Нельзя не отметить, что страстная неприязнь и презрение автора ко всякому проявлению «демократизма» являются, конечно, не совсем оправданными при оценке демократии вообще. Даже, к ели допустить, что вся порочность таких учреждений, как «ИРО» происходит от органических свойств демократической государственной системы, всё же придется признать, что те же органические свойства демократии породили также и ту исключительную терпимость, которая способствует созданию и оказывает поддержку сотням учреждений и организаций, при помощи которых мы, «непрошенные гости» и «лишние рты», могли и можем не только существовать физически, но и сохранять полную свободу своих суждений, зачастую явно недоброжелательных демократическим режимам.
Доказательством сему является факт существования хотя бы книги, о которой сейчас идет речь.
Эти азбучные истины, по-видимому, автору еще не совсем понятны по причине его «эмигрантской молодости».
«Русская мысль», № 628,
Париж, 29 января 1954 г.
Владимир Зеелер[180]Ди-Пи в Италии
Борис Ширяев (А. Алымов) пишет очень много. Есть ли периодическое русское эмигрантское издание, где не было бы строк Ширяева?
Звание его – профессор, занятие здесь, в изгнании – литература, журналистика, публицистика. Пишет Ширяев легко, свободно, а потому и читается легко и всегда с интересом. А рассказать он имеет о чем. Соловки, лагерные мытарства, советские мучительства – отложили в душе много такого, чего забыть нельзя до конца бренных дней. Не всё написанное попадало в руки, но то, что пришлось читать, читалось всегда с интересом.
Ушел профессор из России, освободился от «веселых забот» о нем тоталитарного «отца», стал «перемещенной персоной» и преуспел, несмотря на загрузку – «повременных» писаний – написать только что, в этом году, вышедшую большую, нужную книгу, в которой он поведал о жизни дипийной, о своих «путешествиях» по свету белому, не всегда добровольных, или вернее всегда недобровольных, за все эти годы знакомства его с Западом.
Книга, действительно, нужная, – это человеческий документ исторического значения. Это показатель той международной опеки, которая ведала всеми несчастными, выброшенными за пределы не только своей родины, но часто за пределы простой человеческой жизни.
Для этой опеки была создана международная организация широкого масштаба, с разветвлениями своих отделов во всех странах, где оказались Ди-Пи, с громадными средствами и такими же громадными штатами начальников, помощников, секретарей, чиновников, ревизоров и прочая, и прочая.
Получила эта организация тоже сокращенное, нарицательное наименование ИРО. И пишущий эти строки по долгу работы пытался не раз «сноситься» с начальниками ИРО и в Австрии, и в Германии, и Италии, и потому должно признать, что в книге Ширяева очень мало, что «выдумано». Наоборот, полагаю, что вся его «хроника событий» – правдивое изложение фактов. И эта хроника подлежит запечатлению для уяснения условий «жизни» послевоенного времени. В этом живописании вижу ценность этой книги.
Много любопытного, много интересного пришлось пережить Ширяеву за эти нелегкие годы, много поистине трагического, неожиданного, тяжкого и мучительного, и всё же всё пережитое не сломило того, я сказал бы, запаса жизненных сил, которым до сих пор профессор пользуется. Причем до странности вся книга пропитана некоторой долей здорового юмора и даже иронии. Ведь этакая способность сохранилась в этой, казалось бы, в конец истерзанной душе человеческой.
Я читал книгу с карандашом в руке, чтобы отмечать особо яркие факты, но подчеркиваний оказалось так много, что пришлось бы, если ими пользоваться для отчета газетного, переписать добрую часть книги.
И всё же хочется отметить, что и Ширяева иногда оставляет его юмор в этой книге, и он дает страницы, вызывающие своей теплотой искреннее волнение – такова глава о «втором турне Есенина»…
Не только много событий лагерных и не лагерных чередуются в какой-то фантастической последовательности, но удается знакомиться и с множеством встречавшихся на пути профессора людей… И немало все-таки в жизни настоящих людей с сердцем, и с душой, которые понимали человеческое, и горе, и скорби, которые старались все сделать, чтобы ближний почувствовал хоть немножко облегчения в этой сплошной юдоли печали.
А есть и «Никиты Сорины», которые не выдержали «западных свобод» и решили уходить к «любимому».
Разве нужно гадать о их судьбе? Ведь всем возвращающимся уготовано одно и то же блюдо от щедрот «мудрейшего».
Интересны и итоги «мелькнувших лет» – дает их «десятый круг Дантова ада». – Куда стремились, записывались и не попали: Начало «кругу» в году 1946.
В Аргентину, Венесуэлу, Чили – ростом не вышел. – Перу – лишние члены семьи. – Парагвай – чего-то в кармане не хватило. – Бразилию. Австралию. Нов. Зеландию – разом отпали но возрасту. – в Боливию – веса не хватило, в Канаду… И для всего этого: 37 посещений офисов по вызову, к ним 102 регистрации, медицинских процедур у профессора 21, у жены его 16 и у сына 15. К ним 62 регистрации. Присяга американскому флагу, что «не мошенник», 10 отпечатков каждого пальца «на тот случай, если я мошенник»… И еще: «курсы птицеводства, экзамены по садоводству, практикум по пчеловодству. – Итого три диплома»… И последний итог: сидел и сидит под благодатным, синим небом Италии, мастерит профессор кукол и продает их «в разнес» по ярмаркам, базарам, а то и по людным улицам… А «жизнь идет семейным кругом»…
Поучительная книга.
«Русская мысль», № 510,
12 декабря 1952 г.
Об авторе
Редактор издававшегося в Нью-Йорке эмигрантского монархического журнала «Знамя России», в номере от 20 мая 1959 г. писал:
«Будущие историки Зарубежья, литературные критики и библиографы оценят творчество незабвенного Ширяева и, вероятно, найдутся издатели, которые соберут из разрозненных комплектов всяких эмигрантских газет и журналов, включая и ротаторные, те алмазы, мимо которых мы, в толкучке нашей заграничной жизни, проходили, почти не замечая их. Эти алмазы не обеспечивали покойному даже сносного существования. Ценить своих выдающихся людей мы никогда не научимся».
Н. Н. Чухнов как в воду глядел, чему свидетельство – данное издание. Правда, «алмазов» хватило бы на несколько увесистых томов.
Весьма плодовитый литератор и публицист, Б. Н. Ширяев печатался (как под своей фамилией, так и под псевдонимами А. Алымов и Н. Удовенко) в целом ряду белоэмигрантских изданий, в том числе, кроме «Знамени России», в брюссельском журнале «Часовой», парижском «Возрождении», франкфуртском «Грани», калифорнийском «Жар-Птица» и в мюнхенской еженедельной газете «Голос Народа», органе власовского Союза Борьбы за Освобождение Народов России (CБОНР). Однако больше всего Ширяев сотрудничал в буэносайресской газете «Наша Страна», поскольку с ее издателем, Иваном Солоневичем, его связывала общность политического мировоззрения: Борис Николаевич был одним из руководителей основанного Солоневичем Народно-Монархического Движения. Свое кредо Ширяев выразил, например, в статье «Тропинки и путь» («Наша Страна» от 9 февраля 1951 г.):
Идея Российской Народной Монархии – не «экспортный товар». Она выношена всей жизнью многоплеменной российской нации, и я не представляю себе ни одного другого народа, способного воспринять и хотя бы частично реализовать ее. Для этого нужно иметь Дух Российской Нации: ее религию, ее историю, ее величие, ее падение, ее скорби, ее радости – ее трагически величавый путь во времени и пространстве. Доминанта Народной Монархии есть идея построения государства нового типа, чуждого в разной мере и сословной ступенчатости и партийно-парламентарной сословности. Она содержит в себе раскрепощение человеческой личности от кабалы сословных, экономических и партийно-политических групп.
Сие впрочем не означало, что Ширяев стал «народным монархистом» под влиянием Солоневича. Сам автор «Народной Монархии» признал это в статье «Совпадение идей»:
«Когда я в 1938–1947 гг. работал над своими книгами, у меня было ощущение „открытия Америки“, которое в данном случае сводилось к попыткам поставить русскую историю „с головы на ноги“… Теперь выясняется, что ничего нового в этом взгляде нет: и Б. Башилов, и Б. Ширяев, и В. Рудинский пишут, собственно, то же, что писал и пишу я. Люди живут в Германии, Франции, Италии. Их, кроме Бориса Башилова, я никогда и в глаза не видал. И тем не менее, ход мыслей иногда совпадает до мельчайших деталей… Совпадение наших идей никак не случайное: эти идеи родились из одного и того же источника: из русской земли, насквозь пропитанной кровью».
Однако изо всех авторов «Нашей Страны», и даже изо всех литераторов правой эмиграции, одному Ширяеву удалось выйти за рамки монархической аудитории. Его охотно печатали и демократы, и социалисты, и солидаристы: столь подкупающей была сила его таланта. В своем «Энциклопедическом словаре русской литературы с 1917 года» (Лондон, 1988) немецкий литературовед Вольфганг Казак замалчивает таких принадлежащих к национальному лагерю писателей как Иван Савин, Иван Лукаш, Петр Краснов и Михаил Каратеев[181], но совершенно неожиданно, хотя и вполне заслуженно, посвящает более двух страниц Борису Николаевичу.
Солоневич называл Ширяева «самым выдающимся публицистом правой эмиграции» и 25 января 1952 года писал ему: «Я, как и прежде рад всякой Вашей строчке в газете – талантливой, компетентной, бьющей в цель. Очень рад, что издание Вашей книги [Ди-Пи в Италии] Всеволод Константинович Дубровский кажется наладил – я тут совсем не при чем».
На Ширяева, непреклонного монархиста, тем не менее, не произвёл хорошее впечатление глава Российского Императорского Дома, князь Владимир Кириллович, которого он посетил в начале 50-х годов. Четвертого ноября 1952 года редактор «Нашей Страны» В. К. Дубровский пересылает Солоневичу из Аргентины в Уругвай письма Ширяева. Всеволод Константинович предупреждает: «Одно из них – о Владимире Кирилловиче, я знаю, произведёт на Тебя тяжелое, если не сказать больше, впечатление. Если это всё, о чём пишет Ширяев, так, то положение получается весьма грустное. Это именно то, чего Ты боялся. И не только Ты. Я тоже давно уже чувствовал, что там что-то не так, как должно бы было быть. Тем хуже для него. Мне кажется, единственной реакцией на это может быть только усиленная и подчёркнутая пропаганда народной монархии и сохранение Владимира Кирилловича лишь как символа».