Николай Байбаков. Последний сталинский нарком — страница 58 из 90

Одной из причин неудачи Байбаков считал также неправильное разграничение функций государства, его центральной власти, с одной стороны, и министерств, республик — с другой. На практике это привело к тому, что средства, составляющие доходную часть государственного бюджета, ушли на предприятия, а расходы остались за государством. И при подготовке народнохозяйственного плана на 1967–1968 годы финансовый план был вполне сбалансированным, однако госбюджет свести без дефицита за счет текущих средств не удалось. «Проанализировав состояние отраслевой экономики, Косыгин пришел к выводу, что, предоставив предприятиям право свободно маневрировать, мы не сумели обеспечить должный контроль, — вспоминал Байбаков. — В итоге начался опережающий рост заработной платы по сравнению с ростом производительности труда. Пришлось пойти на временное, как тогда казалось, заимствование средств для покрытия расходов госбюджета из фондов предприятий. Но, позаимствовав один раз, остановиться уже не смогли».

Реформа провалилась, потому что носила частичный характер. Никто не желал отказываться от принудительного планирования, нелепого ценообразования, распределения ресурсов через Госснаб — иначе говоря, от всей системы хозяйствования. Сам Косыгин, при всей его новаторской устремленности, был частью этой системы. Григорий Ханин, доктор экономических наук из Новосибирска, посвятивший серию статей советской экономике, ее реальному положению, пишет: «В годы застоя и перестройки с именем Косыгина ассоциировался образ исключительно компетентного, даже выдающегося хозяйственника. Так действительно могло казаться на фоне других членов государственного руководства времен Хрущева и Брежнева. Однако на самом деле на высшем в советской экономике посту Косыгин ничем особенным себя не проявил. Все “успехи” экономической реформы 1965 года являлись либо статистической иллюзией (мои подсчеты говорят о падении темпов основных экономических показателей в этот период), либо следствием благоприятного стечения обстоятельств, включая влияние погоды на сельское хозяйство».

Продвигая реформу, Косыгин одновременно представлял собой и один из ее тормозов. Ему были свойственны те же заблуждения, что и большинству членов Политбюро.

Пытаясь запустить некое подобие рыночных механизмов, он все равно оставался приверженцем системы, где все решают наверху и всем управляют оттуда же.

«Как бы основательно Косыгин ни понимал экономические проблемы, — писал в конце жизни бывший министр иностранных дел СССР Андрей Громыко, — он все же на практике шел по тому же пути застоя. Каких-либо глубоких положительных мыслей, направленных на преодоление пагубных явлений в экономике страны, он не высказывал».

Иногда на заседания правительства приглашали видных представителей науки, чье мнение полагалось услышать прежде, чем принять решение. Был приглашен однажды и академик Николай Иноземцев. Когда он предупредил об опасности инфляции, Косыгин раздраженно произнес:

— О какой инфляции вы говорите? Инфляция — это когда цены растут, а у нас цены стабильные. Нет у нас инфляции!

Иноземцев попытался провести с главой правительства экономический ликбез:

— Когда у населения есть деньги, а в магазинах нет товаров, потому что их раскупают моментально, это и есть признак инфляции. Денег больше, чем товаров.

Косыгин недовольно прервал академика:

— Хватит с нас ваших буржуазных штучек!

Точно таким же противником «буржуазных штучек» был и Байбаков. Вера в эффективность хозрасчета уживалась в нем с верой в «правильное» планирование. Подчиненные ему сотрудники Госплана — те и вовсе тихо посмеивались над попытками изменить систему. Василий Иванченко, руководитель отдела новых методов планирования и экономического стимулирования, вспоминал: «В Госплане говорили: пережили хрущевские перестройки — и эту реформу переживем. Меня и моих коллег называли “рыночниками”, “нэповцами”, “душителями плановой системы” и в лицо отпускали такие шутки: “Как, Василий Матвеевич, ты еще работаешь? А слух был, что тебя арестовали!”»

О скептических настроениях в своем аппарате председатель Госплана, конечно, знал. Так и напишет потом: «Откровенно говоря, в этом [провале реформы. — В. В.] в большой степени повинен был и Госплан: не все предусмотрели, не все продумали, взвесили, плохо подготовили организационную часть реформы. Нам не хватило настойчивости и последовательности в ее проведении. Отступая то в одном, то в другом вопросе от идей реформы, в итоге откатились по всему фронту — таковы законы экономики. Вот так через несколько лет пришлось сворачивать, казалось бы, хорошо задуманное дело. Возможно, в таких масштабах реформа была тогда преждевременной или просто неосуществимой без проведения политических преобразований, без опоры на демократизацию общества и гласность».

С момента начала реформы пройдет более трех десятилетий, канет в историю Советский Союз, пронесутся ураганом по России девяностые, и 27 мая 2001 года Байбаков будет приглашен в московскую редакцию радио «Свобода» как главный гость программы «Лицом к лицу». Вот фрагмент записи:

«Андрей Шарый, ведущий:

— Скажите, Николай Константинович, а, по вашему мнению, реформы, которые пытался предпринять — и отчасти предпринял — Алексей Косыгин, имели шансы на больший успех?

Николай Байбаков:

— Видите ли, какое дело. Начал он с 1965 года, занимался этим вопросом, и, на мой взгляд, он правильно принимал решения. Вернее, не то чтобы принимал, а предлагал расширить права предприятий, дать им возможность планировать и реализовывать все мероприятия, связанные с развитием того или иного предприятия. Но почему не получилась-то, в целом, эта реформа? В этом виновны бывшие члены Политбюро, особенно Подгорный, с которым мне пришлось встретиться у Брежнева на даче. Он тогда заявил, говоря о реформе Косыгина, в присутствии Косыгина: “На кой черт нам эта реформа? Что мы, плохо, что ли, идем?” Да, мы еще шли тогда с темпами роста примерно 6–7 процентов, это выше, чем в любой из капиталистических стран. На Политбюро обсуждались предложения Косыгина, но не находили одобрения. К сожалению, так получилось, что Алексей Николаевич Косыгин не смог провести в жизнь эту реформу.

Бранко Соба, корреспондент газеты “Дело”, Словения:

— Насколько был Госплан самостоятельной структурой тогда?

Николай Байбаков:

— Да, была хорошая структура, и нам предоставлялось право не только разрабатывать народнохозяйственные планы, но и следить за их выполнением и оказывать содействие в проведении этих мероприятий. Как правило, разработанные Госпланом те или иные мероприятия по развитию той или иной отрасли или, в целом, народного хозяйства, они претворялись в жизнь, может быть, с небольшими отклонениями. Были ошибки, были и промахи, но в целом Госплан, как правило, справлялся с задачами, возложенными на него. Были и препятствия со стороны людей, которые считали, что Госплан мешает развитию экономики. Были и такие. Но темпы роста национального дохода в этот период моей работы были выше, чем в западных странах, хотя и темпы снижались. Но VIII пятилетка, где национальный доход вырос почти на 8 процентов, это был очень хороший показатель».

Реформа покушалась на централизованное планирование — фундамент советской системы хозяйствования — и поэтому была обречена. С ее провалом к Госплану возвращались прежние необъятные полномочия. А значит, возвращались они и к Байбакову.

«Я к вашим услугам с открытой душой»

На посту главы Госплана Байбаков курировал интеграцию в рамках СЭВ. И здесь интересно его отношение к экономическим реформам в европейских социалистических странах. Как показывают документы, Байбаков весьма позитивно оценивал радикальную экономическую реформу в Венгрии, проводившуюся под руководством Р. Ньерша. Характерны слова, сказанные Байбаковым Ньершу в ходе беседы, проходившей 21 марта 1966 года в Госплане СССР с 10 до 13 часов: «Я к вашим услугам с открытой душой». Стенограмма переговоров показывает председателя Госплана СССР с неожиданной стороны — сторонником радикальных реформ и повышения роли рыночных механизмов в рамках социалистической системы. (РГАНИ. Ф. 5. On. 111. Д. 265. Л. 94).

Однако в ходе «Пражской весны» Байбаков не оказал поддержку ориентировавшимся на Москву умеренным реформаторам во главе с О. Черником. В мае 1969 года Байбаков посетил Прагу, после чего, 15 октября, внес в ЦК КПСС предложения по вопросам экономического сотрудничества между СССР и ЧССР, которые были утверждены постановлением Политбюро. С подачи Байбакова советское руководство одобрило оказание помощи Чехословакии: «в развертывании прогрессивных видов производства», «развитии атомной энергетики», «развитии производства вычислительной техники», «налаживании передач цветного телевидения», «поставки некоторых валютных товаров», «ссуды в свободно конвертируемой валюте или золоте», «поставке зерновых», «поставках энергетического угля», «поставках чугуна», «поставках картофеля и мяса» и т. д. СССР вкладывал в чехословацкую экономику миллионы инвалютных рублей, однако ни одной фразы о развитии интеграционных процессов в рамках СЭВ в записке Байбакова не содержалось. Вместо этого предлагался набор командно-административных мер и «заливание пожара» мощным потоком советских вложений. Имея в распоряжении колоссальные ресурсы советской экономики, главный плановик СССР, столкнувшись с кризисом, делал ставку не на «плановый инструментарий» (в который, видимо, сам уже не особенно верил), а на разовые интервенции, на базе которых должно было начаться восстановление экономики. Жизнь показала эффективность предложенных Байбаковым мер в краткосрочной перспективе: по данным чешских историков, пятилетка 1971–1975 годов была одной из самых удачных за весь период строительства социализма в ЧССР, реальные доходы населения выросли на 28 процентов. Однако эти успехи достигались в основном за счет потока советских инвестиций. Как только Советский Союз был вынужден сократить вложения в чехословацкую экономику, она начала испытывать серьезные затруднения. (См.: Чехословацкий кризис 1967–1969 гг. в документах ЦК КПСС. М., 2010. С. 601–611.)