Существует предание, что признаться в мнимых преступлениях Ягоду вынудили с помощью несколько необычного приёма. По утверждению вдовы видного чекиста Сергея Наумовича Миронова-Короля Агнессы Ивановны, против Ягоды был использован тогдашний секретарь Ростовского обкома Ефим Георгиевич Евдокимов. Его в 1934 году Ягода выжил с поста начальника Секретно-политического отдела ОГПУ. Агнесса Ивановна процитировала рассказ Фриновского, заместителя приемника Ягоды Ежова: «Вдруг Фриновский спрашивает Мирошу (С.Н. Миронова-Короля. – Б.С.): «А знаешь, что Евдокимов допрашивал Ягоду?» И рассказал вот такую историю. Ягода не соглашался дать нужные показания. Об этом доложили Сталину. Сталин спросил: «А кто его допрашивает?» Ему сказали. Сталин усмехнулся, погасил трубку, прищурил глаза: «А вы, – говорит, – поручите это Евдокимову.
Евдокимов тогда уже никакого отношения к допросам не имел… Сталин его сделал членом ЦК, первым секретарём Ростовского обкома партии. Его разыскали, вызвали. Он выпил стакан водки, сел за стол, засучил рукава, растопырил локти – дядька здоровый, кулачища во!
Ввели Ягоду – руки за спину, штаны сваливаются (пуговицы, разумеется, спороты). Когда Ягода вошёл и увидел Евдокимова за столом, он отпрянул, понял всё. А Евдокимов: «Ну, международный шпион, не признаёшься?» – и в ухо ему… Сталин очень потешался, когда ему это рассказали, смехом так и залился…»[142]
Даже если это лишь легенда, она хорошо передаёт дух времени. Кстати сказать, Евдокимов был другом нового наркома Ежова, и идею использовать его против Ягоды могла принадлежать самому Николаю Ивановичу. Но пыточное усердие не спасло Ефима Георгиевича. Он был арестован накануне падения Ежова, а расстрелян всего на два года позже Ягоды.
Но вернёмся к вопросу о связях Ягоды с правыми. На первом допросе он заявил следователям, что в начале 30-х годов, уже после разгрома группировки Бухарина, будто бы говорил Рыкову: «Вы действуйте. Я вас трогать не буду. Но если где-нибудь прорвётся, если я вынужден буду пойти на репрессии, я буду стараться дела по правым сводить к локальным группам, не буду вскрывать организации в целом, тем более не буду трогать центр организации». Этот свой поступок Генрих Григорьевич объяснил следующим образом: «Моё положение в ОГПУ в то время, до некоторой степени, пошатнулось. Это было в период работы в ОГПУ Акулова. Я был обижен и искал помощи у правых». Летом 1931 года Ягода был приглашён на дачу Томского в Болшеве. Там будто бы присутствовал Александр Петрович Смирнов, член Президиума ВСНХ и один из ближайших сторонников Бухарина, который говорил о необходимости блока правых с троцкистами и зиновьевцами. Томский же, по словам Ягоды, «начал свой разговор с общей оценки положения в стране, говорил о политике ЦК, ведущей страну к гибели, говорил, что мы, правые, не имеем никакого права оставаться в роли простых наблюдателей, что момент требует от нас активных действий»[143].
Вот тут уже Ягода говорил под диктовку следователей, не очень-то задумывавшихся о здравом смысле. Ведь Иван Алексеевич Акулов работал в ОГПУ с конца июля 1931 по сентябрь 1932 года, когда стал первым зампредом, оттеснив Ягоду во вторые зампреды. Подобное понижение Генриха Григорьевича, возможно, и огорчило, однако он не был идиотом, чтобы обращаться за помощью к Рыкову и другими сторонникам Бухарина, уже выведенным из Политбюро и смещённым со всех сколько-нибудь значительных постов. Тем более что вскоре выяснилось, что Акулов оказался столь же декоративной фигурой, как и Менжинский, в делах ОГПУ ничего не смыслил и оставил реальный контроль за повседневной деятельностью органов за Ягодой. Само назначение Акулова, в сущности, преследовало ту же цель, что и оставление формальным главой ОГПУ Менжинского: успокоить оппозицию Ягоде со стороны других членов коллегии ОГПУ, в частности, начальника Иностранного отдела Артура Христиановича Артузова. Последний в письме на имя Менжинского 3 декабря 1931 года, ставя вопрос о доверии по отношению к себе со стороны руководства, утверждал: «Я думал, что и Генрих Григорьевич убедился в моей полной лояльности, несмотря на свою крайнюю подозрительность к работникам. К несчастью, это, по-видимому, не так»[144]. Начальник Иностранного отдела, примыкавший к оппозиционной Ягоде группе Евдокимова – Мессинга, надеялся, что Ягода будет отстранён. Однако Менжинский, привыкший во всём полагаться на Ягоду, наоборот, согласился на удаление оппонентов Генриха Григорьевича. Артузова, как опытного профессионала-разведчика, пока не тронули. А вот других оппозиционеров от руководства ОГПУ отстранили. Ефим Георгиевич Евдокимов лишился важного поста начальника Секретно-политического отдела и отправился полпредом ОГПУ в Среднюю Азию, а потом на Северный Кавказ. Станислав Адамович Мессинг потерял пост зампреда ОГПУ в августе 1931 года и был переведён в коллегию Наркомата внешней торговли. Так что беспокоиться у Ягоды особых оснований тогда не было.
Что же касается готовности Ягоды вести борьбу в составе подпольного «правотроцкистского блока», то это вообще из области чистой следовательской фантазии. Не такой человек был Генрих Григорьевич, чтобы отдавать свою жизнь за идею. Он хотел просто хорошо жить, ни в чём себе не отказывая, и положения фактического руководителя ОГПУ для этого было вполне достаточно. Но Сталин собирался осудить Бухарина, Рыкова и других лидеров правых на открытом судебном процессе. Там наверняка бы всплыл вопрос об их связях с Ягодой в конце 20-х годов. Генриха Григорьевича пришлось бы смещать с поста шефа НКВД и переводить в какой-нибудь второстепенный наркомат. А знал он слишком много. Вот Сталин и решил избавиться от Ягоды самым элегантным образом, сделав его одним из фигурантов процесса «правотроцкистского блока».
По ходу следствия Ягода довольно быстро признал и участие в заговоре с целью государственного переворота. Сначала, в начале 30-х, будто бы готовился только «дворцовый переворот», в котором он непосредственное участие не должен был принимать, так как «охрана Кремля тогда была не в моих руках». Позднее по заданию правых он установил, через главу армейских чекистов Марка Исаевича Гая, связь с группой Тухачевского, чтобы организовать военный переворот. Интересно, что к тому времени охрана Кремля уже подчинялась Ягоде, но почему-то к планам дворцового переворота заговорщики возвращаться не стали[145].
Признался Генрих Григорьевич и в убийствах Горького, его сына Максима, Менжинского и Куйбышева. Он также заявил, что знал о планах убийства Кирова, но отрицал, что участвовал в организации этого убийства. Ягоду заставили признаться ещё и в том, что он хотел убить Ежова, причём довольно экзотическим способом. На суде в марте 1938 года Буланов рассказал об этом так: «Когда он (Ягода. – Б.С.) был снят с должности наркома внутренних дел, он предпринял уже прямое отравление кабинета в той части комнат, которые примыкают к кабинету, здания НКВД, там, где должен был работать Николай Иванович Ежов. Он дал мне лично прямое распоряжение подготовить яд, а именно взять ртуть и растворить её кислотой. Я ни в химии, ни в медицине ничего не понимаю, может быть, путаюсь в названиях, но помню, что он предупреждал против серной кислоты, против ожогов, запаха и что-то в этом духе. Это было 28 сентября 1936 года. Это поручение Ягоды я выполнил, раствор сделал. Опрыскивание кабинета, в котором должен был сидеть Ежов, и прилегающих к нему комнат, дорожек, ковров и портьер было произведено Саволайненом (вахтером-курьером НКВД СССР. – Б.С.) в присутствии меня и Ягоды»[146].
Этот эпизод отразился в булгаковском романе «Мастер и Маргарита». Помните финал великого бала у сатаны? «По лестнице поднимались двое последних гостей.
– Да это кто-то новенький, – говорил Коровьев, щурясь сквозь стёклышко, – ах да, да. Как-то раз Азазелло навестил его и за коньяком нашептал ему совет, как избавиться от одного человека, разоблачений которого он чрезвычайно опасался. И вот он велел своему знакомому, находящемуся от него в зависимости, обрызгать стены кабинета ядом.
– Как его зовут? – спросила Маргарита.
– А, право, я сам ещё не знаю, – ответил Коровьев, – надо спросить у Азазелло.
– А кто с ним?
– А вот этот самый исполнительный его подчинённый».
Фарсовость истории с попыткой отравить Ежова заметил и Троцкий, который, однако, слишком хорошо знал реальные преступления Ягоды. 24 августа 1938 года Лев Давыдович в заявлении на имя судебного следователя Джозефа Пэженеля, который вел расследование причин смерти сына Троцкого Льва Седова, писал: «…без очень серьезного, напряженного и смелого расследования преступлений ГПУ раскрыть нельзя.
Для того, чтобы дать приблизительное представление о методах и нравах этого учреждения, я вынужден привести здесь цитату из официозного советского журнала «Октябрь» от 3-го марта этого года. Статья посвящена театральному процессу, по которому был расстрелян бывший начальник ГПУ Ягода. «Когда он оставался в своем кабинете, – говорит советский журнал об Ягоде, – один или с холопом Булановым, он сбрасывал свою личину. Он проходил в самый темный угол этой комнаты и открывал свой заветный шкаф. Яды. И он смотрел на них. Этот зверь в образе человека любовался склянками на свет, распределял их между своими будущими жертвами». Ягода есть то лицо, которое организовало мою, моей жены и нашего сына высылку за границу; упомянутый выше в цитате Буланов сопровождал нас из Центральной Азии до Турции как представитель власти. Я не вхожу в обсуждение того, действительно ли Ягода и Буланов были повинны в тех преступлениях, в которых их сочли нужным официально обвинить. Я привел цитату лишь для того, чтоб охарактеризовать словами официозного издания обстановку, атмосферу и методы деятельности секретной агентуры Сталина. Нынешний начальник ГПУ Ежов, прокурор Вышинский и их заграничные сотрудники нисколько, разумеется, не лучше Ягоды и Буланова.