Теперь оставалось самое простое – догнать автобус, остановить и пересадить в него девчонку. Через двадцать километров, а может, и раньше, водитель «Икаруса» увидит его спину. Прекрасный мотоцикл. Вот и перекресток, на котором его выкинул Паршин. Выгнать из артели аса и оставить Паршина! Вожжи ему от пожилой клячи, а не баранку держать. В селе на полуторке навоз развозить.
Какой упругий ветер.
Девушка притихла в коляске, до шеи прикрытая брезентовым пологом, она изредка поднимала на него глаза. Михаил чувствовал ее взгляды, и мотоцикл набирал скорость. Мелькал кустарник. Шелестящий асфальт вытягивал под колесами ровную высокую ноту. Нервно подрагивал руль. «Икарус» показался слишком быстро. Еще несколько минут, и все кончится: и скорость, и ветер, и робкие взгляды. Еще тридцать – сорок метров и придется возвращаться в унылый дом Антипова.
В обгоне есть особенная сладость; если встречная машина проносится так быстро, что ничего не успеваешь разобрать, кроме резко налетевшего и оборванного рева, то здесь тягучие, как мед, мгновения: с одной стороны – почти неподвижный борт соперника, с другой размытые контуры придорожных деревьев. Метр, два, три… тридцать, и пока неизвестно – кто кого.
Михаил скосил глаза на пассажирку. Она, приподнявшись на локтях и развернувшись к автобусу, показывала водителю язык, розовый и длинный. Впереди оставалось две остановки, на которых делать пересадку намного сподручнее. Когда подъезжали к первой, Михаил решил прокатиться до следующей. А там и до города оставалось всего ничего.
– Куда в городе? – крикнул он.
– На Красноармейскую.
– Подождать?
– А можно?
– Со мной все можно. Землячок-то, может, и жених заодно?
– Что вы, он старый уже.
– Тогда я здесь подожду.
– Я быстренько.
Она вышла с земляком. «За такого старика еще не одна молодая обеими руками ухватится», – беззлобно отметил Михаил, но тут же невольно сравнил земляка с собой, получалось, что и он старик в ее глазах.
– Спасибо, – сказал земляк и протянул руку. – Очень большое спасибо.
– Не за что, – от чистого сердца засмущался Михаил. – Сам с удовольствием проветрился.
– Может, зайдете, поужинаете с нами?
– Нет, нет, спасибо.
– Вам спасибо. Ну, не смею задерживать.
На окраине города Михаил увидел продовольственный магазин и остановился – нужно было подумать о расчете с Васькиным дядькой. Девушка вопросительно посмотрела на бутылки, и ему стало неудобно, словно первый раз в жизни держал в руках эту пакость.
– За машину отблагодарить, – объяснил он, стараясь побыстрее засунуть водку в коляску.
– А он что, не ваш? – спросила она восторженным голосом. – Вы его угнали?
– Можно считать, что так. Правда, у знакомого, но без разрешения.
– Здорово! Теперь я причастна к детективной истории с угоном мотоцикла.
Михаил вспомнил, как она падала на асфальт, ее рыдания, грязное, ободранное колено, и довольно улыбнулся.
– Как тебя зовут?
– Надя. А вас?
– Миша. Поехали?
– Поехали!!!
Знакомство продолжалось на скорости. Она задавала вопросы, но ветер подхватывал ее слова и растаскивал на отдельные звуки, которые Михаил никак не мог соединить между собой и просил повторить. Надя кричала, а он снова ничего не понимал и отвечал наугад, как при игре в испорченный телефон, отчего она смеялась, а ветер дробил смех на мелкие звенящие осколки и разбрасывал их по придорожным лиственницам. Звенел воздух. Синело небо. И солнце тонуло в ярко раскрашенных сентябрьских сопках.
Смеющаяся Надя легко выпрыгнула из неудобной коляски. Михаил оставался на мотоцикле. Оба молчали. Ровно работал двигатель. Раздраженный его монотонностью, Михаил несколько раз газанул, но не уезжал. Надя, низко наклонив голову, разглядывала валяющийся под ногами фантик. Потом присела и подобрала его – и вдруг тихо засмеялась.
– А чего мы стоим?
Михаил пожал плечами.
– Пойдемте ко мне.
Михаил не ответил.
– Вы стесняетесь?
– Нет.
– Ну тогда пошли. – Она дотронулась до его рукава.
– И правда, так бы и разбежались по своим углам.
– Я тоже об этом подумала.
– Машину надо отогнать, а то хозяин будет беспокоиться.
– Ну, отгоняйте и приходите, я в пятнадцатой комнате живу, на втором этаже.
– Попробую, если не задержат, а то, может, устроят самосуд, как конокраду.
– А вы кричите, и я приду на помощь, тогда им не поздоровится. А если вас посадят в тюрьму – я буду носить вам пряники из нашей булочной, они там черствее сухарей.
Все было прекрасно. Мотоцикл с места взял скорость. Можно смело пьянствовать с Анатолием, и девушка не обидится, если он не придет. Приключение красиво началось и красиво закончилось. Так будет лучше.
Чтобы избежать объяснения, он с ходу выставил бутылки, и большое лицо вышедшего навстречу мужчины от улыбки стало еще больше.
– Куда ездил?
– В город. Срочное дело.
– Ну как машина? – Наклоненная бутылка повисла над столом.
– Зверь!
Хозяин самодовольно крякнул и начал разливать.
– Если бы баба не гудела, я бы тоже к вам рванул. Кондрат меня взял бы – я хоть варить, хоть слесарить, хоть кузнечить.
– У нас кто слишком много умеет – на мониторе стоит, – не выдержал хвастовства Михаил.
– А я негордый, за такие деньги я и на монитор встану, силенка, слава богу, не перевелась.
– Ты не обижайся, я к слову. Шеф о тебе часто спрашивает.
– Олег Михалыч дело знает, – легко поверил вранью Анатолий. – С ним не пропадете. Небось опять тыщ по восемь рассчитает, а то и больше?
– Наберется, – не сразу ответил Михаил.
И как отрубило. До того противно было вспоминать о проклятых тысячах. Какое, собственно, дело Анатолию до того, сколько он заработает. Как хорошо было час назад. Он встал.
– Я пойду, ты уж извини.
– Куда ты на ночь глядя?
– Надо. – Он едва не сорвался на крик.
– А это? – Удивленный Анатолий показал на стол.
– Не могу.
Михаил выскочил из ограды и побежал по улице, бормоча под нос: «Тысячи, тысячи. Какие они, к чертовой матери, старатели. Шабашники, возомнившие, что умеют работать лучше других».
Он постучал и услышал обрадованное: «Ну, входите же!» Надя, улыбаясь, распахнула перед ним дверь.
– Я же говорю: входите. Вы что, не слышите? Это нечестно. Я жду, жду и чай давно согрела, а потом решила, что вы не придете, и в душ побежала. Но на двери на всякий случай записку оставила. Пришла и снова жду, боюсь, что приходили и ушли, записку не заметили. Что вы молчите? – Но, спохватившись, что держит гостя за порогом, сконфузилась: – Да входите же, Миша.
За руку подвела его к стулу и усадила. Михаил молчал.
– Что-нибудь случилось? За мотоцикл влетело?
– Нет, не обращай внимания, все нормально, это я просто так, все нормально. – Для доказательства он улыбнулся.
– Правда? Не обманываешь? Даже не поругали? – Надя не заметила, как перешла на «ты».
Он понемногу отходил, но говорить все еще было трудно, поэтому отвечал на ее болтовню кивками и улыбками. Улыбался Михаил не разжимая губ, стараясь не показывать кривых зубов (пожалуй, только они и мешали назвать его красивым парнем).
А Надя, сияя свежестью розового лица, суетливо порхала по комнате. Пестрый халатик, украшенный замысловатыми кружевами и оборочками, еще сильнее подчеркивал ее легкость. Она то и дело переставляла с места на место три несчастных тарелки, перекладывая с одной на другую конфеты с печеньем, и засыпала гостя бесконечными вопросами:
– А ты нездешний. Я сразу так подумала.
– Почему?
– А вы не похожи на местных парней. Вы к кому приехали?
– К Антипову.
– А где он работает?
– Нигде. Конечно, он работает, но не как обыкновенные люди. Он в тайгу ходит – осенью рыбу ловит, зимой пушнину добывает, летом – травы лекарственные.
– Это такой страшный? Я его видела, мне девчонки показывали. Говорят, он баптист?
– Врут, он Эмиля Золя читает. Я тоже хотел с ним в тайгу, да опоздал.
– Ты – в тайгу?
– А что особенного?
– Ничего, только вы с ним такие непохожие. А ты кто по специальности?
– Механик.
– Тоже не похож.
– Может быть, но я, серьезно, механик, и говорят, неплохой. Правда, надоедать начинает. – Михаил понемногу распускал хвост, разыгрывая из себя романтического мальчика, почувствовав, что Надя хочет видеть его таким. – Скучно становится, а я скуки не терплю, вот и решил плюнуть на свой автодорожный техникум, запрятать диплом, чтобы глаза не мозолил… и в тайгу.
– Вы мотоцикл здорово водите, как гонщик.
Перескакивая с «ты» на «вы», она порхала по комнате в своих непонятных заботах, а Михаил все дольше задерживал взгляд на кружавчиках и оборочках ее халата, туго перехваченного в узкой талии. Почему он и не любил выезжать из артели на два-три дня, как другие мужики, – постоянной подруги у него поблизости не было, а ехать на авось – только душу травить, насмотришься на улицах, особенно в жаркий день, когда у них и там что-то выглядывает, и там что-то, а потом в бараке целую неделю снятся, хоть кричи от злости, хоть плачь от зависти.
– А все-таки здорово сегодня получилось. Пока ты за мотоциклом бегал, я чуть с ума не сошла: посылку на почте не принимают, мама болеет, на автобус опоздала. А как я на дороге растянулась! Коленку ободрала и даже не почувствовала. Вот смотри, как здорово.
Она отвела полу халата. Полоска загорелого тела, почти глянцевая кожа и голубая извилистая жилка… «Речушка на географической карте», – успело промелькнуть в мыслях, и он почувствовал, как лицо наливается тяжелой краской и кровь раздувает вены на висках.
– А я только и заметила, когда в душ пошла, – щебетала Надя.
Михаил тупо смотрел в пол, а отяжелевший мозг уже подыскивал нужные объяснения ее беспечной болтовне. Оглушительно бухало в висках: «А что, если под халатом ничего нет, она же только что из душа». Не поднимая головы, он видел перехваченную талию и круто уходящую сначала в стороны, а потом вниз легкую ткань.