на христиан.
Но есть и другие почитаемые в христианском мире Крискенты. Например, священномученик Крискент, апостол от 70-ти, который был спутником и учеником апостола Павла. Он был поставлен епископом в Галатии и в период правления императора Траяна принял мученическую кончину за проповедование Евангелия среди язычников.
А были еще и Крискент Испанский мученик, который после жестоких истязаний принял мученическую кончину в Испании за смелое исповедание веры во Христа. И Крискент Коринфский, святой мученик, что принял мученическую кончину в 251 году (по другим данным, в 258 году) в Коринфе за смелое и открытое исповедание веры Христовой во времена гонений на христиан. Кстати, странным образом год его кончины (258-й) совпадает с годом убиения Крискента Мирликийского. Не есть ли это одно лицо?
Вспомним еще и Крискентия, мученика Римского (Ма-эста, Дуччо ди Буонинсенья Крискентий), святого отрока, убиенного в 303 году.
По поводу Диоскорида (Диоскора) можно сказать то же самое, что и о Крискенте. Их было несколько.
Диоскор Пергийский (Памфилийский), живший во II столетии, мученик и святой, который был вместе с Феодором, матерью его Филиппией, Сократом и Дионисием распят в Перге Памфилийской. Другой Диоскор — мученик, который был обезглавлен по приказу префекта Египта во времена гонений на христиан при Диоклетиане около 305 года. Еще один Диоскор (Диоскорид) Новый, мученик и святой, был обезглавлен в Смирне, дата события неизвестна. И все тот же Диоскор (Диоскорид) Римский, мученик, пострадавший в Риме в 326 году вместе с Крискентом и Павлом.
Считается, что Диоскорид и Фемистокл пострадали в Мирах в 250–251 годах. Но кто они и произошло ли это точно в Мирах — мы не ведаем.
Не случайно в православном календаре мы находим сведения сразу о трех мучениках, которые были преданы смерти в Риме в 326 году за смелое и открытое исповедание веры во Христа. Это Крискент, Павел и Диоскорид. То есть мы видим оба имени, упоминаемые в связи с событиями в Мирах, где святитель Николай спасал трех приговоренных к смертной казни. Случайно ли?
Епископ Мирликийский Николай мог знать Диоскорида, убитого в 305 году. Но нас интересует храм во имя сразу двух мучеников — Крискента и Диоскорида. И здесь нам важнее события, приближенные к тем, когда святитель освобождал из заточения трех узников.
А самым ближним таким событием как раз и является убиение Крискента и Диоскора в Риме в 326 году. Хотя это вообще-то довольно странно, если знать, что данный год, следовавший сразу за Никейским собором, был олицетворением времени, когда христианство набирало силы. То есть это был год правления императора Константина Великого, когда гонения фактически закончились…
Уже в довольно старых источниках, как, например, «Месяцеслов по церковному Обиходу XIII века» (см.: Макарий, митрополит Московский и Коломенский. История Русской Церкви. Кн. 2), мы находим в разделе за май дату, широко отмечаемую в Церкви: «Страсть св. Крискента, Павла, Диоскора».
А теперь откроем «Энкомий», или, иначе говоря, «Похвальное слово Святителю и Чудотворцу Николаю», святителя Андрея Критского (датируется VII–VIII веками), где читаем:
«Величаю тебя, Митрополия Ликийская! ты стяжала Пастыря чадолюбиваго; ты прияла на главу свою драгий и нетленный венец… Ты имеешь и трех сподвижников его: Крискента, Диоскорида и Никокла (историк А. В. Бугаевский отождествляет его с Фемистоклом. — К. К.-С.), озаренных светом Троицы, коих сам Триединый Бог достойно почтил наградами царствия, за их подвиги. Сей славный союз увенчан столь же славною главою! Ибо Николай совершил мужественно равный с ними подвиг, и был мученик своею готовностию. И что еще более, — его воодушевлением и ревностию оные Герои соплели себе мученический венец».
То есть Андрей Критский искренне считал Крискента и Диоскорида «сподвижниками» святителя Николая; между ними был «союз», и что «его воодушевлением и ревностию оные Герои соплели себе мученический венец». Абсолютно ясна его точка зрения — святитель Николай их пережил, они были воспитаны на его примере, они знали его лично! А значит — были его современниками.
Если это так, то события 326 года в Риме приобретают для нас особенное значение. Убиение Крискента и Диоскора, упоминаемых в «Деянии о стратилатах», становится важным, чтобы понять датировку происходивших событий. Если церковь «мучеников братьев-исповедников Крискента и Диоскорида», у стен которой святитель Николай сделал остановку, уже существовала, то спасение узников от казни, во-первых, едва ли могло произойти ранее 326 года, а во-вторых, приближает нас к дополнительному обоснованию датировки самого «Деяния о стратилатах», о которой мы уже говорили.
Еще одним из интересных фактов представляется нам название поселения — Леонти (от слова «лев»). Оно вполне могло быть связано с двумя святыми мучениками по имени Лев, имеющими отношение к Ликии и Мирам Ликийским. Еще до святителя Николая был известен Лев, пострадавший в Патаре, а другого Льва, — убиенного при императоре Диоклетиане, — епископ Миры мог знать лично. Не случайно в рассказе о спасении трех узников использована цитата из Священного Писания, где святитель Николай смелостью своей сравнивается со львом.
Представляют интерес размышления итальянского исследователя о. Джерардо Чоффари, посвященные истории о казни трех невинно обвиненных в Мирах.
Во-первых, он считает, что это произошло «по возвращении в Миру», когда «прибывшего из Никеи святого епископа Николая с энтузиазмом встречали жители, и он не разочаровывал их, принимая участие, несмотря на почтенный возраст, в обычных и повседневных делах людей. Таким образом, он возобновил свою пастырскую деятельность с большой энергией».
Во-вторых, в истории с тремя неказненными жителями города Чоффари видит то, что «это хорошо вписывается в рамки реформ Константина, которые дали епископам значительную власть. Евсевий уже писал, что Константин больше доверял епископам, чем магистратам».
Здесь уместно вспомнить «Церковную историю» Ер-мия Созомена (V век), который утверждал: «Особым законом Константин повсюду освободил от подати и клириков; также позволил тяжущимся, если бы они охотно отказывались от гражданских начальников, требовать суда епископского, — и приговор епископов надлежало почитать решительным, поставлять его выше приговора других судей, так как бы он произнесен был самим царем; исполнителями же его долженствовали быть правители и подчиненные им войска… Я нахожу достойными упоминания законы Константина и в пользу освобождаемых Церковию. Так как, по строгости законов, несмотря даже на несогласие людей крепостных, весьма трудно было получить драгоценную свободу, называемую римским гражданством; то он постановил три закона, которыми предписывалось, чтобы все освобождаемые в церквах, при свидетельстве священников, получали право римского гражданства. Указания на столь благочестивое установление есть еще в наше время; ибо доныне сохраняется обычай — законы об этом вписывать в грамоты отпущенников. Так вот что узаконил Константин, и так-то своими узаконениями более всего старался возвысить богопочтение. Впрочем, оно и само по себе было славно добродетелями тех, которые тогда принимали его».
Чоффари так комментирует это высказывание: «Вероятно, Константин знал о коррупции многих имперских чиновников и считал, что коррумпировать епископа сложнее, чем государственного судью. Николай, который, безусловно, выполнял требования, относящиеся к морально честному епископу, подумал, что пришло время применить имперские привилегии. В любом случае, возможно, агиограф несколько драматизирует историю, когда говорит, что палач уже размахивал мечом — сцена, которая является одной из наиболее известных в николаевской иконографии».
Интересно для нас и рассуждение русского историка-эмигранта А. А. Васильева из его «Истории Византийской империи» середины XX столетия: «Очень важные привилегии были даны епископским судам. Всякий человек имел право, по соглашению с противной стороной, переносить любое гражданское дело на епископский суд, хотя бы дело в гражданском суде и было уже начато. В конце правления Константина компетенция епископских судов была еще более расширена: 1) решения епископов должны были признаваться окончательными по делам лиц всякого возраста; 2) всякое гражданское дело могло быть перенесено в епископский суд в любой стадии процесса и даже при нежелании противной стороны; 3) приговоры епископских судов должны утверждаться светскими судьями».
Теперь становится все более понятным — почему так активно вел себя епископ Николай. Он имел право остановить казнь. И его ждали, чтобы он реализовал свое право. Но сама епископская привилегия имела и обратную сторону. Васильев пишет: «Подобные судебные привилегии епископов, возвышая их авторитет в глазах общества, в то же время являлись для них тяжелым бременем, так как создавали немало осложнений; претерпевшая сторона в силу безапелляционности епископского приговора, который не всегда мог быть и правильным, сохраняла в себе чувство раздражения и недовольства. К тому же привлечение епископов к исполнению светских функций вносило в их среду чрезвычайно много мирских интересов».
Итак, вынесением справедливого решения об освобождении узников, приговоренных к смерти, а также прощением тех, кто задумал само злодеяние, заканчивается первая часть истории «Деяния о стратилатах». В ней мы видим святителя Николая очень характерным человеком, способным на решительные поступки (не только на пощечину еретику Арию!). Он предстает перед читателями как независимый, энергичный, очень смелый и во многом — милосердный пастырь. Джерардо Чоффари приписывает ему также и особое чувство юмора. Итальянский исследователь находит в оригинале текста, в важной и недвусмысленной, резкой и обвинительной речи святителя о замысливших злодеяние Симониде и Евдокие («коррупционерах», по Чоффари), оригинальную игру слов — замену их реальных имен на Crisaffio е Argiro (так могли бы звучать их собственные имена, произведенные от «злата» и «серебра» —