После бомбардировок Вены в 1944 г. Молинари делает рисунки городских руин, а 1 мая 1945 г. по приглашению советской комендатуры в Вене он выступает перед итальянскими солдатами, призывая их вернуться домой.
Николай Бенуа о своем сотруднике отзывался так: «Выдающиеся художественные способности Антонио Молинари заключаются в его личности и энтузиазме. Молинари влюблен в жизнь, в природу, свое восприятие внешнего мира он старается запечатлеть в присущей ему манере, которая выделяет художников, обладающих подлинным темпераментом. Его искусство вибрирует от страсти и отражает восторженную любовь к Правде, почти лихорадочно воспроизводимую им в своих акварелях и масле. Он — один из тех художников, которые находят причину для энтузиазма на каждом шагу и открывают красоту во всем. От пейзажа к натюрморту, от портрета к обнаженной натуре, Молинари бросается с нетерпеливым желанием добыть пищу для своего беспокойного духа вечного исследователя живописного мотива. И, влюбившись в ту или иную тему, он никогда не теряет своей индивидуальности, своего способа видеть и интерпретировать. Поэтому работу Молинари узнаешь среди тысяч других по этому его личному отпечатку, по живости его темперамента»[243].
В 1955 г. Молинари приглашают в Москву, где он работает над декорациями для Большого театра[244].
Антонио Молинари скончался в 1995 г. в Милане, прожив 55 лет на виа Эдоардо Бассини, 42. По этому адресу сегодня находится Архив Антонио Молинари, основанный вдовой художника Рози Фраккаро.
Долорес Пюто родилась в Милане 24 июня 1934 г. во франко-итальянской семье. С детства родители прививали дочерям, Долорес и ее сестре Кармен, чувство прекрасного. Кармен стала одной из заметных балерин Ла Скала, а Долорес начала свою карьеру художницы как помощница Николая Бенуа в том же театре. С 1951 г. Долорес училась в Академии Брера и практиковалась в сценографической мастерской Ла Скала. Любовь к сценографии и театральному действу она пронесла через все свое творчество. К 200-летию Ла Скала, в 1978 г., она подготовила выставку, в чем ей помогал ее русский наставник, ставший к тому времени и другом.
Долорес Пютó в своем доме в Ломаццо, 2018 г.
19 июня 2017 г. в Музее Долорес Пюто в Ломаццо произошла встреча с художницей, которая начала свой рассказ так:
Много лет назад сценограф Ла Скала Джино Ромеи, сотрудник Николая Бенуа, уже в совсем пожилом возрасте получил поручение помочь в организации музея Бенуа в Санкт-Петербурге. Ромеи знал всё… Бенуа создал как минимум 500 спектаклей, с его подписью и с его эскизами. В Ла Скала были сценографы, которые говорили: «Как они устроились!» Бенуа — директор сценографии, поэтому спектакли или его, или отца. Александр жил в Париже. С Дягилевым он создал «Русские балеты» и первым пригласил Пикассо, которого еще никто не знал. Пикассо готовил декорации для балета «Парад»[245]. Я познакомилась с Пикассо в 12 лет. Я жила во Франции, в Каннах, потому что мой отец был французом, женатым на итальянке. Во время войны отец попал в концлагерь, а после выхода оттуда решил отправить нас в Канны, чтобы мы могли выучить французский. Мы понимали по-французски, но не говорили. Я провела там год, но затем решила выбрать для себя в качестве первого языка итальянский. Каждый четверг воспитанницы колледжа отправлялись на прогулку. Мы ходили в Валлорис, где у Пикассо была студия. Однажды я захватила мои рисунки, чтобы показать ему. Я вошла в мастерскую и увидела Пикассо, однако не кубиста, он рисовал в реалистичной манере. За его спиной на стене висел холст высотой в полтора метра, на котором была балерина с пуантами, стопроцентно реалистичная. Посмотрев мои рисунки, он похвалил: «Молодец!» Это были 1946–1947 годы. Тогда он уже был известен. Он сказал, чтобы я продолжала.
Он был любезен с вами?
С нами, девочками, да. Когда я его увидела позже, в 16–18 лет, он уже был высокомерен. И характер еще тот… Помню, как Бенуа, еще когда служил в театре, рассказывал о том, как ездил в Испанию к Пикассо за эскизами к «Треуголке». Ему пришлось ехать очень долго. Стояла страшная жара. Когда он пришел к Пикассо, тот был совсем не любезен и даже не предложил стакан воды.
Как же так, ведь он многим был обязан Бенуа-отцу?
Он был неудобным человеком. Николай был тогда поражен. Николай был по-настоящему культурным человеком. Он знал, думаю, восемь языков. Обладал элегантностью и любезными манерами. Когда семнадцатилетней девушкой я находилась рядом с ним, то очень стеснялась, даже побаивалась его. Он выглядел важным и внушительным.
Он был высок?
Достаточно, около 1,78 см. Красивый мужчина. Был женат на Марии Павловой, от которой у него был сын Романо. Затем они расстались, и у Николая было много женщин. Он был донжуаном. Потом познакомился с Дизмой Де Чекко. Николай был очень талантлив, самый лучший — не только как театральный художник, но и как сценограф. Он имел полное видение театра. Театр принадлежал ему, а он принадлежал театру. Человек не может быть большим художником только в одном направлении, он должен быть открыт всем видам искусства. Искусство порождает чувствительность. К музыке, пению, живописи. Если любишь музыку, не можешь не любить театр со всеми его составляющими. Например, костюм — сегодня создают костюмы, не соответствующие эпохе произведения. Ни костюмы, ни ткани. При Николае к подготовке эскизов относились очень серьезно. Учитывалась сама эпоха, манера одеваться, мода, тип тканей, которые производились, бархат, парча. Бенуа лично следил за всем, от эскизов до готового платья и до аксессуаров.
Долорес Пюто с Николаем Бенуа и Антонио Молинари, 1950-е гг.
Как для Каллас, для которой он создал знаменитую диадему с кристаллами Сваровски. А какие отношения были между Бенуа и Каллас?
Кажется, что они сердечно относились друг к другу, дружили. Каллас внешне могла показаться жесткой и закрытой, даже высокомерной, но на самом деле она была очень застенчивой женщиной. Возвращаясь к Николаю, можно охарактеризовать его словом «синьор», да, он был образованным, культурным синьором.
Можно ли было назвать его человеком XIX века?
По воспитанию и культурному уровню — да. По тому, как он себя преподносил. По манерам… Он никогда бы не сел в присутствии стоящей дамы. Он пододвигал за дамами стул, сопровождал их. Галантно вел себя и за столом. Много мелких деталей характеризовали его поведение. Мы часто приглашали его на ужин. Однажды приехал один наш друг из Триеста, и с Николаем они говорили на каком-то славянском языке. Наши вечера проходили великолепно. Николай был большим гурманом: любил хорошо поесть и выпить, но не пьянел. Как-то за ужином он выпил две бутылки вина. Однажды, когда я была в Канаде, мой муж поехал забирать мою премию Большого театра в Москву.
К беседе присоединяется Франко Рудони, муж Долорес:
Я сел в самолет. Билет оплатило советское государство, я летел в туристическом классе. Так вышло, что мое место было рядом с занавеской, отделяющей туристический класс от первого. Вдруг я услышал знакомый голос. Да это же Николай! Я отодвинул занавеску, и он меня увидел: «Франкетто!». И тут же попросил разрешения, чтобы я пересел в первый класс. Когда мы прибыли в Москву, его встречал некто Алексей, он говорил по-немецки и был сотрудником милиции. А я не знал немецкий и не понимал по-русски. Меня усадили в черную машину, и мы поехали из аэропорта в Москву. В пути — а ехали мы по полупустой дороге — он вдруг останавливается: проблемы с машиной. Он что-то починил и снова сел в машину. Было жутко холодно, и Алексей начал петь по-итальянски отрывок из «Богемы» Пуччини «Che gelida manina — Холодная ручонка», я подпеваю: «Надо вам ее согреть»… Так мы и общались с помощью опер. Я остановился в отеле «Космос», а Николай жил в центре. В один из вечеров нас пригласил к себе домой директор Большого театра[246]. На ужине присутствовал мэр Москвы с женой. Ужин мы запивали советским шампанским и водкой. С одной стороны от меня сидела жена директора театра, полька, с другой стороны — жена мэра, русская. Дамы подливали мне водку с двух сторон, а сзади официант подливал шампанское. В конце вечера я заснул.
Продолжаем беседу с Долорес:
Как вы познакомились с Николаем Бенуа?
Моя сестра Кармен Пюто была балериной. А я училась в Академии изящных искусств Брера. Проучилась пять лет. Часто ходила в Ла Скала, и отец приезжал за нами обеими. После спектакля я с сестрой оставалась в театре и познакомилась со многими сценографами, дирижерами, певцами. Я была свободна. Любопытная и болтливая. Моя сестра проработала 20 лет в Ла Скала, а я никогда не состояла официально в штате театра. Когда проходили генеральные репетиции, внизу в партере сидел Бенуа с ответственными за свет, там были Лупетти, Ольдани, которые не отходили от Николая ни на шаг. Для репетиции делали проход со сцены в партер. Подходил маэстро Гирингелли и спрашивал у меня: «Что ты здесь делаешь, Долорес?» Я храбро отвечала, что иду в партер посмотреть. «А кто тебе сказал это делать?» — «Николай Бенуа». Но это было неправдой! Внизу Бенуа спрашивал у меня: «Почему ты здесь, Долорес?» и я, конечно же, говорила, что мне разрешил Гирингелли. Когда я была совсем юна, я немного смущалась в присутствии Бенуа. Он был значительной фигурой! Я знала историю его семьи, знала о том, как он жил в дореволюционном Петербурге.
Долорес Пюто с Николаем Бенуа. 1970-е гг.
Благодаря моему любопытству, веселому характеру и доброжелательности я проникала в разные театральные цеха, превратившись в своего рода талисман. Я наблюдала за работой начальницы швейного цеха синьорой Нори. Я научилась работать над декорациями, для этого используются многометровые холсты, которые размещают на полу цеха и на них размечают квадраты. Готовятся пигменты, краски, замешивается клей из муки и воды. Используются огромные кисти с длинными, как у швабры, ручками. Пользоваться такими приспособлениями сложно, нужно обучиться и наловчиться. Сначала наносится рисунок углем, вставленным в длинную палку. Чтобы нанести квадраты, нужно быть вдвоем, нужна веревка, сажа.