Сентябрьский номер «Большевика» (1936 г.), орган ЦК ВКП, своими словами так передает завещание Ленина: «Сталин, которого Ленин умирая поставил во главе партии»!!.
Снять Сталина – грубее говоря убрать – с поста генсека, – вот что предлагал Ленин в своем Завещании. Вот они источники «терроризма», которых так благоразумно не цитирует Вышинский!»[111]
В конце августа или в сентябре 36-го Ежов сообщил Кагановичу и Орджоникидзе, что человеком, толкавшим Томского на союз с правыми, оказался Ягода, который будто бы «играл очень активную роль в руководящей тройке правых, регулярно поставлял им материалы о положении в ЦК и всячески активизировал их выступление».
Перед этим Ежов по телефону связался со Сталиным. Тезисы к этой беседе (или её запись) сохранились в до сих пор закрытом архиве Ежова в РГАСПИ. Николай Иванович настаивал там, что Томский клевещет на Ягоду, сводя с ним старые счёты. Однако при этом глава ЦКК обвинил шефа НКВД в недооценке троцкистской опасности. «Лично я сомневаюсь, – писал Николай Иванович, – что правые заключили прямой организационный блок с троцкистами и зиновьевцами». При этом он отмечал, что «новый процесс затевать вряд ли целесообразно… Арест и наказание Радека и Пятакова вне суда, несомненно, просочатся в заграничную печать. Тем не менее, на это идти надо… Стрелять придётся довольно внушительное количество. Лично я думаю, что на это надо пойти и раз навсегда покончить с этой мразью… Понятно, что никаких процессов устраивать не надо. Всё можно сделать в упрощённом порядке по закону от первого декабря и даже без формального заседания суда»[112].
Насчёт новых политических процессов Сталин держался иной точки зрения. А вот мысль о том, что «внушительное количество» оппозиционеров и просто почему-либо неугодных партийцев надо будет расстрелять без суда, в ускоренном порядке, ему понравилась, поскольку отвечала самым заветным чаяниям.
Вечером 25 сентября 1936 года Сталин и Жданов послали Кагановичу, Молотову, Ворошилову и Андрееву историческую шифровку за № 1360/ш. В отличие от большинства других шифровок, поступавших в Сочи и из Сочи, она была передана только по каналам партийной связи и не была продублирована по линии связи НКВД – чтобы Ягода не узнал её содержания. Вот её полный текст, ранее не публиковавшийся: «Москва, ЦК ВКП(б) т.т. Кагановичу, Молотову и другим членам Политбюро.
Первое. Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение т. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей НКВД. Замом Ежова в наркомвнуделе можно оставить Агранова (Якова Сауловича Агранова, надзиравшего за интеллигенцией и дружившего, по должности, с Маяковским, Ежов расстрелял 1 августа 1938 года. – Б.С.).
Второе. Считаем необходимым и срочным делом снять Рыкова с НКСвязи и назначить на пост НКСвязи Ягода. Мы думаем, что дело это не нуждается в мотивировке, так как оно и так ясно.
Третье. Считаем абсолютно срочным делом снятие Лобова и назначение на пост НКлеса т. Иванова, секретаря Северного крайкома. Иванов знает лесное дело, и человек он оперативный; Лобов, как нарком, не справляется с делом и каждый год его проваливает. Предлагаем оставить Лобова первым замом Иванова по Нклесу.
Четвёртое. Что касается Комиссии Партконтроля, то Ежова можно оставить по совместительству председателем Комиссии Партконтроля с тем, чтобы он 9/10 своего времени отдавал НКВД, а первым заместителем Ежова по комиссии можно было бы выдвинуть Яковлева Якова Аркадьевича.
Пятое. Ежов согласен с нашими предложениями.
Шестое. Само собой разумеется, что Ежов остаётся секретарём ЦК.
Сталин, Жданов»[113].
После ареста на допросе Ягода утверждал, что в сентябре 1936 г. по его указаниям сотрудник НКВД прослушивал телефонные разговоры Сталина с Ежовым, и этот сотрудник доложил Ягоде, что «Сталин вызывает Ежова в свою резиденцию в Сочи»[114].
В последующие дни все предложенные Сталиным и Ждановым перемещения были произведены незамедлительно. Только С.С. Лобов не захотел оставаться в подчинении у В.И. Иванова и был назначен наркомом пищевой промышленности РСФСР. Впрочем, в этой должности Семён Семёнович пробыл недолго.
Любопытно, что ни один из тех, кто был назван в тексте шифровки, не пережил эпохи Большого террора. Рыков, Ягода и Владимир Иванович Иванов оказались на одной скамье подсудимых и были расстреляны по делу «правотроцкистского блока». Лобова расстреляли раньше, в октябре 37-го, обвинив в троцкизме. Яковлев прожил дольше всех. Ежов вывел в расход своего заместителя только 29 июля 1938 года. Создаётся впечатление, что все упомянутые в шифровке деятели, не исключая самого Николая Ивановича, уже тогда были верными кандидатами на заклание.
Характерно, что о новых назначениях Сталин сначала сообщил Ежову (очевидно, в разговоре по телефону), и только потом – членам Политбюро, нисколько не сомневаясь в их одобрении. Николай Иванович тем самым ставился вровень с членами высшего партийного органа.
26 сентября в специальной записке Сталин убеждал Ягоду принять новое назначение, подчёркивая, что Наркомат связи – «оборонный», и что он, Ягода, сможет поднять его работу. В тот же день Ежов возглавил НКВД, а Генрих Григорьевич стал наркомом связи. Понимал ли он, что это конец? Неизвестно. Но падение продолжалось. 29 сентября 1936 года Генриха Григорьевича отправили в двухмесячный отпуск «по состоянию здоровья». А 29 января 37-го он был уволен в запас и перестал носить мундир генерального комиссара государственной безопасности. На февральско-мартовском пленуме ЦК деятельность Генриха Григорьевича в НКВД подвергли уничтожающей критике, а 28 марта его арестовали прямо на квартире в Кремле. Ягода был кандидатом в члены ЦК ВКП(б) и членом ЦИКа, и теоретически на его арест требовалась предварительная санкция этих органов. Её получили задним числом. 31 марта 1937 года Сталин направил членам ЦК ВКП(б) следующее послание: «Ввиду обнаруженных антигосударственных и уголовных преступлений наркома связи Ягода, совершёнными в бытность его наркомом внутренних дел, а также после его перехода в Наркомат связи, Политбюро ЦК ВКП доводит до сведения членов ЦК ВКП, что ввиду опасности оставления Ягода на воле хотя бы на один день, оно оказалось вынужденным дать распоряжение о немедленном аресте Ягода. Политбюро ЦК ВКП просит членов ЦК ВКП санкционировать исключение Ягода из партии и ЦК и его арест»[115]. Разумеется, члены ЦК это решение единогласно одобрили.
30 сентября Каганович написал Серго Орджоникидзе: «Это замечательное мудрое решение нашего родителя назрело и встретило прекрасное отношение в партии и в стране. Ягода безусловно оказался слабым для такой роли, быть организатором строительства это одно, а быть политически зрелым и вскрывать своевременно врагов это другое… У Ежова наверняка дела пойдут хорошо. По моим сведениям и в среде чекистов, за небольшим исключением, встретили смену руководства хорошо». Две недели спустя Лазарь Моисеевич подтвердил, что у «Ежова дела выходят хорошо! Он крепко, по-сталински, взялся за дело»[116].
Первым, кого Ежов принял по возвращении из Сочи, был Г.С. Люшков, бывший заместитель начальника секретнополитического отдела ГУГБ НКВД, с которым Ежов тесно сотрудничал во время расследования убийства Кирова. Ягода незадолго до своего смещения назначил Генриха Самойловича начальником УНКВД Азово-Черноморского края. М.И. Литвин, вместе с Ежовым работавший в Казахстане и бывший затем его заместителем в Распредотделе, был назначен начальником отдела кадров НКВД. 16 октября начальник Управления пограничных и внутренних войск НКВД Михаил Петрович Фриновский был назначен заместителем наркома внутренних дел.
Агранов, с которым Ежов тоже тесно сотрудничал во время расследования убийства Кирова, сохранил пост первого заместителя, а в декабре 1936 года был назначен начальником ГУГБ. Своего референта из Секретариата ЦК В.Е. Цесарского Ежов назначил Особоуполномоченным НКВД, занимавшимся расследованием должностных преступлений и проступков чекистов, а с ноября 1936 года – начальником учетно-регистрационного отдела ГУГБ. С.Б. Жуковский, бывший глава группы внешних сношений КПУ, стал начальником АХУ НКВД, а бывший помощник Ежова в должности председателя КПК И.И. Шапиро стал заместителем, а затем начальником секретариата НКВД)[117]. 3 декабря 1936 года Ежов доложил на совещании в НКВД, что он договорился с ЦК об отборе от 150 до 200 секретарей партийных организаций на работу в НКВД[118].
В.Е. Цесарский, работавший с Ежовым еще в ЦК, на допросе в НКВД утверждал, что Николай Иванович пренебрежительно относился к крестьянству как к «темной силе» и что «анархо-синдикалистские, меньшевистские взгляды Ежова сказывались в его насмешливом издевательском тоне, в котором он постоянно говорил о мужике, в его недооценке колхозного строительства и особых функций пролетарского государства, как орудия подавления сопротивления эксплуататоров, в его тяготении к рабочей оппозиции…»[119] При этом официально к «рабочей оппозиции» Ежов никогда не примыкал. Тем не менее своей любовнице Марии Паппэ Николай Иванович признавался, что «в прошлом был идейно связан с политической платформой так называемой рабочей оппозиции шляпниковцев»[120].
После того как Ягоду обвинили в попустительстве троцкистам, Ежов 26 сентября 1936 года занял пост наркома внутренних дел. Настал «звездный час» Николая Ивановича. Многие старые большевики наивно полагали, что его приход знаменует восстановление контроля партии над НКВД и прекращение репрессий против коммунистов. А.М. Ларина свидетельствует, что Бухарин относился к Ежову «очень хорошо»: «Он понимал, что Ежов прирос к аппарату ЦК, что он заискивает перед Сталиным, но знал и то, что он вовсе не оригинален в этом. Он считал его человеком честным и преданным партии искренне… Бухарину… представлялось тогда… что Ежов, хотя человек малоинтеллигентный, но доброй души и чистой совести. Н.И. был не одинок в своём мнении; мне пришлось слышать такую же оценку нравственных качеств Ежова от многих лиц, его знавших. Назначению Ежова на место Ягоды Н.И. был искренне рад. «Он не пойдёт на фальсификацию», – наивно верил Бухарин…»