[100]. Жизнь Николая оказалась спасена, и он смог возвратиться к своей мирной театральной работе.
В тот беспокойный, но и продуктивный рабочий период в личную жизнь двадцатилетнего юноши врывается любовь, заставляя забыть все прошлые увлечения. Оперная певица и красавица по имени Мария, а для своих просто «Марочка», захватывает все думы Николая. Он влюблен так сильно, что ни уговоры родителей, ни их внушения не способны избавить молодую голову от яркого образа Марии Николаевны Павловой (1899–1980), достойной преклонения и восторгов.
Таким образом дело решено и в 1922 г. Николай женится на Марии: пара тайком венчается в Петрограде, в католической церкви св. Станислава, а затем регистрирует брак при городской управе. Эта его поспешная женитьба вызывает недоумение и, можно утверждать, недовольство у родителей. Даже через два года после свадьбы у старших Бенуа проскальзывает раздражение от того факта, что Мария Николаевна не принадлежит к кругу высококультурных семейств столицы. Александр Николаевич в дневниках сдержанно отмечает: «.. он женился на особе вполне миловидной, не вполне „подошедшей“ к дому. Постепенно мы привыкли к ее хорошенькому лицу и к тихому (в нашей среде, по крайней мере) нраву»[101].
Теперь Николай отвечает за двоих, и чтобы прокормить семью, берется за любую работу, доводя себя до полного физического истощения. В дневниковых записях от 14 октября 1921 г. Бенуа-отец выражает свою тревогу: «Нина рассказала, что Коке ночью от переутомления сделалось дурно и были галлюцинации…»[102]. В письме к меценату князю Владимиру Аргутинскому-Долгорукову от 24 декабря 1922 г. он обеспокоенно пишет: «О том, что Кока женился, я уже писал Вам. С тех пор мы успели привыкнуть к его жене, которая, при своей замечательной красоте, очень тихое и скромное существо. Сказать, что она пришлась совсем ко двору, я не могу. Это человек другой среды, другого воспитания, но, по крайней мере, ничего шокирующего в ней нет, а внешне она весьма приятная, но хорошо то, что ему удается устраиваться (как я того хотел) отдельным домом, но рядом с нами, через площадку кухонной лестницы. Требуется много денег для жизни, в сущности, грошей, но их достать трудно, и это его заставляет браться за слишком многое сразу. Так, едва он кончил одну постановку по эскизу Щуко, как уже принялся за другую, тоже в десять дней расписать большие композиции одного кабаре по эскизам Бориса Михайловича Кустодиева. Тут же изготовил эскизы трех декораций для одной оперетты… Я понимаю, его надо спасать, но как это сделать?»[103]
Александр Николаевич серьезно обеспокоен судьбой сына. Он прилагает все усилия, чтобы, используя свои знакомства, найти для сына серьезные предложения по работе. В записях от 5 мая 1923 г.: «Кока, вероятно, тоже бы делал декорации… Бережной теперь его [Коку] рекомендует… писать по эскизу Щуко декорации еврейской оперы [возможно, „Небеса пылают“. — В. Н.-Н.], идущей в Малом театре»[104].
Средств абсолютно не хватает, и Николай обращается к знакомому финансисту, чтобы тот помог устроить спекулятивную операцию по обмену золота: «Получили мы за 20 золотых и 5 фунтов золотом 7 червонцев и, кажется, около 250 миллионов. Червонцы стоят 850 лимонов», — вспоминает Бенуа-отец, — «до известной степени выгоднее вкладывать свои сбережения в эти медленно падающие бумажки, нежели в простые дензнаки, падение коих государством […] поддерживается»[105]. Все, дворяне, купцы и даже пролетарии скупают червонцы, в банках выстраиваются длинные хвосты очередей.
В этот период отношения отца и сына претерпевают качественные изменения, Кока заметно возмужал, причем сразу в трех ипостасях: по возрасту он совершеннолетний мужчина, по социальному статусу — женат, и в профессиональной карьере успешен, к его авторитетному мнению прислушиваются. «Днем у меня студийцы вместе с Морозовым. […] всей компанией заходим к Коке, к которому у них с прошлого лета своего рода обожание»[106] — замечает Александр Николаевич. Конечно, выпорхнувшего из гнезда Коку не отпускают далеко (квартира через кухонную лестницу), но с его мнением родителям теперь приходится считаться. Отец работает бок о бок с ним в некоторых проектах, подсказывает и поддерживает. Они легко находят взаимопонимание в работе, их сотрудничество гармонично: «В 4 часа пришли студийцы […]. Разглядывали вместе бретонские этюды, так как Коке для „Северных богатырей“ понадобились мотивы скал и сосен»[107]. В своих записках Александр Бенуа зачастую выражает одобрение работам сына: «Кока сделал новые эскизы к „Богатырям“. Хороша и финальная декорация»[108]. 14 июля 1923 г. в его дневнике появляется запись: «Почти весь вечер сидел на Кокином балете. Были и Зина, Женя, Бушей f…]»[109].
Конечно, времена — особые, динамичные, Россия стремительно преобразовывается в новое государство — СССР; шумно возникают новаторские формы искусства. В таком кипящем котле идей, стремлений и поисков Николай не может оставаться на позициях угасавшего Серебряного века. Новое общество требует новых решений, которые не всегда могут быть одобрены даже такими недавними новаторами, как отец.
В июле 1923 г. Кока с Марочкой переезжают в пригородный поселок Саблино. «Больше всего озабочены своей собачонкой Карлушкой» — иронизирует отец. С 31 по 2 августа Николай гостит у родителей, и его высказывания по отношению к чувствительной для отца теме вызывают у последнего взрыв гнева. В те дни Бенуа-отец тщательно продумывает свой отъезд в Европу, где уже находится Дягилев. Особо сложным моментом является оформление паспорта и разрешения на выезд заграницу супруги, Анны Карловны: ее осторожно записывают в личные секретари мужа. Разрешение, в принципе, получено, но Александр Николаевич до последнего не уверен, что предприятие выгорит, и от этого сильно нервозен, «…во мне вызывает страх перед „сглазом“ (не могу же я очиститься от психологичных навыков всех моих предков»[110]. Ему чудятся заговоры недругов, поэтому уверения сына в том, как родителям будет замечательно в поездке, его ужасно раздражают: Бенуа-отец суеверен. Ни к чему не обязывающая беседа оборачивается семейной ссорой, потому что и Анна Карловна встает на защиту сына: «Это вызывает в Акице оскорбление, как ее материнских чувств, так и обязанности (от которой я ее так и не отучил, несмотря на усилия целой жизни), — горячие протесты и возмущения. Кока, обиженный, перестает кушать суп. Я выхожу взволнованный в свой кабинет, он уходит к себе, и после этого еще полчаса слышу, как Акица продолжает негодовать на меня»[111].
В 1923 г. А. Глазунов сам предложил Николаю создать декорации и костюмы к балету «Времена года» для театра Оперы и балета Петрограда (бывшего Императорского театра)[112]. Николай разрабатывает сцены на основе характерных погодных условий, присущих для каждого сезона. Результат поразительный: сценография получилась живая, красочная, полная фантазии.
Несмотря на успех и на то, что о сыне стали поговаривать в Европе, бывало, что его работы мало радовали придирчивого отца, и Александр Николаевич оставался недоволен. 25 марта 1924 г. вся семья выбирается в театр смотреть «Времена года»: «Нас больше всего интересовал, разумеется, наш сын, но, хотя мы оба отдаем должное его изобретательности, мастерству, чувству поэзии, однако всё же мы не были удовлетворены. Во-первых — перепевы чюрленизма (надо надеяться, что после этого Кока расстанется с этим пережитком мальчишества, ибо, увы, проектики его теперь поражают больше всего своим ребячеством и провинциализмом) ужасно надоели. Особенно ерундистика этих „гениальных космизмов“ выразилась в занавеси, вдобавок наспех написанной в одну ночь и потому и страдающей особенно неприятной деталировкой. Апофеоз лучше занавеса картинного, но Кока здесь выказал свою чуждость к театру как таковому, и вместо того, чтобы придать этому заключительному аккорду характер чего-то органически вытекающего из всего предыдущего, — картинность эта просто появляется как картина и без участия действующих лиц. И это вызвало даже известное ощущение сухости, и во всех четырех декорациях слишком много подробностей, иногда (в „Лете“ и „Весне“) при полном игнорировании общего красочного эффекта и композиционной гармоничности, и это в ложно-характерном стиле. Словом, ребячество (отнюдь не наивности, которая могла быть гениальной), в то же время слишком сказывается, что Кока уже пятый год не работает на природе. Наконец, костюмы бедной и неприятной окраски, но в этом уже менее виноват»[113].
Молодая жена Николая переживает за мужа и сердится на его родителей за критику: «Марочка нахохленная, страдала за Коку и, видимо, злая на то, что не видит у нас восторга. Она его всё время журит и натравливает на нас, как на декадентов определенного типа»[114].
Николай всё же прислушивается к мнению отца. Уже через день он вносит существенные изменения, убеждая его в своем профессионализме. Александр Николаевич пишет: «День Кокиной премьеры, которая и прошла с неожиданным блеском […]. Каждая декорация встречалась дружными аплодисментами. Многое со вчерашнего он успел исправить […]»[115]. Успех «Времен года» А. Глазунова был таким ошеломляющим, чт