Пил Ежов не только дома, на даче, но пил и в кабинете. Были случаи, когда после изрядной выпивки в кабинете он уезжал в Лефортово на допросы…»
Как же так, всё знающий Сталин провёл со своим подопечным – пьяницей, а ещё и педерастом, извращенцем, садистом – огромное число часов и не замечал, что тот постоянно был пьян? А как же хвалёная кадровая политика и знаменитая фраза «кадры решают всё»? Выходит, «главный кадровик» был не очень профессионален, или напротив – был очень, изуверски профессионален, ежели на должности председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) (1935–1939 годы), члена Оргбюро ЦК ВКП(б) (1934–1939 годы), секретаря ЦК ВКП(б) (1935–1939 годы), кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б) (1937–1939 годы), Народного комиссара внутренних дел СССР (1936–1938 годы) назначил, говоря на современном сленге, такого отморозка?!
Закрывая «тему Ежова», которого, на мой взгляд, лакейски возвысил Булганин на сессии Верховного Совета, приведу слова упомянутого уже ранее П.П. Постышева. В 1938 году в Бутырской тюрьме (в 1939 году умрёт там же) он высказался очень определённо: «Ежов охотничий пёс на поводке у Сталина, но пёс преданный и разборчивый, который по воле своего хозяина уничтожает партию и терроризирует народ. Как только собака кончит свою охоту… Сталин объявит её бешеной и уничтожит. Никого так не презирают великие преступники, как исполнителей, которые умели заглядывать в их преступную душу».
Информация о пленумах ЦК ВКП(б) 1937 года была закрытой. Главный орган, газета «Правда», не посвящала читателей в те оголтелые оговоры и списки врагов народа. Советские граждане вообще мало представляли масштабы сталинской чистки партийного государственного аппарата. Правда, среди людей обыкновенных, непартийных тоже хватало «врагов», саботажников, отпрысков эксплуататорских классов… Но урон, или, лучше сказать, истребление партийных кадров было впечатляющим, если можно применить это слово к гибели тысяч и тысяч невинных людей.
После июньского 1937 года пленума Центральный Комитет ВКП(б) состоял уже только из 46 членов и 42 кандидатов, то есть за три с небольшим года его состав уменьшился более чем на треть. После смерти в июле 1937 года И.В. Косиора осталось 45 членов ЦК.
Но и далее, в 1938 году, партия теряла свои кадры. Вновь избранные члены ЦК тоже оказывались врагами. К началу XVIII съезда, после смерти в конце февраля 1939 года Н.К. Крупской, Центральный комитет ВКП(б) оказался в составе 25 членов и 7 кандидатов. Члены ЦК ВКП(б): Андреев A.A., Багиров М.-Д.А., Бадаев А.Е., Берия Л.П., Булганин Н.А., Ворошилов К.Е., Ежов Н.И., Жданов A.A., Каганович Л.М., Каганович М.М., Калинин М.И., Кржижановский Г.М., Литвинов М.М., Лозовский С.А., Макаров И.Г., Мануильский Д.З., Мехлис Л.З., Микоян А.И., Молотов В.М., Николаева К.И., Петровский Г.И., Сталин И.В., Хрущёв Н.С., Чувырин М.Е., Шверник H.М.
Кандидаты в члены ЦК ВКП(б): Бройдо Г.И., Будённый С.М., Вейнберг Г.Д., Завенягин А.П., Поскребышев А.Н., Шварц И.И., Юркин Т.А.
Вышло так, что к началу очередного съезда партии руководил партией не коллективный орган – ЦК ВКП(б), избранный на съезде согласно её уставу тайным голосованием, а малая группа лиц. Десятки соратников по партии были ликвидированы, а вместе с ними – и фактически положение о коллективном руководстве.
Всякая власть в России замкнута сама на себе – впрочем, это признак не только российской власти, но и власти вообще, а в России, думается, в особенности.
Если ещё в начале правления какой-нибудь властелин, вождь, царь, диктатор может проявить заботу о своих подопечных, о народе, показать свою щедрость и рвение в службе на благо Отчизны, то впоследствии народ отходит от него на второй, ежели не на третий, а иногда – и на последний план…
Верховную власть интересует только свой круг! Воля, подчас даже не очевидная, не прямая, ближнего окружения, а ещё оценки зарубежных коллег для правителя – важнее всего. Народ проживёт, всё выдюжит, всё проглотит, что предложит власть. А вот троцкие, зиновьевы да каменевы требуют к себе неусыпного внимания. А ещё у них немало последователей да и вообще врагов власти… По факту царедворские игры, кремлёвские перетасовки, «чистки», а позднее «перестройки», «рокировочки», «преемники» играли и играют огромную роль в стране. «Чистки» были доминантой партийной власти конца тридцатых годов во главе со Сталиным. Эти «чистки» были не только в партии, а в стране. Какое, к примеру, отношение имели к партии поэты Павел Васильев, Николай Клюев, Борис Корнилов?!
Люди, простые люди, конечно, видели, что кого-то забирают, сажают, расстреливают, – боялись, понимали, что ничего сделать не в силах. Люди ждали и верили, что очередная смута пройдёт, что станет лучше. Где-то и в самом деле становилось лучше: заслуги советской власти не убавить… А главное – был настрой жить и работать. Молодость и желание любви, тягу к семье, преданность Родине никакими указами партии не отменить.
Н. А. Булганин и С. М. Будённый. 1938 г.
Народ, его заботы, чаяния, потребности и мечты – во все века с этим никакая власть всерьёз не считалась… Выборы в представительские органы власти искусственны и лживы, они, в общем-то, иными при той системе и однопартийной власти и быть не могут. А власть часто беспомощна, иррациональна, тугоуха и даже предательски подла по отношению к собственным согражданам, когда занимается «охотой на ведьм»…
Романовы плохо кончили в России. Пришли в Кремль люди не голубых кровей, вроде бы даже из народа; им наряды из дорогой парчи не надобны, перстней с бриллиантами на пальцах не видно – им к лицу кожаные тужурки, шинели, мундиры, сапоги, а не ботфорты с золотыми шпорами… Но в итоге-то всё вышло изумляюще просто: народ опять напрочь отделён от власти, неподступен к ней, отброшен от неё (разве что Ленин принял однажды ходоков)… А заслон прост и надёжен: коммунистическая пропаганда, большевистская клановость и негласный, но вечный постулат власти: я начальник – значит, прав… Ведь именно коммунистическая идеология, тупой атеизм, «макулатурный» марксизм, а подчас пустая, вздорная коммунистическая трескотня становятся непреодолимой преградой между властью и народом.
Создав этот искусственный барьер, верховная коммунистическая власть ещё глуше, чем прежние, замкнулась сама на себе – кучка членов ЦК и Политбюро во главе с «отцом народов»… Само словосочетание «отец народов» несёт удушающую пошлость, дремучесть и подлость. Какой отец? Каких народов? С чего это вдруг? А выборная система, даже на низшем советском районном уровне, превращается в формальность и фарс.
Идеологическая пурга, которая властвовала на полосе отчуждения между народом и верховными жрецами, сквозила долго. Пурга опять же была небезобидной – кровавой: раскулачивание, репрессии, страх…
Идеологическая пурга фактически перестала быть стеновой во времена «позднего», страдающего от лекарств, износившегося Брежнева. Тогда, в конце 70-х, начале 80-х, уже было ясно, что гонять коммунистические порожняки бессмысленно, болезнь была запущена до предела, до краха.
После царского правления, после Первой мировой войны, а потом и самоистребляющей Гражданской, народу нужны были прорыв, свет будущего, человеческое житьё. И идеи большевиков, и власть советов отвечали на каком-то историческом периоде этим посылам. А ортодоксальные цитаты неизлечимых марксистов – этот звон можно было тогда и потерпеть. На лозунгах он даже тогда был подходящ для прогресса. Лишь потом он постепенно превращался в удручающую карикатуру.
Это небольшое «отступление» я позволил себе, чтобы дать очертания той обстановки, которая наступила в конце тридцатых. Партийная идеология террора, эксплуатация при индустриализации, проведении жесточайшей коллективизации, репрессивное истребление требовали от партии, его идеологов каких-то новых теоретических установок, постулатов, лозунгов и неких оправданий всему тому, что происходило.
Словом, Сталин, который, безусловно, считал себя теоретиком партии, который подавал себя продолжателем дела Ленина, а идейным врагам не давал спуску, должен был высказать какое-то обоснование наступившего периода в развитии страны. Скорее всего, ему нужны были идеологические подпорки для своей фигуры, своего культа. Трудно сказать, кто был ему суфлёром, возможно, он и сам пришёл к этому положению, вернее, воспользовался тем, что уже было проговорено тысячи раз из других уст, и чему он сам прежде сопротивлялся.
Историк Ю.Н. Жуков трактует так положение дел: «Совершенно не заботясь о том, что сам же опровергает большинство собственных статей и речей, Сталин лишь на первый взгляд немотивированно вернулся к кардинальному для всей партии вопросу: о возможности построения социализма в отдельной стране – в СССР.
14 февраля 1938 года, всего месяц спустя после открытия первой сессии ВС СССР и январского пленума, «Правда» на третьей полосе, отводимой тогда обычно для теоретических материалов, опубликовала «Письмо т. Иванова и ответ т. Сталина». Фактически же статью Иосифа Виссарионовича в столь излюбленной им катехизисной форме, усвоенной им, видимо, ещё во время обучения в тифлисской семинарии. В «ответе», после всех громогласных заявлений о полной победе социализма как по поводу принятия новой Конституции, так и в связи с подведением итогов выполнения второго пятилетнего плана, Сталин вдруг вернулся к сакраментальному вопросу: «можно ли считать победу социализма в нашей стране окончательной, то есть свободной от опасности военного нападения и восстановления капитализма при условии, что победа социализма имеется только в одной стране, а капиталистическое окружение продолжает существовать?»
Для начала как бы не от себя, а ссылаясь на резолюцию XIV партконференции (апрель 1925 года), заявил: «Ленинизм отвечает на эти проблемы отрицательно. Ленинизм учит, что окончательная победа социализма в смысле полной гарантии от реставрации буржуазных отношений возможна только в международном масштабе». И тут же, со ставшей обычной для него нескромностью, прямо ссылаясь на самого себя, Сталин добавил: «Окончательная победа социализма есть полная гарантия от попыток интервенции, а значит, и реставрации». Но полагая, что и двух однозначных объяснений для доказательства новой, хорошо забытой старой истины может оказаться недостаточным, в третий раз, уже без ссылок, повторил, снова используя риторический приём вопросов и ответов: «Можно ли считать победу социализма в одной стране окончательной, если эта страна имеет вокруг себя капиталистическое окружение и если она не гарантирована от опасности интервенции и реставрации? Ясно, что нельзя». И лишь вслед за тем попытался сформулировать довольно эклектичное определение того строя, который, по его мнению, установился в СССР, соединив обещанную утопию и очевидную реальность. «Это называется у нас победой социализма или, точнее, победой социалистического строительства в одной стране… Но так как мы живём не на острове, а «в системе государств», то мы говорим открыто и честно, что победа социализма в нашей стране не является окончательной.