[66], грудастый богатырь, с бицепсами, как у Поддубного[67], но высокие специалисты ИРО накануне спектакля зачислили его в разряд крайне худосочных и тотчас же отправили в соответствующий худосочию лагерь, километров за триста. Эта неожиданность привела к тому, что Рождественским Дедом стал я сам. А у меня и без того хватало работы. Надо было и одевать и гримировать моих артистов, и свет пускать, и занавес раздвигать, и даже стучать в пустую банку от мармелада, заменявшую необходимый для исполнения «Шамиля» бубен.
Ничего! Вышли и из этого положения. Смастерили скафандр из круглой картонки, обшили его непомерной ватной бородой, непромокаемый плащ тоже обшили ватой и получилось так, что всё это снаряжение я мог разом надевать перед самым выходом к выполнению дедовских обязанностей.
Всё это было продумано, как в примернейшем промфинплане. И все-таки… все-таки получилась неувязка!
Точно определив нацпринадлежность каждого из моих артистов, я позабыл выяснить историческое прошлое самого Деда, а Рождественские Деды, как известно, тоже разные бывают, и в зависимости от своего племени и самоопределяются.
Но спектакль шел прекрасно. Бравый преображенец лихо маршировал, а кот еще лише мяукал. Ирочка залихватски отстукала гопака с присядкой, конвоец Боря в шелковой черкеске крутился, как пламенный вихрь, и, глядя на него, я сам пришел в такой восторг, что даже прошиб мармеладную банку и дошел до седьмого пота.
Наконец, мой выход. Нахлобучиваю свой скафандр, хватаю зажженную елочку и торжественно выступаю на сцену.
– Боно Натале![68]
А навстречу мне несется рев не то восторга, не то ужаса.
В чем дело? Почему после всех блестящих номеров мой трафаретный выход произвел такой колоссальный эффект?
Пианист за сценой грянул бравурный марш. Преображенец и конвоец торжественно повели всю колонну самоопределенных кукол, а мне вдруг припекло левую щеку. Да так припекло, что я разом понял причину оваций, сбросил загоревшийся от елочной свечки ватный скафандр, вспыхнувший ватный плащ и, превратившись из величавого Рождественского Деда в далеко не величавого ировца, позорно бежал за кулисы, блистая заплатой на тыловой части брюк. Кто– то догадался дать занавес.
Но зал гремел аплодисментами и вызывали именно меня: Деда, Деда! Пришлось натянуть затоптанный обгоревший плащ и, почесывая обожженную щеку, выйти на вызов.
– Лепо! Лепо! Врло лепо отыграл господине свою улогу! – сыпались на меня похвалы на всех балкано-славянских наречиях.
Причину этого бешеного успеха я узнал лишь вечером от старого сербского полковника. Оказалось, что в деревнях Старой Сербии до сих пор еще жив обычай сжигать на святках чучело Рождественского Деда, как на нашем севере, еще на моей памяти, сжигали веселую Масленицу. Национальность же Деда, в которого я перевоплотился, не была заранее определена, и он, учтя балканское большинство публики, соответствующе самоопределился на самых безупречных демократических основах.
Спорить мне на этот счет с ним, конечно, не пришлось, но только я больше ни в какого Деда, кроме своего старика Русского Мороза, ни перевоплощаться, ни самоопределяться не буду. Две недели после этого самоопределения не мог левую щеку брить. Так и ходил с одною бакенбардою, приводя в восторг всех неаполитанских мальчишек. Хорошо, что этим отделался. Мог и совсем погореть. Самоопределение – опасная авантюра даже и для аполитичных Рождественских Дедов.
«Наша страна», № 155,
Буэнос-Айрес, 3 января 1953 г.
Рождественская сказка
Жил-был мальчик, Самый обыкновенный мальчик, каких было миллионы в той стране. Зимой он бегал в шубке, сшитой из старого бабушкиного капота, и катал салазки, сделанные из ящика папиного стола. Самый стол сожгли в печке – в той стране было очень холодно, а дров не было. Набегавшись, он съедал принесенную мамой булочку, одну маленькую булочку, – хлеба в той стране было очень мало.
Мальчик был совсем еще маленьким и совсем обыкновенным. Но это еще не сказка, а только присказка.
Сказка, настоящая сказка, началась тогда, когда злой чародей, завладевший той страной, затеял войну с соседним страшным колдуном, Мальчик жил тогда в соломенном шалаше. Его папа стерег сад с вкусными сочными яблоками, а сам мальчик бегал по этому саду босиком, ботинок тоже было очень мало в той стране.
Однажды, ранним утром, по небу пронеслись страшные железные птицы. Они бросали на землю смерть. Грохотал гром, к небу вздымались огромные огненные столбы, рушились стены домов, и по саду метались охваченные ужасом люди.
Так началась сказка. Она захватила мальчика и понесла его через леса и широкие реки, через горы и равнины, по далеким, неведомым странам… Она кружила в своем вихре мальчика, его папу и маму, заводила их то в темные, глубокие пещеры, то в покрытые зеленым лесом горные ущелья и, наконец, принесла к теплому, лазурному морю, в раскинувшийся на его берегу чудесный, залитый солнцем город…
Эти скитания длились многие годы, и зачарованный сказкою мальчик подрос, но все-таки был еще мальчиком. А сказка текла дальше, играла и искрилась… Дивный солнечный город открывал перед глазами зачарованного мальчика всё новые и новые чудеса. Невиданные звери из дальних стран, рыбы из темных глубин моря, удивительные игрушки за стеклами больших окон безудержно пленяли мальчика из страны, в которой завладевший ею чародей отнял все эти радости у всех детей. Но лучше всего были марки, – те, что приходят из далеких обольстительных стран, где в джунглях рычат настоящие тигры, где черные раскрашенные люди еще мечут бумеранги в пестрых какаду, где… всего не перескажешь, потому что каждая из марок шептала мальчику свой особый затейливый рассказ.
Мальчик слушал их повести, бережно укладывал марки в конвертики и, спрятав их на ночь под подушку, видел во сне алые коралловые рифы и смелых ценителей морей – пиратов и капитанов…
Сказочницам-маркам нужен был свой дворец – альбом… Иx много было за стеклами больших окон магазинов. Мальчик жадно рассматривал их, вздыхал и отходил… Мечта оставалась мечтой. И марки жили в конвертиках.
… А сказка дальше творила чудеса, возможные только в сказке.
В столицу той страны, где жил мальчик, приехали царевич и царевна – истинные властители родины мальчика, захваченной злым чародеем. Царевич захотел узнать от папы мальчика правду о своей стране, и тот рассказал ему о многих, очень многих мальчиках, таких же, каким был и его сын, пока сказка не взяла его на свой ковер-самолет. Рассказал о нем и его мечте, и о том, что у оставшихся там мальчиков тоже есть свои мечты… мечты о могучем царевиче, который освободит их от оков чародея, о прекрасной царевне, с нежным, как пена моря, сердцем, которая осушит слезы, слезы многих, очень многих таких же мальчиков в той стране.
Слушая о них, царевич сжимал свои мощные руки, а на ресницах прекрасных лучистых глаз царевны сверкали росинки слез…
Но это еще не конец сказки.
Он настанет лишь тогда, когда распадутся оковы колдуна и царевич с царевной вернутся в свое царство. Тогда сказка станет былью для томящихся в той стране мальчиков, а для этого, о котором идет рассказ, она стала былью теперь. Он был очень счастливым мальчиком, обласканным сказкою.
Однажды утром около его подушки оказался большой пакет, а в нем – мечта.
Знаете ли вы, что такое осуществленная мечта, дорогие читатели? Увы, не многие из вас видели ее. Но этому мальчику сказка ее подарила. Дивная сказка, царевна-сказка.
В пакете было то, что на грубом языке взрослых называется альбомом для марок. Марки получили свой дворец – такой удобный, роскошный и красивый, каких даже не было за стеклами больших окон магазинов солнечного города.
Те, кому хоть раз в жизни было даровано осуществление их мечтаний, поймут радость этого мальчика, перенесенного сказкой с его холодной и голодной родины к берегам теплого лазурного моря.
На первом листе сказочного дворца-альбома стояла надпись: «Лоллику Ширяеву. С надеждой, что этот маленький подарок ему пригодится. Рим, 1950» и две подписи. О них – речь впереди.
Остается досказать совсем немного. Во-первых, то, что сказки творятся и в наши серые, сумеречные дни, подтверждаю это тем, что рассказанная сейчас сказка – истинная быль. А если так, то нужно назвать и имена таящего в себе великую силу царевича, прекрасной царевны с сердцем белой голубки, и счастливого, обласканного сказкою мальчика.
Имя сказочного царевича – Глава Династии Великий Князь Владимир Кириллович.
Царевна – Его Августейшая Супруга Великая Княгиня Леонида Георгиевна.
Мальчик – Лоллик Ширяев, «новый» эмигрант, которого полюбила и осчастливила сказка наших дней. Вот и всё.
Но почему же, спросят меня читатели, я назвал эту сказку рождественской?
Вот почему. В этой правде-сказке рассказано об осуществленной мечте только одного мальчика. Но в той стране, где он жил прежде, остались еще многие миллионы таких же мальчиков. У каждого из них есть своя мечта, мечта о счастье. В Рождественскую ночь эта мечта горит особенно ярко и неудержимо зовет к себе этих мальчиков.
Но в той стране, скованной чарами злого колдуна, нет сказочной царевны с нежным сердцем, полным любви к этим мальчикам, и их мечта не оживает…
Помолимся же все в эту Святую ночь, попросим Рожденного в ней о том, чтобы сгинули чары, сковавшие ту страну, чтобы вернулись в нее царевич с мощной рукой и царевна с горящим любовью сердцем, чтобы сказка одного мальчика из той страны стала бы былью для всех его братьев, оставшихся там…
От редакции
Эта «сказка» правдива. Желающие получить подтверждение могут посылать мальчику Лоллику, «новому» эмигранту, почтовые марки для заполнения «сказочного альбома». Они получат ответ от него лично. Адрес: Lolly Sciriaev, IRO-Campo, Pagani (Salerno), Italy.