гов, принесших вред партии на литературном фронте.
Я ни в какой мере не снимаю с себя ответственность за то, что я поддерживал тактику налитпостовцев под руководством Авербаха. Ни лозунг «живого человека», ни «генеральная линия РАПП», ни теория «союзник или враг», ни требование для всех писателей писания методом диалектического материализма, ни теория о том, что пролетарская культура не есть культура социалистическая – не выдвинуты мной. Я не являлся теоретиком РАППа, ни одной враждебной теории авербаховщины я не выдвигал. Это все тоже можно установить документально.
Я не могу также согласиться с необъективностью т.т. Юдина, Вишневского и др., которые делают меня одного ответственным за всю деятельность РАППа и журнала «На лит. посту». Вы ведь, товарищи, прекрасно знаете, что до ликвидации РАПП, и даже некоторое время после этого, налитпостовская группа работала, как единое целое. Между Авербахом, Фадеевым, Либединским, мною, Б. Иллешем, Чумандриным, Сутыриным, Ясенским, Ермиловым, Афиногеновым и др. никаких принципиальных разногласий не было. Вы прекрасно знаете, товарищи, что и серьезные разногласия внутри РАППа в целом начались только с 1930 года. Ведь еще в 30-м году товарищ Панферов писал в секретариат РАПП:
«Некоторые дураки, которые в настоящее время размножаются почкованием, заявляют, что Вы меня не пускаете в Ленинград в силу того, что якобы у меня имеются какие-то разногласия с РАПП. Все это чистейшая чепуха. Желаю Вам, едущим на конференцию, успехов в борьбе за линию напостовцев».
Я ни в какой мере не снимаю с себя ответственность за то, что разделял рапповские теории, активно проводил их в жизнь, участвовал в той работе, которая, как говорится в постановлении ЦК, превратила РАПП в тормоз для дальнейшего развития советской литературы, в той работе, которая направляемая рукой врага, приносила вред. Но необъективно и неправильно утверждение, что эту работу проводил только я. Нас была большая группа писателей – коммунистов, которые были уверены, что они борются за линию партии, которые тяжело переживали свои ошибки и пытались их исправить. Мы считали себя литературным течением, не понимая, к чему в политике приводило проведение вредных лозунгов, даваемых Авербахом. Мы, ослепленные групповщиной, шли за ним, рассматривая его, как литературного лидера нашего течения, не относясь к нему с достаточной большевистской бдительностью, веря ему на слово, доверяясь его заверениям, что он стоит на партийных позициях.
Я считаю, что наша партгруппа поступает неправильно, когда за весь рапповский период и за совместную работу с Авербахом в этот период делает ответственным меня одного. Я считаю, что если товарищи не хотят просто меня уничтожить, а хотят разобраться, объективно рассмотреть все мои ошибки, это не следует делать несправедливо, взваливая на меня буквально все, совершенно отделив меня от всех остальных.
Ведь стоит просмотреть статью тов. Вишневского в «Советском искусстве» от 29/IV с. г. обо мне, чтобы убедиться, что в ней почти не имеется обвинений, направленных непосредственно против меня. Там говорится: Авербах заявлял то-то, Киршон не выступал против, или присоединялся и т. п. В качестве «перепевов троцкизма» тов. Вишневский приводит выступления мои на XVI-м партийном съезде и на московской областной партийной конференции. Я не могу согласиться с тем, чтобы это было справедливо.
Несправедливо также всю мою деятельность объявлять вредной, антипартийной и т. п. В активе своем я считаю борьбу с троцкистами и зиновьевцами в РАППе, активную борьбу с воронщиной (сторонниками А.К. Воронского, бывшего редактора журнала «Красная новь». – Б.С.) и «Перевалом», с меньшевистской переверзевской группой и, наконец, с антипартийной группой «Литфронт», значительная часть участников которой теперь арестованы, как враги народа. Яростную борьбу с троцкистами проводил я также и на Международном конгрессе в защиту культуры в Париже, в 1935 году. Т.т. Щербаков, Кольцов и другие, бывшие на этом конгрессе, могут об этом рассказать.
23 апреля 1932 года Центральный Комитет Партии принял историческое постановление о ликвидации РАПП. Первая обязанность коммунистов, руководивших РАППом, была – немедленно принять все меры для проведения в жизнь решения ЦК, активно участвовать в работе Оргкомитета, созданного после ликвидации РАПП, по-большевистски разъяснить всем писателям и всей стране те грубейшие ошибки и извращения, которые и привели к необходимости ликвидировать РАПП.
Однако, руководимые Авербахом, те, кто входили в главенствующую в РАППе налитпостовскую группу, стали фактически на путь сопротивления решению ЦК. Группа не стала работать с Оргкомитетом, не только не выступила с развернутой прямой критикой ошибок РАПП, но, всячески стараясь смазать основное в решении ЦК, – то, что рамки РАПП «тормозят серьезный размах художественного творчества», главным образом подчеркивала значение и роль прежних достижений РАПП. Мы, а я один из первых, стремились тогда к тому, чтобы, вопреки решению ЦК, сохранить налитпостовскую группу, вновь привести ее к руководству литературой, посадив во главе отстраненного партией от работы в литературе Авербаха.
Обязанностью моей, как редактора литературного журнала «Рост», было – в ряде беспощадных статей разоблачить вреднейшие теории налитпостовства и вреднейшую его практику. Я должен был показать, как проводимая нами теория «союзник или враг», постоянная вреднейшая травля инакомыслящих в литературе, беспринципное объединение в налитпостовской группе самых разнородных элементов только на том основании, что они поддерживали нас, некритическое отношение к ошибкам «своих» литературных единомышленников и групповая защита явно ошибочных и враждебных партийной политике лозунгов, выдвигаемых Авербахом, – привели к тому, что РАПП превратилась в организацию, не объединяющую советских писателей вокруг партии, вокруг советской власти, а разъединяющую их, мешающую их творческой работе на благо родине.
Вместо этого в журнале «Рост» я печатал статьи, которые смазывали значение рапповских ошибок, неправильно ориентировали читателя, мешали большевистскому проведению в жизнь решения ЦК. Статьи эти, наряду с другими сотрудниками, писали некоторые рапповские критики, разоблаченные впоследствии, как враги народа.
Я, однако, не могу согласиться с тем, что этот факт является достаточным для того, чтобы объединить меня со всей этой сволочью, которая маскировалась и двурушничала тогда, и которая была разоблачена значительно позже. Враги маскировались весьма тонко. Литературная групповщина, а они заявляли себя сторонниками нашей группы, мешала мне разоблачить их еще тогда. Однако, я должен указать на то, что все эти лица (Селивановский, Макарьев, Трощенко) печатались одновременно, и значительно после того, как я уже не редактировал «Рост», и в ряде других органов печати, в частности в журнале «Литературный критик», редактируемом тов. Юдиным, в «Октябре», редактируемом т. Панферовым, в «Красной нови», редактируемом тов. Ермиловым, «Литературной газете» и т. д.
Это, однако, не снимает с меня вину. Я не сумел разоблачить и раскрыть врагов, я не понял, что это враги, но я проводил групповую политику, а эту политику использовали враги.
Вскоре часть товарищей из бывшей до ликвидации РАПП единой налитпостовской группы, а именно – Фадеев, Либединский, Чумандрин, Ермилов поняли, что дальнейшие попытки сохранить налитпостовскую группу противоречат решению ЦК, поняли, что дальнейшая деятельность под руководством Авербаха приносит вред советской литературе, мешает объединению всех писателей, коммунистов и беспартийных, вокруг линии партии. Они потребовали от Авербаха – сломать группу, а когда Авербах не сделал этого, они ушли, навсегда порвав с авербаховщиной. Я остался с Авербахом, я продолжал думать, что возвращение его в литературу принесет пользу, я по-прежнему остался на групповых позициях налитпостовства. Остатки налитпостовской группы – я, Афиногенов, Сутырин, Макарьев, Корабельников, Ясенский, Серебрянский еще несколько раз собирались с Авербахом, обсуждали положение на литературном фронте, критиковали деятельность Оргкомитета. Одновременно Авербах и я пытались повлиять на Алексея Максимовича Горького в том направлении, чтоб он содействовал выдвижению Авербаха опять на литературную работу. Авербах делал все, чтоб настроить Алексея Максимовича против членов Оргкомитета, мешать ему сработаться с ним. Я помогал Авербаху.
После того, как партия отправила Авербаха на Урал секретарем райкома Уралмаша, налитпостовская группа уже не собиралась. Была, правда, сделана еще одна попытка вернуть Авербаха, – хотели, чтоб он приехал на съезд и на съезде показал, что он – не конченный для литературы человек, но это предложение, внесенное мной на партгруппу президиума Оргкомитета, было отвергнуто, и с тех пор Авербах никакого влияния на мою работу в литературе не имел. Я активно включился в работу Союза Писателей и работал активно и дисциплинированно и при тов. Щербакове, и при тов. Ставском. Совсем недавно т. т. Ставский и Лахути сказали мне, что в беседе с т. Андреевым они заявили ему, что я работаю активно, вместе со всей партгруппой, и по-большевистски поддерживаю руководство Союза. Однако, личных отношений с Авербахом я не порвал. Не порвал я их и после того, как Авербаха сняли с завода, и он вернулся в Москву. До последнего времени я не только не сумел разобраться в нем и разоблачить, но и когда товарищи недавно говорили мне, что предполагают в Авербахе врага, я не верил им и заявлял, что это не так.
Когда в 1929 году на заседании ЦК, где разбирались вопросы, посвященные пленуму РАПП и, в частности, тот факт, что фракция наша осудила авербаховскую попытку толкнуть нас к антипартийной группе Шацкина – Ломинадзе, тов. Молотов сказал: «В этом случае партийность у них взяла верх над групповщиной». Я недооценил тогда этого значительнейшего замечания. Если бы я сделал из него все выводы, не произошло бы всего того, за что я несу теперь ответственность перед партией.