Вскоре после этого у меня был ещё один разговор с Рыковым. На сей раз более прямой. Рыков изложил мне программу правых, говорил о том, что они выступят с открытой борьбой против ЦК и прямо поставил вопрос, с кем я… Я сказал Рыкову следующее: «Я с вами, я за вас, но в силу того, что я занимаю положение зампреда ОГПУ, открыто выступать на вашей стороне я не могу и не буду. О том, что я с вами, пусть никто не знает, а я всем возможным с моей стороны, со стороны ОГПУ, помогу Вам в Вашей борьбе против ЦК… Я был зампредом ОГПУ. Если бы я открыто заявил о своих связях с правыми, я был бы отстранён от работы. Это я понимал…
В 1928–29 годах я продолжал встречаться с Рыковым. Я снабжал его, по его просьбе, секретными материалами ОГПУ о положении в деревне. В материалах этих я особо выделял настроения кулачества (в связи с чрезвычайными мерами), выдавая их за общие настроения крестьян в целом. Рыков говорил, что материалы эти они, правые, используют как аргумент в их борьбе с ЦК. В 1928 году я присутствовал на совещании правых в квартире Томского. Там были лидеры правых и, кажется, Угланов и Котов. Были общие разговоры о неправильной политике ЦК. Конкретно, что именно говорилось, я не помню.
Помню ещё совещание на квартире у Рыкова, на котором присутствовал, кроме меня и Рыкова, ещё Вася Михайлов и, кажется, Нестеров. Я сидел с Рыковым на диване и беседовал о гибельной политике ЦК, особенно в вопросах сельского хозяйства. Я говорил тогда Рыкову, что всё это верно, и сослался на материалы ОГПУ, подтверждающие его выводы.
В 1929 году ко мне в ОГПУ приходил Бухарин и требовал от меня материалов о положении в деревне и о крестьянских восстаниях. Я ему давал. Когда я узнал, что Трилиссер также однажды дал Бухарину какие-то материалы, я выразил Трилиссеру своё отрицательное отношение к этому факту. В данном случае мне нужно было монополизировать за собой снабжение правых документами, поставить их в некоторую зависимость от себя»[131].
Все эти показания Ягоды выглядят довольно правдоподобно и вполне соответствуют содержанию троцкистской листовки 1928 года, где излагался разговор Бухарина с Каменевым и Сокольниковым. Разве что формулировки следователи записали в протокол, какие надо, насчёт того, что Ягода готов негласно поддержать борьбу правых против Сталина. Вряд ли бы сам Генрих Григорьевич стал по доброй воле признаваться в том, что легко можно было квалифицировать не только как участие во фракционной борьбе, но и как подготовку заговора, даже если бы в действительности он такое говорил Рыкову и Бухарину. Сомнительно, чтобы осторожный Ягода рискнул бы столь прямо заявить правым о своей поддержке. Хотя на рубеже 1928–1929 годов исход борьбы между группами Сталина и Бухарина был ещё не очевиден, и руководитель ОГПУ наверняка не хотел портить отношения ни с одним из возможных победителей. Да наверняка были и встречи в неформальной обстановке на квартирах и дачах Рыкова и Томского, где за рюмкой русской водки (которую Алексей Иванович Рыков очень уважал) поругивали Сталина с его ускоренной коллективизацией. Сталин вывозил за границу хлеб, несмотря на реально грозящей стране голод. А Рыков с Бухариным предлагали продавать золото, чтобы на вырученные средства купить зерно и ослабить хлебный дефицит. Замечу, что сводки ОГПУ Ягода Рыкову и Бухарину действительно предоставлял, но это просто обязан был делать. Ведь Рыков был председателем Совнаркома, а Бухарин – главой Коминтерна. Никакой особой услуги со стороны Генриха Григорьевича тут не было. И ещё в июле 1928 года Бухарин на пленуме ЦК прямо признал, что Ягода предоставил ему сведения о крестьянских волнениях, которые невозможно было получить по партийным каналам. А уже 27 октября 1929 года Ягода был официально назначен 1-м зампредом ОГПУ, что не могло быть сделано без одобрения Сталина. Значит, Иосиф Виссарионович в тот момент не сомневался в лояльности Генриха Григорьевича.
Другое дело, что с нарастанием политической борьбы в феврале – апреле 29-го Сталин мог потребовать от руководства ОГПУ перестать снабжать лидеров оппозиции секретными материалами. А если Меер Трилиссер, тогдашний второй зампред ОГПУ, ослушался запрета и дал Бухарину какие-то материалы, это должно было вызвать гнев Ягоды. После же письма от 6 февраля 1929 года Менжинский, Ягода и Трилиссер окончательно встали на сторону большинства в Политбюро, но Трилиссера, подозреваемого в симпатиях к правым, Сталин в 1930 году перевёл из ОГПУ в заместители наркома Рабоче-крестьянской инспекции.
О связях Ягоды с правыми рассказали на следствии и другие высшие чины ОГПУ и НКВД. Так, бывший заместитель Ягоды в НКВД Георгий Евгеньевич Прокофьев на допросе 25 апреля 1937 года показал: «Среди лиц, тесно связанных с Ягодой, особо выделяются Уханов и Карахан… Уханов часто бывал у Ягоды и на квартире, и в НКВД, приходил всегда без доклада прямо в кабинет, где долго оставался наедине с Ягодой. Я сам много раз убеждался в том, что Ягода никого не принимал, когда Уханов у него в кабинете. У них шли секретные разговоры. Уханов имел отношение к правым ещё в период пребывания Угланова секретарём МК (Николай Угланов в 1924–1928 годах возглавлял Московский комитет ВКП(б), а Константин Уханов в 1926–1929 годах был председателем Моссовета. – Б.С.)… Карахан имеет давнишнюю очень тесную связь с Ягодой. Эта связь продолжалась до последнего дня. Карахан неоднократно посещал Ягоду в наркомсвязи и до, и после пленума ЦК (февральско-мартовского. – Б.С.). Ягода располагал о Карахане компрометирующими материалами о разложении, и этот материал, очевидно, использовал, как свой обычный метод вербовки нужных ему людей. Мне приходилось заходить в кабинет Ягоды, как в НКВД, так и в наркомсвязи, когда бывал там Карахан. Каждый раз разговор между ними прерывался и искусственно переводился на иную тему»[132].
Тесную связь Ягоды с Караханом Прокофьев не выдумал. Благодаря Ягоде роскошные дачи Уханова и Карахана обслуживались 2-м отделением Административно-хозяйственного отдела НКВД. 4 апреля 1937 года, уже после ареста Генриха Григорьевича, был представлен рапорт о расходах этого отделения на нужды Ягоды, его родных и друзей. Выяснилось, что только содержание квартир и дач Ягоды обошлось НКВД в 1936 году в круглую сумму в 1 149 500 рублей. На родственников Ягоды было потрачено 165 тысяч рублей, а на его любовницу Надежду Алексеевну Пешкову (Тимошу) – 160 тысяч рублей. В этом ряду расходы на дачи и продукты для заместителя наркома иностранных дел, а с 34-го года – полпреда в Турции и члена ЦИК СССР Льва Михайловича Карахана и разжалованного в наркомы местной промышленности РСФСР Константина Васильевича Уханова выглядят сравнительно скромно – соответственно 45 и 40 тысяч рублей[133].
Связь у Уханова и Карахана с Ягодой была, и секретные разговоры они меж собой вели, только касались эти разговоры совсем не планов свержения Сталина, а совместных походов по девочкам. По части «морально-бытового разложения» все трое были признанными мастерами.
Чекист-перебежчик Георгий Агабеков писал в книге «ЧК за работой»: «Кто в Москве не знает Карахана? Кто не знает его автомобиля, еженощно ожидающего у Большого театра? Кто может себе представить его не в обществе балетных девиц, которые так вошли в моду в последнее время (речь идёт о второй половине 20-х годов. – Б.С.) у кремлёвских вождей, что даже «всероссийский батрак» Калинин обзавёлся своей танцовщицей? Карахана, которого девицы считают «душкой», а «вожди» хорошим, но недалёким парнем? ГПУ, имея в Наркоминделе ярого врага в лице Литвинова, поддерживало дружеские отношения с Караханом. «Враги моих врагов наши друзья» – таково было основание дружбы ГПУ к Карахану, который, чувствуя себя бессильным перед третировавшим его Литвиновым, органически его ненавидит и ищет всяческих путей и союзников насолить ему. Однако, несмотря на несомненный талант Карахана к мелким интригам и подсиживаниям, его основное несчастье заключается в том, что в скором будущем Литвинов использует один из его промахов, чтобы окончательно свести Карахана на нет (в 1934 году Литвинову удалось это сделать, отправив Карахана в почётную ссылку в Турцию. – Б.С.). ГПУ же не желает терять в его лице козыря в борьбе с Наркоминделом, в частности, с возглавляющим это учреждение Литвиновым»[134].
Сам же Ягода был ещё большим гедонистом, чем Карахан, и среди девиц полусвета пользовался ещё более тёплым приёмом, чем Лев Михайлович. Ведь возможности его, и финансовые, и властные, были несравнимы с карахановскими.
Вот замечательный документ – протокол обысков, проведённых в период с 28 марта по 5 апреля 1937 года на квартире Ягоды в Кремле, кладовой в Милютинском переулке (дом 9), на его даче в Озерках, а также в кладовой и в кабинете в здании Наркомата связи чекистами во главе с комбригом Вольдемаром Ульмером. Среди прочего, у арестованного наркома было найдено: денег советских – 22 997 рублей 59 копеек, в том числе 6180 рублей 59 копеек на сберегательной книжке; вин разных 1229 бутылок, в большинстве своём заграничного изготовления 1897, 1900 и 1902 года выпуска; коллекция порнографических снимков – 3904 штуки; 11 порнографических фильмов; сигарет заграничных, египетских и турецких – 11 075 штук; табака заграничного – 9 коробок; мужских пальто, главным образом заграничных – 21; шуб и бекеш на беличьем меху – 4; пальто дамских, заграничных – 9; манто беличье – 1; дамские каракулевые пальто – 2; котиковые манто – 2; кожаных пальто – 4; кожаных и замшевых курток заграничных – 11; костюмов мужских разных заграничных – 22; гимнастёрки коверкотовые из заграничного материала – 32 штуки (долго же Генрих Григорьевич рассчитывал оставаться на посту главы НКВД, раз надеялся износить более трёх десятков форменных гимнастёрок! – Б.С.); шинелей драповых – 5; сапог шевровых, хромовых и других – 19 пар (их Ягоде износить было уже не суждено