[27].
Но всё же выбор имени для сына был связан, в первую очередь, с семейной традицией. Из поколения в поколение передавалось это имя от предков: прапрадеда-француза тоже звали Николаем, вернее по-французски Николя (Nicolas). А позднее в Италии нашего Николая Бенуа станут называть на итальянский манер: Никола (Nicola), что совпадает и с древнерусской формой этого имени.
Историю семейной династии в своих мемуарах рассказывает Александр Бенуа[28]. Там можно найти подробный рассказ о большинстве из его многочисленных родственников, поэтому мы здесь ограничимся только сжатой хронологией самых выдающихся из членов семейной династии, относящихся непосредственно к герою нашего повествования — Николаю Александровичу Бенуа.
Более-менее достоверные биографические сведения начинаются с даты рождения предка — Николя Бенуа (1729–1813), который жил в Сент-Уэне в провинции Бри, недалеко от Парижа. Спустя два столетия его праправнук, Федор Францевич Бенуа, генеалог семьи Бенуа, кандидат технических наук, старший научный сотрудник Ленинградского института инженеров водного транспорта, посвятив много времени изучению родословной, составил «Краткую историю семьи Бенуа в России»[29]. По мнению ее автора, родоначальником семейства является крестьянин Дени Бенуа (Denis Benois). Не имея точной информации, он теоретически помещает его во временной промежуток рубежа XVII–XVIII вв. в городок Сезанн. И действительно, в департаменте Марны префектуры Шампань, в ПО км к востоку от Парижа, расположен городок Sezanne с населением в пять тысяч человек. Любопытно, что с конца XVIII в. численность населения практически не изменилась.
От брака Дени Бенуа с Марией Брошо (Marie Brochot) 22 декабря 1702 г. родился Николя-Дени Бенуа (Nicolas Denis Benois), ставший учителем церковно-приходской школы и перебравшийся из Сезанна поближе к столице, в местечко Сент-Уэн-сюр-Морен (Saint-Ouen-sur-Morin), в 62 км от Парижа.
В 1748 г., в возрасте 46 лет, Николя-Дени скончался в том же городке. Его жена, Мари Леру (Marie Leroux; 1694–1749), была дочерью каменщика Захарии Леру. Их сын Николя Бенуа (Nicolas Benois) родился 18 июля 1729 г. Он учительствовал в той же церковно-приходской школе, что и его отец, с 1748 по 1795 г.[30]
Ф. Ф. Бенуа изучил автобиографические записки основоположника русской ветви Бенуа — Луи-Жюля Бенуа, считавшиеся пропавшими, которые впоследствии были обнаружены в библиотеке другого потомка, режиссера Андрея Владимировича Фролова. Окончательно было установлено, что семья Бенуа в XVIII в. проживала не в Сент-Уен-ан-Бри, как писал Александр Бенуа в своих «Воспоминаниях», а в Сент-Уен-сюр-Морен, причем расстояние между населенными пунктами — чуть более 50 км. Оба селения находятся в области Бри, с той лишь разницей, что второе стоит на реке Пети-Морен.
В архивах этого населенного пункта действительно присутствуют архивные записи о рождении, смерти и браках, заключавшихся представителями семейства Бенуа, как, например, найденное В. Л. Новиковой-Нава свидетельство о смерти Николя Бенуа от 2 февраля 1813 года.
Николя был женат на Мари-Катрин Лорен (Marie Catherine Lorin). Именно об этом «Николя Бенуа», сыне Николя-Дени и Мари, рассказывает Александр Бенуа: «Прапрадед, будучи человеком образованным и предприимчивым, в своем родном городке открыл частную школу, где учились и его собственные сыновья. Детей у него родилось двенадцать, но семь из них умерло в младенчестве и осталось три сына и две дочки»[31].
Запись о смерти Николя Бенуа 2 февраля 1813 г. в архиве города Сент-Уэн-сюр-Морен
Запись о смерти Анн-Франсуа Бенуа в архиве города Ливри-Гарган, Сен-Дени
Все пятеро выживших детей в период террора, сопутствовавшего Французской революции, покинули Францию: двое перебрались в более безопасную Англию, один уехал в далекую Индию, а старшего и младшего сыновей судьба занесла в Россию. От младшего из сыновей по имени Луи-Жюль (полное имя: Louis-Jules-Cesar-Auguste; 1770–1822) ведет свой род династия русских Бенуа. Его старший брат Анн-Франсуа (Anne Francois; 1761–1835) уехал в Россию еще раньше, там в 1795 г. женился на Мари-Жан-Мелани Бодар (Marie Jeanne Melanie Bodart; 1771–1835), семья которой, вероятно, была из тех же мест, что и Бенуа, и через несколько лет покинул Санкт-Петербург, переехав в Лондон, а затем в Париж. Данных о смерти Анн-Франсуа нет в публикациях, но всё же В. Л. Новикова-Нава отыскала свидетельство о смерти Анн-Франсуа Бенуа от 10 февраля 1835 г. в архиве городка Ливри-Гарган департамента Сен-Дени (Livry-Gargan, Seine Saint-Denis) (см. с. 31).
До отъезда в Россию сначала Анн-Франсуа, а затем и Луи-Жюль (в 1783 г.) поступили в обучение ремеслу кондитера в дом герцога де Монморанси. В воспоминаниях А. Бенуа отмечается, что «когда в начале революции герцог эмигрировал, оба брата Бенуа последовали за ним сначала в Брюссель, а затем и в Льеж»[32]. Расставшись с герцогом Монморанси «в 1793 г., Луи-Жюль перешел на службу в качестве повара к посланнику Пруссии, а последний в 1794 г. взял его с собой в Петербург. Здесь Луи-Жюль перешел на службу в аристократические русские дома, к Голицыным, а затем к Нарышкиным, и лишь в 1808 г. был удостоен места придворного метрдотеля, которое и занимал до 1822 г.»[33]
В первые свои годы в России Луи-Жюль успел застать правление императора Павла I. Император весьма благосклонно относился к французам, любил их остроумие и юмор, даже если шутки были грубы, серьезно увлекался французской литературой, был щедр к актерам, художникам и музыкантам. Вообще русские дворяне относились к французским эмигрантам довольно благодушно. Как пишет Казимир Валишевский: «Сразу после Революции эти люди, быть может, зачинщики, ответственные за катастрофу, и в то же время ее жертвы, принимали в глазах современников совершенно другой облик. Помимо того, что в бедности и изгнании они сохраняли некоторые свои свойства, создавшие их престиж и обаяние, […] помимо того, что их несчастье создало им новый ореол, дало поводы к состраданию, самые их пороки, недостатки и все их смешные стороны, — всё это оказало, по крайней мере на аристократию приютившей их страны, самое сильное влияние заимствованной с Запада цивилизации»[34].
После трагической смерти императора в 1801 г. Луи-Жюль остался при дворе вдовствующей императрицы в должности придворного личного повара (officier de boche). Мария Федоровна была к нему благосклонна. Потеряв в 1796 г. своего верного и преданного советчика, французского книголюба Лафермьера[35], она вполне нашла ему замену в лице другого элегантного француза, кулинара Бенуа…
В 1796 г. императрица родила третьего сына — будущего императора Николая I, а через 7 лет у Луи-Жюля родился сын, тоже получивший имя Николай. Императрица настолько благоволила своему подданному, что вызвалась стать крестной матерью его сыну[36].
Придворного француза Луи-Жюля для удобства обращения переименовали на русский лад в Леонтия. Решив остепениться, он выбрал себе супругу среди немецких переселенцев. Ему приглянулась дочь медника из Ганновера Екатерина Гроппе, постепенно сделавшая из ветреного француза почтенного отца зажиточного семейства. Теперь к нему обращались не иначе как «Леонтий Николаевич». Умер он вполне еще не старым, в возрасте 52 лет, в 1822 г., во время эпидемии оспы, можно сказать, что виной тому стала его собственная неосторожность[37].
Рано оставшись без кормильца, многодетная вдова (всего у пары родилось семнадцать детей, но не все они дожили до взрослого возраста) Екатерина Андреевна Бенуа-Гроппе обратилась за милостью к императрице, и та взяла детей на казенное содержание, а любимчика, крестника Николая, отправила учиться в Академию художеств на полный пансион.
За пять лет до своей трагической смерти Леонтий Николаевич обращался к художнику Оливье с просьбой написать семейный портрет его с супругой и детьми. Это могло быть как оплаченным заказом, так и ответом на оказанную услугу или даже просто проявлением уважения художника по отношению к соотечественнику, сумевшему «выбиться в люди» при российском дворе. В любом случае семейный портрет страдал серьезными огрехами в композиции и пропорциях. Персонажи были расставлены и рассажены настолько хаотично, что даже в самом семействе Бенуа подшучивали над картиной. Но какова бы ни была художественная ценность этого семейного портрета, историческая и культурологическая его важность — бесспорна.
Оливье. Портрет семьи Бенуа, ок. 1816 г.
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Картина художника Оливье, написанная около 1816 года, хранится в коллекции Государственного Русского музея в Петербурге. Женские портреты на картине проигрывают мужским, и даже может показаться, что картина выполнена двумя разными художниками: отдельные лица хороши, например, хозяина и хозяйки, особенно портрет последней, с нежно-белой кожей лица и шеи, большими ярко-голубыми глазами, перешедшими по наследству половине из многочисленных отпрысков. Прической и платьем Екатерина Андреевна напоминает молодую Жозефину де Богарне с модного тогда портрета Фирмена Массо, написанного незадолго до этого, в 1812 году. Другие женские персонажи, девицы и девочка, изображены со странно деформированными лицами и фигурами, непропорционально длинными шеями, как у «Мадонны» Пармиджанино, но без ее элегантности. В центре семейного портрета находятся супруги, слева — Екатерина Андреевна, скорее всего беременная сыном Александром, справа — Леонтий Николаевич, дети слева-направо: Жаннет, Франц (три года), Николай (с флажком), Елена (внизу),