Вполне возможно, что генерал Штеменко стал невольной жертвой другой интриги куда более крупного калибра – её затеял Берия против бывшего министра Вооружённых Сил Н.А. Булганина. К тому времени Булганин основательно нарастил свой политический вес, войдя в 1948 году в состав Политбюро ЦК ВКП(б) и став одним из заместителей Сталина в Совете Министров СССР. Берии, который стремился единолично влиять на стареющего вождя, был совершенно не нужен новый конкурент.
Интригу Берия затеял не напрямую – в Совмине или Политбюро ЦК, а через прежнюю вотчину Булганина – Министерство Вооружённых Сил (с февраля 1950 года – Военное министерство). Начальник Генерального штаба Штеменко, вероятно, по подсказке Берии, поставил перед подчинёнными, в общем-то, невинную задачу – подготовить справку, какие представления по важным вопросам Вооружённых Сил, направляемые в Совет Министров, не получили своевременного разрешения. Генерал вряд ли и сам подозревал, во что может вылиться такая инициатива. Обобщённая информация была доложена Сталину, а также разослана членам Политбюро. Предлог благовидный – сдвинуть решение многих проблем с мёртвой точки, улучшить бумагооборот. Подлинный же замысел заключался в том, чтобы негативной информацией бросить тень на Булганина, курировавшего в правительстве военные вопросы.
Хитрый замысел реализовать, однако, не удалось. Сталин разгадал его загодя, а в его планы не входило низвержение бывшего министра Вооружённых Сил и усиление, тем самым, Берии. С другой стороны, и сам Булганин сумел на заседании Политбюро ЦК и Совета Министров сделать толковый доклад, из которого следовало, что если задержки в решении тех или иных вопросов имелись, происходили они не по его вине.
Как вспоминал много лет прослуживший в Генштабе и потому хорошо информированный генерал-полковник И.С. Глебов, докладывал он около полутора часов, время от времени обращаясь к маршалу A.M. Василевскому за подтверждением: «Так это?» Доклад прозвучал убедительно, обсуждать его даже не стали. Претензии Генштаба выглядели мелкими придирками.
Сталин, взяв слово, внёс предложение освободить Штеменко, инициировавшего разбирательство, от должности начальника Генерального штаба и дать ему возможность поработать в войсках: «Видимо, Штеменко ещё молод и не совсем освоил все направления работы Генштаба».
Интрига против Булганина, таким образом, провалилась, но по Штеменко ударила. В июне 1952 года он был отправлен в Германию начальником штаба – первым заместителем главнокомандующего Группой советских оккупационных войск. Одновременно был снят с должности начальник Главного оперативного управления – заместитель начальника Генерального штаба генерал-полковник Н.А. Ломов, непосредственно готовивший злосчастную справку, его перевели начальником штаба – первым заместителем командующего войсками Дальнего Востока». Считается, что от Маршала Н.А. Булганина досталось и советскому флоту, в лице нескольких адмиралов, в том числе выдающемуся адмиралу, Герою Советского Союза Николаю Герасимовичу Кузнецову. Забегая вперёд, скажу, что в 1955 году дочь Н.А. Булганина Вера Николаевна и сын Николая Герасимовича от первого брака Виктор Николаевич сочетались законным браком. Судьба сделала этих людей сватами. Породнила. Но взаимопонимания между ними так и не случилось. Адмирал Кузнецов называет Булганина «злым гением» на тех «крутых поворотах», где они сходились друг с другом.
«После войны, когда окружение Сталина соревновалось в угодничестве, встречи с ним стали редкими. Почти все вопросы (в том числе и военные) теперь решались его заместителями. Наш наркомат был «упразднён». Фактически наркомом или министром обороны являлся Булганин. С флотскими делами стало совсем худо. Не любя флота, а также не желая разбираться в его сложных и дорогостоящих проблемах, он старался где только можно «задвинуть» их на задний план или решить в пользу Наркомсудпрома…
Редко появляясь в Кремле (а больше на ближней даче), Сталин после настойчивых просьб принимал всего на несколько минут, как всегда, в окружении своих ближайших помощников. Тратить время на «приятные» доклады мне не хотелось, и я обычно начинал с самого трудного, а стало быть, с самого неприятного. Большинство из присутствовавших слушали это недоброжелательно или, в лучшем случае, безразлично. Булганин же метал взгляды: доклады, как правило, шли вразрез с его мнением или прямо содержали жалобу на него. Если Сталин поддерживал меня, то все поддакивали, и принималось нужное мне решение. Чаще же всего было иначе. Стоило ему высказать сомнение в правильности моих доводов, как все дружно утверждали, что я не прав. В таком случае разумнее всего было «сматывать удочки». Но я по своему упрямому характеру продолжал настаивать и доказывать. Я не подходил для того, чтобы безропотно подтверждать все глупости Булганина, а потом, когда ему будет угодно, так же безропотно подставлять свою голову под удар за его ошибки…
Когда в 1951 году при загадочных для меня обстоятельствах я снова очутился в должности министра ВМФ, физически слабый Сталин уже совсем не хотел слышать про недостатки. Зная об этом, окружение тешило его докладами розового цвета. «Не следует беспокоить вождя», – сказал мне однажды Маленков, когда мы отправлялись на дачу. Он знал мой строптивый характер. Но и я знал, что предметом разговора будет как раз мой большой доклад Сталину о крупных недостатках в судостроении. Откладывание из года в год всех сложных вопросов по судостроению привело к тому, что выпускались только старые корабли. Вот об этом я и написал. Когда расположились за столом, Сталин поднял мой доклад и, обращаясь ко всем, спросил: «Так ли это?» «Кузнецов сгущает краски», – бросил кто-то реплику. «Ну, посмотрите», – ответил Сталин и бросил доклад на середину стола. Перешли к другим вопросам, и я понял, что всё это мне даром не пройдёт. Вместе со своим докладом я был отдан в руки «тройки»: Булганин, Берия, Маленков. Вот здесь и нужно искать причины моих дальнейших злоключений. Булганин окончательно возненавидел меня. Находясь тогда в тесной дружбе с Хрущёвым, он передал ему всю свою ненависть ко мне».
У Н.Г. Кузнецова были претензии к Н.А. Булганину и посерьёзней.
«…В деле «крутых поворотов» моим злым гением, как в первом случае (отдача под суд), так и во втором (уход в отставку), был Н.А. Булганин. Почему? Когда он замещал наркома обороны при Сталине, у меня произошёл с ним довольно неприятный разговор из-за помещения для Наркомата ВМФ. Он тогда беспардонно приказал выселить из одного дома несколько управлений флота. Я попросил замену, он отказал. Согласиться с ним я не мог и доложил Сталину. Сталин, вставая на мою сторону, упрекнул Булганина: как же выселяете, не предоставляя ничего взамен? Булганин взбесился. Придя в свой кабинет, он заявил мне, что «знает, как варится кухня», пообещав при случае всё вспомнить.
Вскоре подоспела кампания по борьбе с космополитами, и ряд дел разбирался в наркоматах. Некий В. Алферов (офицер минно-торпедного управления ВМФ, капитан 1-го ранга – прим. Е.Ш.), чуя обстановку (конъюнктуру), написал доклад, что вот-де у Кузнецова было преклонение перед иностранцами, и привёл случай с парашютной торпедой.
…Булганин подхватил это и, воодушевившись, сделал всё возможное, чтобы «раздуть кадило». В тех условиях это было нетрудно сделать. Действовали и решали дело не логика, факты или правосудие, а личные мнения. Булганин к тому же мало разбирался в военном деле, хотя и хорошо усвоил полезность слушаться. Он и выполнял все указания, не имея своей государственной позиции. Он был плохой политик, но хороший политикан.
Когда в 1947 году Сталин на Главном Военном совете поставил вопрос о моём освобождении, я не удивился: «кухня уже варилась» Булганиным. Морально я был к этому подготовлен. Сталин назвал моим преемником И.С. Юмашева. В этом я не видел логики. Тихоокеанский флот почти не воевал, и боевого опыта у Юмашева было мало.
…Вызванный из Ленинграда вместе с Л.М. Галлером, я не знал, в чём дело. Помнится, в поезде мы с Леонидом Михайловичем всё гадали о причинах вызова. И не угадали. Оказалось, нам предстоит дать объяснение, почему было дано разрешение передать чертежи парашютной торпеды англичанам. Чертежи не были секретными, и их мог передать начальник Главного морского штаба. Но когда меня спросили, давал ли я разрешение, то я ответил, что, очевидно, давал, так как начальник ГМШ обычно такие вопросы не решал без моего ведома. Отвечаю я.
Было решено судить нас судом чести.
Нашли врагов народа! Все четыре адмирала честно отвоевали – и вот, пожалуйста, на суд чести! Во главе этого дела был поставлен маршал Л.А. Говоров. Порядочный человек, но «своё суждение иметь» не решился и по указке Булганина, где можно, сгущал краски».
25 марта 1947 года А.А. Жданов представил Сталину на утверждение проект постановления ЦК ВКП(б) «О судах чести в министерствах СССР и центральных ведомствах». Проект был подготовлен Ждановым вместе с его выдвиженцами – А.А. Кузнецовым и М.А. Сусловым.
Название громкое и ко многому обязывающее: «Суд чести!» Вскоре одного из разработчиков этого положения А.А. Кузнецова расстреляют.
Некоторые значимые выдержки из Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о Судах чести в министерствах СССР и центральных ведомствах от 28 марта 1947 года см. в Приложении 6.
Н.А. Булганин и Н.Г. Кузнецов на флоте. 1954 г.
Сразу замечу, суды чести вскоре после появления и проявления стали резко ограничивать. Возможно, они могли спровоцировать новые репрессии, которые вылились бы в уничтожение специалистов разных отраслей в послевоенный период и были бы для страны просто катастрофой. Уже 15 марта 1948 года Политбюро сочло, что надо запретить министрам организовывать суды чести над работниками министерств без санкции Политбюро. Начиная с 1949 года ходатайства о рассмотрении дел отдельных лиц в судах чести, направляемые из низовых организаций в Политбюро на утверждение, в абсолютном большинстве были отклонены.
Хронология дела над адмиралами была такова.