ческие пытки. 10 января 1939 года, в самом начале «бериевской оттепели», Сталин разослал в обкомы шифрограмму, где объяснил, что «применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)… ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод». Вот только он был «загажен» такими «мерзавцами, как Заковский, Литвин, и Успенский», которые превратили этот метод «из исключения в правило», применяя его к «случайно арестованным честным людям»[234].
Проводя чистку, особой ненависти к её жертвам Ежов не испытывал. Просто работа у него была такая – людей на смерть отправлять. Если б перебросили его из НКВД, скажем, курортами заведовать, Николай Иванович истово заботился бы об отдыхе трудящихся и никого убивать бы не помышлял.
Даже некоторых соратников Ежова брала оторопь от масштаба репрессий. Фриновский рассказывал супругам Мироновым-Король о примечательной беседе со Сталиным: «Как-то вызвал он меня. «Ну, – говорит, – как дела?» А я набрался смелости и отвечаю: «Всё хорошо, Иосиф Виссарионович, только не слишком ли много крови?» Сталин усмехнулся, подошёл ко мне, двумя пальцами толкнул в плечо: «Ничего, партия всё возьмёт на себя…»[235] Но ни генсек, ни партия, разумеется, никакой ответственности на себя не взяли, предпочтя свалить ее на Ежова и Фриновского, Абакумова и Берию.
Власть, оказавшаяся в их руках в период Большого террора, развращала чекистов. Они не гнушались присваивать одежду расстрелянных и даже выбивать у мертвых золотые зубы. Вот что рассказал на допросе 23 июня 1939 года Бориса Наумовича Неймана, бывшего начальника Христиновского райотдела НКВД, который в 1937–1938 годах был прикомандирован в состав Уманской оперативно-следственной группы:
«…Вопрос: Установлено, что при проведении приговоров в исполнение, оперсостав, принимавший в этом участие, занимался мародерством, хищением ценностей /денег/ и имущества арестованных /одежды/. Расскажите, что вам известно и кто персонально в этом виноват.
Ответ: По вопросу приведения в исполнение приговоров над приговоренными к расстрелу мне известно следующее:
В Уманской оперследгруппе в 1937 г. приводились в исполнение приговора над осужденными к расстрелу. Порядок привоза осужденных из тюрьмы в Уманское РО НКВД для исполнения приговоров был следующий:
Нач. Уманского РО, он же нач. Межрайследгруппы Борисов, с получением списков из КОУ НКВД осужденных к расстрелу, частично каждый вечер, иногда через несколько вечеров, давал от себя списки нач. тюрьмы г. Умани Абрамовичу, примерно на 40–50 ч. осужденных к расстрелу, для доставки таковых в РО, обыкновенно к 10 часам вечера.
Осужденные к расстрелу привозились в одну из комнат двора РО. Борисов примерно к 11–12 ч. ночи лично сверял по списку, присланному из КОУ НКВД, сверяя тщательно их фамилии, имя, отчество и другие установочные данные.
После окончательной проверки осужденных к расстрелу им объявлялось, что они идут на этап, а сейчас пройдут пропускник, баню. Таким образом, оперативные сотрудники каждый раз водили по одному в подвальное помещение, где приводились в исполнение приговора.
Приведенный осужденный к расстрелу в подвальное помещение никаким репрессиям не подвергался, а нач. тюрьмы Абрамович предлагал каждому в отдельности сдавать имевшиеся при них деньги, которые ложил к себе в карман плаща, после указанного осужденному предлагали раздеваться до белья, а затем он выводился во вторую комнату подвального помещения, где над ним приводился приговор в исполнение.
Принимая периодически участие в приведении приговоров в исполнение, я понимал, что отбираемые денежные суммы Абрамовичем у осужденных к расстрелу впоследствии сдаются в фонд государства, а одежда придается земле, как и труп.
Однако, это было далеко не так, в этом я начал убеждаться вот с чего:
1. В конце сентября или начале ноября 1937 г. будучи на докладе в кабинете Борисова, он при мне вызвал коменданта РО НКВД Карпова /убит в 1938/ и вахтера Кравченко, коих начал ругать за то, что они продают одежду, снимаемую с осужденных после расстрела, на базаре, предупредив их, что если он еще раз об этом узнает, то освободит их от приведения в исполнение приговоров.
2. 4 или 5 ноября 1937 г. был расстрелян бывш. Нач. Монастырищенского РО НКВД Сабсай, у которого снято пальто реглан зеленое, фасона УГБ, 6 или 7 ноября я видел это пальто на Абрамовиче, причем пояс был такой же ткани, но иного цвета, поскольку у Сабсая, как арестованного, пояса при пальто не было.
3. В декабре 1937 г. по окончании приведения в исполнение приговоров в здании РО НКВД был потушен свет, Борисов мне приказал взять машину и поехать на электростанцию узнать в чем дело.
Обращаясь к шоферу РО НКВД Зудину поехать со мной по приказанию Борисова на электростанцию, последний мне предложил несколько подождать, поскольку пропадут его запасы, сказал ему вторично зарядить машину и немедленно поехать – он опять, пропадут запасы, когда я спросил у Зудина, что это значит, он мне пояснил, что запасы – это деньги его пропадут, которые сейчас раздает Абрамович, отобранные у осужденных к расстрелу.
4. В декабре же в группе расстрелянных был расстрелян мой подследственный, учитель кажется из Уманского района, у которого была верхняя или нижняя челюсть золотых зубов, Абрамович по окончании приведения приговора в исполнение вышел в помещение, где лежали расстрелянные, отыскал расстрелянного с золотыми зубами, поднял ему голову и наганом начал выбивать ему зубы и затем нагнув голову расстрелянного зубы высыпал в руку, где держал носовой платок…»[236]
С октября 1937 года по февраль 1938 года капитан госбезопасности Лаврентий Трофимович Якушев был начальником Житомирского УНКВД. Он совершил много выдающихся подвигов на ниве Большого террора. Вот что пишет о них петербургский историк Константин Богуславский, основываясь на документах из архива СБУ: «К расстрелу приговорили женщину на 9 месяце беременности и один из сотрудников НКВД отказывался выдавать её на расстрел, несмотря на приказы Якушева.
«…Подсудимый ТИМОШЕНКО:
Подтверждаю, что беременную женщину Глузман не выдал, и я её не взял. Мне за неё тоже попало. Меня Якушев вызвал, говорит: «Ты – коммунист?», я говорю: «Да». Так он меня взял в оборот и велит снова ехать за ней. Я опять поехал, Глузман снова её не выдал и так не выдавал, пока ребёнку не стало месяца 2 или 3. Женщину тогда расстреляли, а ребёнка сдали через милицию в детясли…»
Второй эпизод – это терминальная стадия морального разложения. Расстрельная команда решила развлечь себя: они оставили в живых одного старика-инвалида и предложили ему заняться сексом с трупом только что убитой женщины, пообещав после этого оставить в живых. После чего, естественно, расстреляли:
«… Подсудимый СОСНОВ на вопросы суда:
…Один инвалид не хотел назвать имя и отчество, и потому его оставили. Когда всех мужчин, а потом и женщин, уже расстреляли, он свою фамилию назвал, и тогда ему предложили сделать с женщиной то, что я говорил следователю, здесь неудобно это повторять. Повели его Лебедев и другие в комнату. При этом были Гришин и Якушев…
Инвалида привёл Тимошенко, сказал ему: «Ложись, и потом пойдёшь домой». Инвалид лёг и начал то, что от него требовали, и тогда его Тимошенко застрелил».
«Подсудимый ИГНАТЕНКО на вопросы суда:
Я не был, когда старика заставляли лезть на мёртвую женщину, я был в коридоре и только слышал смех из комнаты.
Подсудимый ТИМОШЕНКО поясняет:
Дверь в мою комнату была открыта, ноги трупов были и в коридоре, т. к. полно было трупов, а в комнате и коридоре стояли все участники операции и хохотали. При этом был и Игнатенко…»
Вот так весело, с шутками, проходили трудовые будни в Житомирском УНКВД».
Глузману его либерализм даром не прошел. Трибунал вынес ему обвинительный, хотя и довольно мягкий приговор:
«Глузмана Михаила Захаровича по ст. 206–17 п. «а» УК УССР лишить свободы на два года в общих местах заключения без поражения в правах.
Учитывая, однако, степень социальной опасности Соснова, Гирича и Глузмана, не требующей обязательной изоляции от общества, на основании 48 ст. УК УССР наказание Соснову, Гиричу и Глузману считать условным, с испытательным сроком на три года каждому.
При этом, если любой из них в дальнейшей своей работе и общественной жизни проявит признаки исправления, и до истечения указанного испытательного срока он может рассчитывать на досрочное освобождение и от условного наказания».
Но Якушев был тот еще затейник! Как пишет К. Богуславский: «Вот как подвиги товарища Якушева описывают его коллеги по ремеслу:
Подсудимый Тимошенко:
«…С женщинами так было… Вот привез я партию женщин, Гришин сказал Лебедеву, что Якушев интересуется, молодые ли женщины, ему Лебедев сказал их возраст, и он пошел к Якушеву.
Когда я потом завел женщин, Якушев и Гришин уже были в комнате, там же был и Бланк. Якушев велел первой раздеться, осмотрел ее всю, потом Бланк подбежал, как врач, стал ее выстукивать, а потом повел ее с Сосновым. Я говорил Якушеву, что голых тяжело грузить, а он ответил: «Их мало, это неважно».
Так раздевали молодых женщин, а попадалась пара старух – их не раздевали, а так стреляли…»
Речь шла о том, что молодых женщин перед расстрелом раздевали и Якушев с коллегами играли с ними в «доктора».
Далее Тимошенко продолжает:
«… Ломов там не было, были палки и медные трубы, которыми били осужденных. Это ввели при Якушеве, когда Мартынюк рассказал, как он делает. Палками все начальство било осужденных, в том числе и Гришин избивал осужденных, а для чего били, не знаю. Били не всех подряд. Мартынюк так говорил: