13 июля 1942 года К.К. Рокоссовского назначили командующим войсками Брянского фронта. А его место на Западном фронте на посту командующего 16-й армией назначили генерал-лейтенанта И.X. Баграмяна.
«…На следующий день выехали на передовую, – пишет в своих воспоминаниях генерал Лобачёв А.А. – Изучая местность, командующий армией обратил внимание на невыгодную позицию, занимаемую стрелковой бригадой. Выдвинувшись вперёд во время последних наступательных боёв, она находилась теперь на выступе, связанном с другими нашими соединениями узким проходом. Ей ежедневно угрожала опасность быть отрезанной противником.
– Мышеловка! – коротко заключил Баграмян.
Посоветовавшись, решили отвести бригаду на более выгодный рубеж, спрямив здесь линию обороны. Командующего фронтом (Г.К. Жукова – прим. Е.Ш.) на месте не оказалось, и я связался с членом Военного совета фронта.
Н.А. Булганин не захотел слушать наши доводы: «Держать любыми силами, ни пяди земли не отдавать врагу. Как я буду товарищу Сталину докладывать, что шестнадцатая армия без боя немцам советскую территорию сдаёт?»
– Ну что же. Приказано держать любыми силами, будем держать любыми силами, – сказал Баграмян. – Оставим на высотке усиленный батальон!
Противник не преминул воспользоваться случаем и захлопнул «мышеловку». Батальон временно оказался в окружении, пришлось его выручать с помощью танков. Мы получили по выговору.
– Вот видите, первый блин получился комом, – говорил новый командующий.
– Зато бригада цела, – заметил я».
Несколько забавную историю, связанную по тем трагическим временам, в общем-то, с пустяками, с пьесой, рассказывает в своей книге К.М. Симонов, но история, оказалось, поимела значение на военных с большими звёздами на погонах. А ещё одним действующим лицом в этой драматургии оказался Н.А. Булганин. К.М. Симонов пересказывает интригу, которую поведал ему И.С. Конев, который был неожиданно вызван в Ставку.
«…Я был тогда на Калининском фронте. Взял самолёт, прилетел в Москву. Являюсь к Сталину. У него Жуков и, уже не могу вспомнить, кто-то ещё из нашего брата. Сталин с места в карьер спрашивает меня:
– Пьесу Корнейчука «Фронт» в «Правде» читали?
– Читал, товарищ Сталин.
– Какое ваше мнение?
– Очень плохое, товарищ Сталин.
– Почему плохое?
Чувствую, что попадаю не в тон настроения, но уже начал говорить – говорю дальше. Говорю, что неправильно, вредно так высмеивать командующего фронтом. Если плохой командующий, в вашей власти его снять, но, когда командующего фронтом шельмуют, высмеивают в произведении, напечатанном в «Правде», это уже имеет не частное значение, речь идёт не о ком-то одном, это бросает тень на всех.
Сталин сердито меня прервал:
– Ничего вы не понимаете. Это политический вопрос, политическая необходимость. В этой пьесе идёт борьба с отжившим, устарелым, с теми, кто тянет нас назад. Это хорошая пьеса, в ней правильно поставлен вопрос».
Конев, конечно, не знал, что Сталин самолично пьесу «Фронт» Александра Корнейчука отредактировал и одобрил для публикации в газете «Правда». Есть мнения, что и заказал эту пьесу Корнейчуку сам Сталин.
В основе пьесы противостояние между двумя поколениями командиров: старшим, которое сформировалось ещё в Гражданскую войну, и молодым, получившим боевой опыт в Великой Отечественной войне. Главный представитель старшего поколения, командующий фронтом Горлов, отстал от новейших требований, воюет по старинке, его войска терпят поражения. Командующий армией Огнев – молодой образованный генерал – идёт наперекор воле Горлова и одерживает победу. Командование смещает Горлова и назначает Огнева командующим фронтом.
После публикации в «Правде» пьеса была поставлена в 221 театре страны, в том числе: в 1942 году в Театре имени Е.Б. Вахтангова, Малом театре, Театре имени Ленинского комсомола.
Пьеса, в общем-то, лобовая, публицистическая, с «картонными» персонажами: новое поколение образованных в военном отношении военачальников противостоит и, конечно, побеждает стариков ретроградов с опытом кавалерийских атак.
А тем временем шёл 1942 год! В разгаре Сталинградская битва. И, разумеется, не только И.С. Конев, но и многие – думается, большинство военачальников – были изумлены: зачем в эту пору изображать обстановку во фронтовом штабе, где самодурство и невежество?!
Пьеса «Фронт» в театре им. Е.Б. Вахтангова. 1942 г.
Для чего Сталину потребовалась эта заурядная драматургическая стряпня? Выше мне уже приходилось цитировать И.С. Конева, где он также К.М. Симонову рассказывал об истеричных высказываниях Сталина по адресу «кавалеристов». В общем-то, и пьеса «Фронт» совсем не по-фронтовому показывала борьбу нового со старым… Ретрограды военачальники воевать не умеют. Вот, мол, они и «проморгали» начало войны, неумелыми действиями на фронте, самодуры, принесли в жертву миллионы людей. С них и стоит спросить народу за жуткие поражения в начале войны… Новое поколение им, дескать, покажет, как надо воевать…
«…Я сказал, что, по-моему, в пьесе много неправды, – продолжает И.С. Конев. – В частности, когда Огнев, назначенный вместо командующего фронтом, сам вручает ему предписание о снятии и о своём назначении, то это, с точки зрения любого военного, не лезет ни в какие ворота, так не делается. Тут у меня сорвалась фраза, что я не защищаю Горлова, я скорей из людей, которых подразумевают под Огневым, но в пьесе мне всё это не нравится.
Тут Сталин окончательно взъелся на меня:
– Ну да, вы Огнев! Вы не Огнев, вы зазнались. Вы уже тоже зазнались. Вы зарвались, зазнались. Вы военные, вы всё понимаете, вы всё знаете, а мы, гражданские, не понимаем. Мы лучше вас это понимаем, что надо и что не надо.
Он ещё несколько раз возвращался к тому, что я зазнался, и пушил меня, горячо настаивая на правильности и полезности пьесы Корнейчука. Потом он обратился к Жукову:
– А вы какого мнения о пьесе Корнейчука?
Жукову повезло больше, чем мне: оказалось, что он ещё не читал этой пьесы, так что весь удар в данном случае пришёлся по мне.
Однако – и это характерно для Сталина – потом он дал указание: всем членам Военных советов фронтов опросить командующих и всех высших генералов, какого они мнения о пьесе Корнейчука. И это было сделано. В частности, Булганин разговаривал у нас на фронте с командующим артиллерией Западного фронта генералом Камерой. Тот ему резанул со всей прямотой: «Я бы не знаю, что сделал с этим писателем, который написал эту пьесу. Это безобразная пьеса, я бы с ним разделался за такую пьесу». Ну, это, разумеется, пошло в донесение, этот разговор с Камерой.
В следующий мой приезд в Москву Сталин спрашивает меня, кто такой Камера. Пришлось долго убеждать его, что это хороший, сильный командующий артиллерией фронта с большими заслугами в прошлом, таким образом отстаивать Камеру. Это удалось сделать, но, повернись всё немного по-другому, отзыв о пьесе Корнейчука мог ему дорого обойтись». Опрос военных по поводу пьесы – полная глупость. Офицеры должны читать эту чушь? В войсках не хватает личного состава, вооружения, техники, продовольствия, обмундирования, а им подсовывают чепуху какого-то завзятого сочинителя Корнейчука!
В.Д. Соколовский
И.В. Сталин, К.Е. Ворошилов и К.К. Рокоссовский на оборонительных рубежах под Москвой. Рисунок художника К. Финогенова
Всё же увлечения Сталина художественной литературой, на мой взгляд, отнюдь не являются его сильной стороной. Ходить дюжину раз в театр на одну и ту же постановку, прочитывать почти все выходящие в стране романы… – ладно бы в мирное, сытое время… А тут земля горит под ногами… Впрочем, увлечение искусством – черта многих диктаторов; вероятно, им это льстило: вот, дескать, какие они умные, даровитые, чуткие – и стишки любят, и музыку ценят, и живопись понимают, не пуста, дескать, у них натура… Напротив, чаще всего это было попыткой скрыть свою ущербность. Сталин всегда пытался быть хитрецом, но чаще всего его хитрость оборачивалась изуверством.
По-моему, многие политические лидеры СССР переоценивали значение и влияние искусства на жизнь граждан. Именно искусства, а не средств массовой информации. Ведь политизированные художнические поделки имеют ничтожное значение. Равно как и угоднические, неискренние творения.
…Незавидная миссия выпала Н.А. Булганину в ту пору: исследовать мнение военных относительно пьесы. Смалодушничал Николай Александрович, когда доложил истинную оценку боевого генерала И.П. Камера до вождя. Разве не мог Булганин написать округло, мол, мнение противоречивое: по словам, мол, генерала, что-то автору удалось, а вот что-то хотелось бы видеть в ином свете… За какую-то чепуху талантливому генералу голову бы снесли. Но так написать Булганин не мог! Сам выражался: «таковы были нравы». А во-вторых, Булганин был поставлен Хозяином бдить и «доносить» даже мелочи.
За готовность потрафить любым слабостям вождя недолюбливали не только Булганина, но и других членов Военных советов. Того же кровожадного Мехлиса, который и сам подаст на Булганина донос.
И.С. Конев и до того был невысокого мнения о члене Военного совета своего фронта, но оно ещё более окрепло после случая с донесением Булганина Сталину о генерал-лейтенанте артиллерии И.П. Камере.
А потом и вовсе Иван Степанович Конев лишился фронта и, как он считает, не без участия Булганина.
Из воспоминаний И.С. Конева: «Зимой 1943 года я был снят Сталиным с командования Западным фронтом в обстоятельствах, при которых я не мог считать это решение справедливым. Как командующий фронтом я получил целый ряд настороживших меня сведений о том, что немцы предполагали совершить отход с того выступа, который они тогда занимали перед Москвой.
…Проверяя полученные сведения, я предпринял на фронте частные операции. Сначала операция была проведена с 5-й армией, которой командовал тогда генерал Я.Т. Черевиченко. Надо признать, что операция, проводившаяся армией Черевиченко, оказалась неудачной. Мы понесли неоправданные потери, и вообще она была плохо организована. Черевиченко плохо справился со своими обязанностями командующего армией, и я имею основания сказать, что он подвёл меня как командующего фронтом. После этой неудачи у меня возник конфликт с Булганиным, который был в то время членом Военного совета Западного фронта. Хотя Черевиченко действительно плохо провёл операцию, часть ответственност