Вряд ли это было угрызение совести, сомнение, что делает он что-то не то. В последнее время деловая активность Вари воспринималась им, мягко говоря, как избыточная, а частые командировки откровенно раздражали. Ревности в этом раздражении не было. Ну, может быть, самая малость. Выводило из себя ее отсутствие рядом в самый неподходящий момент. Как матери, которой не было с детьми-подростками в непростой для них период. Как женщины, по-прежнему желанной. Как друга, источника не столько помощи, сколько интереса к нему, внимания…
Сегодня накопившееся раздражение по случаю преобразовалось в действие.
Вендетта? Почему бы нет.
Неловкость ощущалась в другом: Дьяков толком не знал, как себя вести в новой для себя роли. Да и сама роль была ему не очень понятна.
Жертва полового голода? Самоутверждающийся герой-любовник? Положительный герой с серьезными намерениями после легкомысленных действий?
Ясно было одно: он получил от Оксаны сигнал-приглашение и не только его заметил, но и воспринял. Не вспыхнул, как факел, но с высокой температурой. Обратим внимание: на трезвую голову.
Все остальное оставалось в тумане.
«Ладно, – решил Дьяков, – положимся на интуицию и подзабытые приемы ухаживания».
Он помог Оксане снять дубленку, потом сапоги (это что-то новое в нашем репертуаре!), взамен получил комнатные тапочки. Вслед за ней Дьяков вошел в большую проходную комнату и с любопытством огляделся по сторонам.
Компактный столовый гарнитур, диван-кровать, телевизор. Все блестит, как напоказ. Дверь во вторую комнату была открыта. Через проем были видны письменный стол со стопкой тетрадей, стенка для книг и одежды, диван. Над столом на нитках парили две модели самолетов. Ясно: комната сына.
Дьяков повернул голову. Оксана стояла посредине комнаты, наблюдая за ним.
– Какие будут указания, дорогой гость?
– А что, имеются варианты?
– Как минимум два: за стол или в постель?
Хотя его уши мгновенно заалели, ответ родился без задержки:
– Чтобы окончательно не утратить репутации, я обязан предложить постель.
– Если будешь очень настаивать, я не буду сопротивляться до последнего. Но, может, не будем форсировать события? Тем более что у меня найдется неплохое вино.
Оксана подошла к бару, достала из него бутылку болгарской «Гамзы» и каким-то другим голосом предложила:
– Войди в положение. Мне эта лихость не так просто дается. Поскучай минут пятнадцать у телевизора, пока я переоденусь и накрою стол. Не обидишься, если на кухне?
Завершался второй час их застолья. Выпили за орден, за встречу, за детей, за досрочный пуск бумкомбината. Не только выпили, но и обсудили все эти темы. Оксана оказалась заинтересованным собеседником. Скорее даже – слушателем. Хотя они впервые беседовали один на один, Дьякову показалось, что идет продолжение их многолетнего разговора, в котором собеседники понимают друг друга с полуслова.
– Тебе не приходилось оказаться за рулем легковушки, влетевшей с разгона на песчаную отмель? – вдруг спросил Дьяков.
– Нет, Саня, я же вообще не вожу машину. В чем интрига?
– Оксана, у тебя потрясающее чутье. Это, действительно, интрига. Несколько секунд назад автомобиль бойко нес тебя по узкой накатанной лесной дороге. И вдруг, вырвавшись на береговой простор, потерял твердую почву под колесами, пролетел метров двадцать по инерции и по самые оси увяз в рыхлом песке. И чем сильнее ты давишь на акселератор, заставляя двигатель рычать дурным голосом и впустую крутить колеса, тем глубже твоя «ласточка» садится «на пузо». Такое ощущение не покидает меня последние пять лет. Все эти годы, вместо того чтобы продвигаться вперед по проверенной карьерной колее, я буксую. Со стороны, наверное, кажется, что все «тип-топ»: я в гуще людей и событий, весь в заботах и в движении. Даже с орденом. Но сам-то я понимаю, что если это и бег, то на месте. Не победный, как пел Высоцкий, а общеукрепляющий. Кто как, а я к такому не привык.
Оксана поймала себя на мысли, что впервые видит «героя своего романа» не в образе бульдозера, неуклонно идущего вперед, сметая все на пути. У нее просил сочувствия нормальный, сомневающийся и в чем-то даже слабый человек.
– На днях по дороге домой мне повстречался школьный приятель, – продолжил Дьяков. – Окончил политехнический институт, был распределен на завод и на третий год работы назначен начальником цеховой лаборатории. Полтора десятка лет работает на одной и той же скромной должности. И счастлив. Свое дело он знает до микрона, коллеги его уважают, начальство ценит. Получил не только звание «Заслуженный рационализатор», но и квартиру. Уже подошла очередь на «Жигули»… Ты, возможно, подумала: Дьяков в свои сорок два уже достиг областных высот и при этом крутит носом.
– Саня, да как ты мог!
– Серьезно?
– Серьезнее некуда.
– Понимаешь, Оксан, если бы в свое время Лацис мне предложил только отдел, но не посулил пост секретаря облисполкома, я свое нынешнее положение воспринимал бы как удачу. В чем же дело? Детский каприз? Нет. Это все равно, что я не напрашивался в футбольную сборную, а меня сначала позвали, а потом на матч уехали без меня. В последний момент сделали вид, что ничего не было. Даже без «извини». Почему позвали – понятно. Значит, себя показал. Почему не взяли и не берут уже который год? Это не детский вопрос.
– Особенно для молодого человека с девизом: «Никого впереди!», – дополнила Оксана. – За твои будущие голы, Саня.
Она встала с бокалом. Дьяков последовал за ней.
На мгновение он почувствовал себя восьмиклассником. Понятно, что девочка ожидает от него действий, а он не может что-то в себе преодолеть.
«Впадаю в детство», – подумал он и потянулся к Оксане.
Звякнул хрусталь, их губы встретились…
После далекой ночи на университетской спортбазе, когда Варя стала его (или он ее?), пылкие поцелуи почти незаметно ушли из их общей жизни. Первое время он еще пытался проявить инициативу, но особого отклика от Вари не получил. То ли ее женская природа отнесла эту составляющую любовной игры к категории «средства обольщения» и теперь исключила за ненадобностью, то ли по другой, неведомой ему причине.
Учитывая, что на всех остальных слагаемых интимного сотворчества это никак не отразилось. Дьяков без душевных и телесных мук смирился с выявленной недостачей.
Опасение, что за прошедшие с тех пор двадцать лет былые навыки утрачены окончательно, на одну и три десятых секунды мелькнуло в его голове. Но, как оказалось, совершенно безосновательно.
… Переход к следующей стадии отношений не потребовал преодоления неловкости и умственного напряжения. Тем более – физического. Если то, что последовало дальше, можно сравнить с танцем, то он, несомненно, был латиноамериканским. И, конечно, «белым». В том нестандартном варианте, когда партнерша не только приглашает, но и ведет.
Оксана проснулась от стука колес проходящего где-то внизу трамвая. Светящиеся стрелки часов показывали самое начало седьмого. Значит, первый. Только из депо. Хотя до восхода солнца было еще далеко, в комнате не было темно: даже сквозь шторы пробивался свет люминесцентной надписи, установленной на крыше соседней девятиэтажки:
НАРОД И ПАРТИЯ ЕДИНЫ
Профессионализм не пропьешь! Родной филфак напомнил: народ – мужского рода, партия – женского. Партия скосила взгляд на народ. Народ, повернувшись к партии, сладко посапывал. Но на расстоянии. Непорядок. Чтобы обеспечить единство, партия крепко прижалась к народу. Народ, не открывая глаз, благодарно откликнулся. Сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей, двигаясь вперед к коммунизму.
Потом какое-то время они лежали молча. Оксану переполняло смешанное чувство, состоявшее из физического удовлетворения и радости, что мужчина, который ей давно нравился, нежданно-негаданно оказался в ее объятиях, и, одновременно, тревоги от естественного «взрослого» вопроса: надолго ли? И еще какой-то тревоги.
Вспомнила!
– Сань, как машина, застрявшая в песке, выбирается на твердую землю?
Дьяков с интересом посмотрел на нее.
– Очень просто: водитель, не форсируя двигатель, включает заднюю передачу, а два мужика помогают, выталкивая. За пол-литра.
– Два могучих мужика?
– Самых обычных.
– Советская женщина стоит трех обычных мужиков. Вытолкнем мы ее, Саша, вытолкнем.
Дьяковы. Весна – лето 1986
Накануне отъезда Вари в Москву на февральское заседание экспертного совета ВАКа ей позвонил Климов.
– Ты помнишь Владимира Константиновича Токарева из ЦК?
– Хорошо и по-доброму.
– Он теперь заместитель заведующего отделом. Просил нас с тобой его посетить в ближайшие два-три дня. Я сказал, что послезавтра ты будешь в ВАКе, и он предложил нам сразу после заседания подъехать в ЦК. В их столовой вместе пообедаем и в более широком составе продолжим разговор у него в кабинете. Нет возражений?
– Для нас, провинциалов, слова «ЦК» и «возражения» как-то не сочетаются. Я кое-что планировала на вторую половину дня, но ничего особенного, передвину.
Последний раз Варя виделась с Токаревым десять лет назад. За это время он заметно сдал, но был все так же доброжелателен и конкретен. Минут десять посвятили воспоминаниям, которые Токарев завершил фразой:
– А теперь вернемся к нашим старым баранам под названием «переброска рек». Вы обратили внимание, что по поводу проекта в последнее время высказывалось много критики? К тому же гонка вооружений и Афганистан сильно подорвали финансы. Исходя из этого, есть поручение проработать целесообразность продолжения проекта. К июлю-августу предусмотрено принять постановление по нашей давней теме. Не исключаю, что постановление будет начинаться словами: «О прекращении работ по переброске…». Времени, как всегда, в обрез. Сегодня в шестнадцать я собираю руководителей заинтересованных ведомств. Заинтересованных как в прекращении, так и продолжении работ. Тех, кто над схваткой и способен отстаивать объективное мнение, у меня негусто. Надежда только на вас да на пару специалистов из академии. Теперь о «кухне». При ЦК создается рабочая группа. Работать будем «с отрывом от производства» на наших дачах в Архангельском. Для Варвары Васильевны, учитывая ее дислокацию и семейное положени