают и, главное, уважают. Работать он не бросил. Как заядлый рыбак и грибник, выбрал себе работу спокойнее и по душе – заместителем директора заповедника. Заповедник на территории четырех районов из наших пяти. И на новом месте у него отличная репутация у местного руководства. Сегодня по старой дружбе он был у меня. Я ему намекнул, и похоже, что года полтора на общее благо он с судейским свистком в зубах побегать согласен. Если тебя это интересует, жду в девятнадцать. Он ко мне перед отъездом забежит.
Федотыч Дьякову понравился. Похоже, что впечатление было обоюдным. По результатам двухчасового разговора Лунин поездку домой отменил. За два последующих дня уладили все формальности: получили согласие от председателя облисполкома, оформили Лунина переводом на единственную вакансию заместителя заведующего отделом. То, что это был отдел культуры, никого не взволновало.
Уже в первый заезд после назначения Лунина Дьяков почувствовал, что груз его забот уменьшился как минимум вдвое. Федотыч, казалось, угадывал, где и когда должно полыхнуть пламя конфликта, и был тут как тут. С компромиссным предложением, с вариантами компенсации «обиженному» району морального, а если мог, то и материального ущерба. Если ничего предложить не мог, шел на крайнюю меру. Отводил «упертого» в сторону и произносил:
– Я тебя хоть раз в жизни подвел?
Еще через три недели Дьяков перешел на ежемесячный режим посещения штаба. Он был привязан к графику поездок Ячменева.
Госкомиссия приняла объект двадцатого декабря.
Московское руководство трудовой подвиг оценило. Области для премирования передовиков был определен щедрый лимит по государственным наградам, денежным премиям, дефицитным товарам народного потребления. В списке последних было девять уазиков. Эти автомобили, бывшие мечтой рыцарей бездорожья – рыбаков и охотников, в свободную продажу не поступали и относились к категории супердефицита. Решение по их распределению между категориями исполнителей принял заместитель начальника штаба – секретарь обкома по строительству. По четыре досталось строителям и промышленникам, один – представителю районов. Персонально хозяина «районного» УАЗа должен был подобрать член штаба Дьяков.
Идеологи, причастные к процессу распределения материальных и моральных благ, вышли с универсальной рекомендацией: все от орденов до стиральных машин делить в пропорции три к одному. Три единицы – представителям рабочего класса, одну – руководящего. Уазики для строителей и промышленников в эту пропорцию уложились тютелька в тютельку. По правилам хорошего идеологического тона единственный «районный» уазик должен был достаться рабочему.
Дьяков не успел дать поручение подобрать передовика, достойного этой награды, как позвонил председатель Усьвенского исполкома:
– Александр Игоревич! Нам сказали, что в вашем распоряжении УАЗ. От имени всей нашей четверки прошу выделить его Федотычу. Мы готовы подписать официальное ходатайство.
– Друзья мои, вы же знаете, что это квота рабочего. А Лунина мы ценим не меньше вашего: премируем годовым окладом, представили к республиканской грамоте.
– Да у него и денег, и орденов больше, чем у нас с тобой вместе взятых. А его «козел» – старый, битый металлолом. Уважь мужика!
– Не обижайся, но с идеологами я ссориться не буду.
Не прошло пяти минут, как раздался звонок коллеги по штабу, рекомендовавшего ему в свое время Лунина.
– Александр, мне ребята передали твои аргументы по поводу УАЗа. Ну что тебе будет, если дашь его Федотычу? При самом паршивом раскладе – «замечание без занесения». Вероятность – полпроцента. Сделай доброе дело.
– Я УАЗ работяге отдаю не потому, что боюсь. Просто идеологи правы. Награды – это политика. А в нашем деле она главное. Была, есть и будет. Будь добр, не насилуй.
В трубке послышались короткие гудки.
Дьяков медленно положил трубку на аппарат.
Не ошибся ли он в цейтноте? От районных боссов он независим. Даже наоборот. Коллега-строитель нормальный парень, но как они встретились, так и разойдутся. А с обкомовскими ссориться хуже, чем с постоянным официантом: что не так – в суп плюнет. Нет, он поступает правильно.
Когда через пару дней Дьякову принесли на визирование проект приказа по награждениям, в списке будущих обладателей УАЗов он обнаружил фамилию Лунина. Представлен он был строителями.
Сюрприз.
Появившееся неприятное чувство исчезло через восемнадцать секунд. Среди фамилий представленных к ордену Трудового Красного Знамени он увидел свою.
Участники заключительного заседания штаба выходили в фойе, где рядами