и за это, разумеется, легла и на командование фронтом, в первую очередь на меня. Но я, сказав Черевиченко всё, что считал необходимым, оценив его действия достаточно жёстко, тем не менее воспротивился намерению Булганина сделать Черевиченко этаким «козлом отпущения», и такой ценой самортизировав возможные неприятности со стороны Ставки.
После неудачи с 5-й армией я уехал на южный участок фронта в армию И.X. Баграмяна. Там разведывательно-наступательная операция прошла в целом удачно.
…И вот, когда эта частная, удачно закончившаяся операция была в основном завершена, на командном пункте Баграмяна, где я тогда находился, раздался звонок от Сталина. Сталин раздражённым тоном спросил меня, почему я не развиваю наступление. Я ответил ему, что у меня для этого нет необходимых сил и средств. Он стал настаивать. Я оставался при своём мнении. Он сказал:
– Смотрите, как действуют ваши соседи, как наступает Воронежский фронт! А вы!
…Когда я сказал, что перед нами другой противник, Сталин очень рассердился и резко сказал мне:
– Ну, конечно, вы не можете. Перед вами, конечно, особый противник.
Сказал и бросил трубку.
Через 24 часа после этого разговора, ещё находясь в армии Баграмяна и «ползая» там по переднему краю, чтобы дополнительно уточнить некоторые интересовавшие меня вопросы, связанные с возможностью отхода немцев, – а надо сказать, что я вообще, пока был на Западном фронте, весь его «исползал» по переднему краю, – так вот именно там, – говорю об этом только потому, что это в какой-то мере усугубляло степень моей обиды, – я узнал, что пришло решение Ставки о снятии меня с командования Западным фронтом…
…Не буду говорить о том, насколько тяжело я это переживал, это и так понятно. Правда, не подать вида и сохранить выдержку мне, хотя с трудом, но удалось.
…Я немедленно выехал в штаб фронта, сдал фронт генералу Соколовскому, который был начальником штаба Западного фронта, и поехал в Москву.
У меня сложилось впечатление, что моё снятие с фронта не было прямым следствием разговора со Сталиным. Этот разговор и моё несогласие были, что называется, последней каплей. Очевидно, решение Сталина было результатом необъективных донесений и устных докладов со стороны Булганина, с которым у меня к тому времени сложились довольно трудные отношения (выделено Е.Ш.). Сначала, когда я вступил в командование фронтом, он действовал в рамках обязанностей члена Военного совета, но последнее время пытался вмешиваться в непосредственное руководство операциями, недостаточно разбираясь для этого в военном деле. Я некоторое время терпел, проходил мимо попыток действовать подобным образом, но в конце концов у нас с ним произошёл крупный разговор, видимо, не оставшийся для меня без последствий».
Догадка Ивана Степановича о причастности Булганина к его освобождению от должности получила подтверждение довольно скоро. Сталин в 1943 году провёл совещание с членами Военных советов фронтов, где специально рассматривались вопросы, связанные с их взаимоотношениями с командованием фронтами. Сталин признал снятие Конева ошибочным, а отношение члена Военного совета к командующему неправильным. Правда, Конев не остался без должности: сперва он становится командующим Северо-Западным фронтом, а летом 1943 года – командующим Степным фронтом.
Булганин же остаётся на своей должности уже при новом командующем, которого хорошо знал – бывший начальник штаба Западного фронта генерал армии В.Д. Соколовский.
В литературе о войне и Верховном Главнокомандующем некоторые историки «смаковали» такое положение: дескать, Сталин боялся выезжать на фронт, опасался покидать Москву и лишь однажды выбрался в августе 1943 года на четыре дня в прифронтовую зону в районе Гжатска и Ржева, где уже не было поблизости никаких боевых действий: до линии фронта было от 130 до 160 км.
И всё же это была не единственная поездка Сталина на фронт. Возможно, о некоторых поездках мы узнаем только тогда, когда будут рассекречены все материалы той поры. Пока же известно, что во время обороны Москвы в 1941 году Сталин трижды посещал фронт. И во всех поездках, помимо охраны, его сопровождал или с ним встречался, наряду с другими военными, Н.А. Булганин.
Первый раз Сталин выехал на Западный фронт в июле 1941 года, где на малоярославском направлении создавалась мощная Можайская линия обороны. Он осмотрел первый пояс линии обороны, проходившей по линии Серпухов, Солнечногорск, Звенигород, на которую должны были выдвигаться резервы Ставки для обороны Москвы. Встретившись с командованием фронта и армиями, он детально обсуждал с ними дислокацию войск и план обороны Москвы.
В первых числах октября 1941 года Сталин и Булганин в сопровождении охраны ночью выезжали на Малоярославскую и Волоколамскую линию обороны, осматривали в отдельных местах её укрепления.
По воспоминаниям сталинского начальника охраны генерала Власика, в одном месте над их головами завязался бой между советскими и немецкими истребителями. Сталин вышел из машины и смотрел за боем, когда вокруг в мокрую траву падали и шипели как змеи раскалённые осколки. Верховный стал с интересом их рассматривать, а потом со смешком заметил: «Шипят, вот фашистское отродье». Начальник охраны Власик стал уговаривать Сталина уйти в укрытие, а тот отвечал с иронией: «Не беспокойтесь, наша пуля мимо нас не пролетит».
Насколько тут «художественного вымысла» – определять не берусь, но ни с того ни с сего вряд ли бы появились такие рисунки.
В середине ноября 1941 года Сталин выезжал в 16-ю армию Рокоссовского, чтобы посмотреть в действии установки «Катюша». И также в поездке с ним, среди других военных и охраны, находился Булганин. Эта поездка Сталина действительно была опасной, поскольку немцы охотились за этими установками залпового огня и предпринимали меры для их захвата.
А теперь самая известная поездка Сталина в прифронтовую полосу. Мне довелось побывать в том маленьком омузеенном домике в деревне Хорошево подо Ржевом, где останавливался Сталин в начале августа 1943 года. Встреча с руководством Калининского фронта. Этот дом знаменит ещё тем, что там Сталин распорядился подготовить приказ о первом орудийном салюте в честь взятия Орла и Белгорода.
Ржев. 1942 г.
И.А. Серов в своих дневниках – о поездке И.В. Сталина: «В августе 1943 года меня вызвал в Кремль Верховный главнокомандующий Сталин. Примерно в 3 часа ночи, когда я явился, он посмотрел на меня, улыбнулся, затем, поздоровавшись, сказал: «Я собирался ехать на Западный фронт к Соколовскому и на Калининский к Ерёменко, с тем чтобы ознакомиться на месте с дальнейшими наступательными действиями войск и подтолкнуть Ерёменко к более активным действиям…
…Руководство охраной и организацией поездки возлагается на вас. Весь маршрут по фронтам я скажу вам потом. Сейчас надо вам выехать в Гжатск и подготовить домик для ночлега и место, где кушать. Завтра утром встречайте наш поезд. Все ясно?» Я говорю: ясно. И добавил: «Об этом никто не должен знать, в том числе и нач[альни]к Управления охраны генерал Власик».
Существует мнение, что вождь, вероятно, хотел схитрить: оставив Власика в Москве. Все знали: где Власик, там и вождь…
«…Приехал в Гжатск. Его недавно освободили от фашистов. Кое-где появляются женщины с детьми и старики. Мужчины все были призваны в армию, как только освободили город. Присмотрел на окраине небольшой домик…
…После этого я недолго ждал на станции приезда Сталина, он в назначенное время приехал спецпоездом в Гжатск.
Вместе с ним в прицепном вагоне приехали 75 человек охраны под видом ж/д служащих. Все в штатском. Я думал, что взятая охрана согласована со Сталиным.
По приезде я разместил т. Сталина. Ему, видно, понравилось, и он остался отдыхать в комнате. Ефимов (нач[альни]к отделения по хозяйству) начал возиться возле печурки, которая была выложена во дворе. Я прошёл к Ефимову, он уже поставил вариться первое и чайник кипятку.
Прошло минут 35. Стоим, разговариваем, вдруг со двора подходит т. Сталин и спрашивает, что мы тут делаем. Говорю, готовим обед. Он заглянул под крышку и сказал, что похлёбку (первое он всегда звал похлебкой) есть не будет. Съешьте сами. Потом, обернувшись, увидел за кустом охранника (тот плохо замаскировался). Сталин с удивлением посмотрел на меня и спрашивает: что это за человек? Я ответил, что из охраны. Прошло несколько минут, он увидел другого охранника под кустом и опять спросил, кто это. Я ответил, а он нахмурился и потом сказал: а откуда вы их взяли? Я ответил, что они с вами приехали. Он рассердился и сказал: «Убрать их всех. Среди населения мужчин нет, а они болтаются!»
…По первоначальному плану, как мне сказал т. Сталин, он должен был ночевать в Гжатске. Потом слышал, как он говорил по ВЧ с Соколовским В.Д. – ком[андую]щим Западным фронтом, назвав себя Ивановым (его псевдоним). После этого он передумал и говорит мне: «Сейчас вам надо выехать в район Штаба Зап[адного] фронта (Юхнов) и в лесу найти несколько домиков, где стоял штаб фронта, который теперь продвинулся вперёд. Там будем ночевать».
Сталин не только себе дал псевдонимы (Васильев, Иванов), но и многие военачальники имели псевдонимы, к примеру: Жуков Г.К. – Константинов, Юрьев; Конев И.С. – Степанов, Степин; Рокоссовский К.К. – Костин, Донцов; удостоился псевдонима и Булганин Н.А., он кодировался под именем Николин.
«…Быстро нашёл в лесу домики, к счастью, там осталась фронтовая ВЧ-станция.
Вызвали девушек со ст[анции] ВЧ-связи, и они соорудили кровать с соломенным матрасом и подушкой тоже из соломы для т. Сталина. Штаб фронта, продвинувший[ся] вперёд, всю мебель и кровати вывез с собой. Остались железная кровать, которую девушки забрали себе, а нам дали поприличнее. Собрал я два стула. Девушкам сказал, чтобы вымыли полы, а сам поехал навстречу. Выехал из лесу на дорогу, чтобы не пропустить их, а сам стал бриться из лужи.
Только умылся, смотрю – идёт «Паккард», а грузовика с вещами нет. Выхожу на дорогу, подымаю руку и командую: «Стой!» Вышел Сталин, я ему начал рассказывать, что военные все вывезли с собой. Он посмотрел на меня и говорит: «А что я, князь, что ли, мне не дворец нужен».