Эйхе. А как же такие письма Ягода не читал?) Ягода знал об этих письмах. Ягода знал о том, что Мануильский после того, как процесс начался, увидал фамилии и написал мне письмо. Написал письмо.
Товарищи, мы еще в 1931 г. вас предупреждали о том, что Берман-Юрин, Лурье, Ольберг, затем этот самый Фриц Давид и четвертый, который на процессе не участвовал, – целый ряд других, что они такие-то и такие-то. Т. Ягода учинил следствие, собрал эти материалы, но ходу им никуда не дал (Ягода. Они же все арестованы, Фриц Давид и другие.) Я говорю не о Фрице Давиде, а почему вы скрыли, почему вы этих сволочей не арестовали, почему вы скрыли? Почему в аппарате у Гая говорили следователю: «Ты ничего об этом деле не знаешь и молчи» (Шум.) Своих людей надо было арестовать, а они эти дела скрывали – вот о чем речь идет. А Фриц Давид – это мы знаем – он не по вашей вине был арестован, а против вас (Ягода. Неверно.) Вы бы могли давным-давно арестовать Ольберга, три года тому назад могли бы арестовать и не давать ему возможности три года безнаказанно организовывать террористические группы, ездить и в Германию и обратно (Голос с места. Это уже не отсутствие бдительности!) Еще какой тормоз политический есть, который заставил меня пойти на некоторые своеобразные «подпольные» совещания.
Вам всем памятно выступление т. Ягоды на Пленуме ЦК, когда он докладывал об этом, – такую чепуху порол о том, что Троцкий не при чем и к Троцкому подойти никак нельзя. Это же было, товарищи, что? Это была ориентировка для аппарата. При той дисциплине, которая существует в органах Наркомвнудела, при той чуткости аппарата, которая у работников есть, это уже был сигнал, что значит сюда нельзя лезть, не лезьте в этом направлении к Троцкому. Так маленькие люди и поняли. Вы, Генрих Григорьевич, не удивляйтесь – это инерция аппарата, когда вы сказали полслова, они в полный голос говорят (Ягода. Я все время, всю жизнь старался пролезть к Троцкому.) Если вы старались всю жизнь и не пролезли – это очень плохо. Мы стараемся очень недавно и очень легко пролезли, никакой трудности это не составляет, надо иметь желание, пролезть не так трудно. Я чувствую, что в аппарате что-то пружинит с Троцким, а т. Сталину яснее ясного было. Из выступления т. Сталина прямо был поставлен вопрос, что тут рука Троцкого, надо его ловить за руку.
Я вначале думал провести это дело на оперативных совещаниях, которые собирались у Молчанова. К сожалению, это дело у меня не вышло. Я тогда вызвал Агранова к себе на дачу в выходной день под видом того, чтобы погулять, и дал ему директиву: «Вот что, Яков Саулович, либо я сам пойду на драку, тогда тебе придется выбирать, либо ты должен пойти на драку, т. е. изволь – в Московской области сидят Дрейцер, Лурье, Фриц Давид и еще много других – это прямые кадровики Троцкого, если у кого есть связь с Троцким, то у Дрейцера, это его охранитель, его близкий человек, иди туда, сиди в этом аппарате и разворачивай работу там вовсю, черт с ним». После долгого разговора, довольно конкретного, так и порешили – он пошел в Московскую область и вместе с москвичами они взяли Дрейцера и сразу же прорвалось. Должен сказать, что без скандалов не обошлось, внутренних скандалов. Несмотря на то, что от меня это тщательно скрывали, никто не должен был знать о том, что происходит, а ведь у вас с Аграновым были объяснения (Ягода. Я вам говорил по телефону.) Нет, кроме этого. А по телефону вы мне говорили относительно показаний Фрица Давида о том, что он обманул нас. И ничего в этом страшного нет. Это другой вопрос. Это дело следствия. Но из этого нельзя сказать, что Фриц Давид не видался с Троцким. Это разные вещи. Ну, словом, у вас было довольно крупное объяснение с Аграновым. Я это знал и без Агранова и без вас. Знал, какие у вас объяснения, и знал, что вы считали и показания Дрейцера, и показания Фрица Давида, и Лурье и всех других – чепухой (Ягода. Неправда.) Нет, это так, есть люди, которые говорят, все чекисты, которые участвовали в этом деле, они все говорят. А кроме того, достаточно прочитать протокол с вашей резолюцией, где прямо сказано:
«Чепуха, ерунда, не может быть». Что это показывает? Вредительство или нет? Чепуха. Конечно, я ни в какой мере не могу поставить такой вины т. Ягоде. Но это политическая слепота, узковедомственное самолюбие. Почему без нас? Вдруг какой-то ЦК находится и начинает вмешиваться во все дела. Вот эта узколобая ведомственность, отсутствие политического чутья и большевистской партийности, это явилось следствием того, что мы, мол, сами с усами, без ЦК справимся. А тут ЦК пристал. Ну, что с ним, как-нибудь надо терпеть»[110].
В данном случае Ежов старался не только утопить Ягоду, но еще оправдать версию о «террористических группах Ольберга», прозвучавшую на процессе Зиновьева и Каменева. Эта версия была полностью разоблачена Троцким. Лев Давыдович писал: «На процессе, как и во время следствия, официальные и неофициальные обвинители (т.-е. обвиняемые) особенно охотно употребляли выражение: надо «убрать Сталина». Во время следствия этой формулой сперва оперируют, как бесформенной болванкой. Из нее можно сделать кистень, но можно и ничего не сделать. Легально ли «убрать», т.-е. на основе устава и через партийный съезд, на котором и генеральный секретарь подлежит переизбранию или замене – или как-нибудь иначе, «нелегально» – этот вопрос следователи старательно затуманивают в начале следствия. Там видно будет. Пока подсудимые не сломлены окончательно у них вымогают лишь признания в намерении «убрать Сталина», убрать, т.-е. сменить. Затем, как бы невзначай, у них требуют признаний в том, что они стоят за «острые методы». Остальное понятно: одно соединяется с другим и, когда подсудимый сломлен окончательно, следователь раскрывает карты. Острые методы оказываются террором, убрать – становится синонимом убить. И на первый взгляд невинная болванка, оттачивается и превращается в смертоносное оружие. На суде формула «убрать Сталина» приобретает право гражданства уже в новом качестве: убрать значит убить.
Особенно ярко это обнаруживается в показаниях Тер-Ваганяна.
Но почему Сталину и его сподручным так далось это выражение? Откуда оно взялось впервые? В своей речи прокурор Вышинский дает нам на этот счет некоторые разъяснения: «В марте 1932 года в припадке контр-революционного бешенства Троцкий разразился открытым письмом с призывом «убрать Сталина». (Письмо это было изъято из потайной стенки гольцмановского чемодана и приобщено к делу в качестве вещественного доказательства)». Об этом же говорит Ольберг, показывая, что «впервые о моей поездке (в СССР) Седов заговорил со мной после обращения Троцкого, связанного с лишением Троцкого гражданства СССР. В этом обращении Троцкий развивал мысль о необходимости убить Сталина. Мысль эта выражена следующими словами: «необходимо убрать Сталина». Седов, показав мне написанный на пишущей машинке текст этого обращения заявил: ну вот, теперь вы видите, яснее сказать нельзя, это дипломатическая формулировка».
Мы узнаем, таким образом, что речь идет об открытом письме Троцкого, написанном в марте 1932 года, в связи с лишением Троцкого гражданства СССР. Вышинский не находит нужным цитировать столь важный документ, хотя письмо и «приобщено к делу в качестве вещественного доказательства». Почему? Мы это сейчас узнаем. «Призыв» Троцкого к убийству Сталина был не чем иным, как открытым письмом Троцкого к ЦИК’у, т.-е. Калинину, Петровскому и другим, напечатанным в свое время в «Бюллетене».
Хотя «Письмо» было напечатано, Седов почему-то показывал Ольбергу экземпляр, напечатанный «на пишущей машинке». Это нужно было Ольбергу для пущей конспиративной таинственности. Жалкие выкрутасы!
Это Калинину и Петровскому Троцкий дает – через печать! – инструкции убить Сталина. Какая сенсация! И почему Калинина нет среди подсудимых? Или до него еще не дошла очередь?
Вот интересующая нас выдержка из этого Открытого письма:
«Сталин завел нас в тупик. Нельзя выйти на дорогу иначе, как ликвидировав сталинщину. Надо довериться рабочему классу, надо дать пролетарскому авангарду возможность посредством свободной критики сверху донизу пересмотреть всю советскую систему, беспощадно очистить ее от накопившегося мусора. Надо, наконец, выполнить последний настойчивый совет Ленина: убрать Сталина».
Теперь понятно, почему Вышинский не цитирует этот столь важный, положивший основу «террору», документ!
На эту удочку попался, кажется, один только Керенский: «Один документ, – говорит он, – во всяком случае имеется – и не малого значения. Вышинский обмолвился (?!) одной фразой, которой никто (никто, за исключением, разумеется, Керенского) не заметил». Дальше идет вышеприведенная нами цитата из речи Вышинского.
Процитируй он всего одну фразу – сенсация была бы еще большая. Троцкий не только призывает убрать – «убить» – Сталина, но и ссылается при этом на Ленина!
Основоположником терроризма и первым террористом оказывается, таким образом, Ленин, а не Троцкий.
«Последний настойчивый совет Ленина» – это его знаменитое «Завещание». Напомним, что писал в нем Ленин.
«Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью.
Сталин слишком груб и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лойялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью, но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого это не мелочь, или такая мелочь, которая может получить решающее значение. 4 января 1923 года».