. – Б.С.)»[265].
14 ноября 1938 года Сталин дал директиву региональным партийным комитетам провести проверку в органах НКВД и очистить их от всех «чуждых» людей, «не заслуживающих политического доверия»; вместо них должны быть назначены кандидаты, утвержденные соответствующими партийными комитетами. 15 ноября Политбюро утвердило директиву ЦК и СНК о приостановлении с 16 ноября всех дел на «тройках», а также и Военными трибуналами и Военной коллегий Верховного суда СССР, «направленных на рассмотрение в порядке особых приказов или в ином, упрощенном порядке»[266].
17 ноября 1938 года появилось постановление Совнаркома и ЦК «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», с которым операция по устранению Ежова из НКВД вступила в заключительную фазу. Оно признавало успехи НКВД под руководством партии по разгрому «врагов народа и шпионско-диверсионной агентуры иностранных разведок», но подвергало органы серьёзной критике: «Массовые операции по разгрому и выкорчёвыванию вражеских элементов, проведённые органами НКВД в 1937–1938 годах, при упрощённом ведении следствия и суда, не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД и Прокуратуры… Работники НКВД настолько отвыкли от кропотливой, систематической агентурно-осведомительской работы и так вошли во вкус упрощённого порядка производства дел, что до самого последнего времени возбуждают вопросы о предоставлении им так называемых «лимитов» для производства массовых арестов… Следователь ограничивается получением от обвиняемого признания своей вины и совершенно не заботится о подкреплении этого признания необходимыми документальными данными», а «показания арестованного записываются следователями в виде заметок, а затем, спустя продолжительное время… составляется общий протокол, причём совершенно не выполняется требование… о дословной, по возможности, фиксации показаний арестованного. Очень часто протокол допроса не составляется до тех пор, пока арестованный не признается в совершённых им преступлениях».
Теперь аресты можно было осуществлять только по постановлению суда или с санкции прокурора. Ликвидировались внесудебные органы – «тройки» и «двойки», а дела, находившиеся у них в производстве, передавались судам или Особому совещанию при НКВД СССР[267].
Постановление от 17 ноября означало сигнал к прекращению чистки и предрешало замену Ежова Берией. 19 ноября Политбюро обсудило донос на Ежова главы Управления НКВД по Ивановской области В.П. Журавлёва, обвинившего Николая Ивановича в «смазывании» дел по шпионажу среди сотрудников НКВД.
22 ноября Сталин написал записку о бегстве Успенского: «Т-щу Берия.
Нужно поставить чекистам задачу поймать Успенского во что бы то ни стало. Задета и опозорена честь чекистов, не могут поймать одного мерзавца – Успенского, который на глазах у всех ушел в подполье и издевается.
Нельзя этого терпеть.
22/XI–38
И. Сталин»[268].
23 ноября вечером Николай Иванович подал Сталину заявление об отставке, где признавал все допущенные ошибки: «…Т. Журавлёв сигнализировал о подозрительном поведении Литвина, Радзивиловского (предшественника Журавлёва на посту руководителя ивановских чекистов. – Б.С.) и других ответственных сотрудников НКВД, которые пытались замять дело некоторых врагов народа, будучи сами связаны с ними по заговорщической антисоветской деятельности…
Наиболее запущенным участком в НКВД оказались кадры. Вместо того, чтобы учитывать, что заговорщикам из НКВД и связанным с ними иностранным разведкам за десяток лет минимум удалось завербовать не только верхушку ЧК, но и среднее звено, а часто и низовых работников, я успокоился на том, что разгромил верхушку и часть наиболее скомпрометированных работников среднего звена. Многие из вновь выдвинутых, как теперь выясняется, также являются шпиками и заговорщиками».
Но закончил Ежов с некоторым бахвальством: «Несмотря на все эти большие недостатки и промахи в моей работе, должен сказать, что при повседневном руководстве ЦК, НКВД погромил врагов здорово». Вечером 23 ноября Ежова вновь вызвали к Сталину, у которого уже находились Молотов и Ворошилов. Заседание началось в 9 часов 25 минут вечера и длилось до часа ночи. Это был последний разговор Ежова со Сталиным. Очевидно, обсуждалось заявление Николая Ивановича об отставке с поста наркома внутренних дел и о признании его вины в том, что многие «враги народа» ушли от возмездия.
На следующий день Ежов был уволен из НКВД с щадящей формулировкой – «по состоянию здоровья», но с оставлением во главе Наркомвода и КПК, а также секретарём ЦК и членом Оргбюро и кандидатом в члены Политбюро[269].
Текст заявления Ежова был разослан всем секретарям обкомов, крайкомов и национальных компартий вместе со следующей телеграммой ЦК от 25 ноября 1938 года: «В середине ноября текущего года в ЦК поступило заявление из Ивановской области от Журавлёва (начальника НКВД) о неблагополучии в аппарате НКВД, об ошибках в работе НКВД, о невнимательном отношении к сигналам с мест, предупреждающим о предательстве Литвина, Каменского, Радзивиловского, Цесарского, Шапиро и других ответственных работников НКВД, о том, что нарком т. Ежов не реагирует на эти предупреждения и т. д.
Одновременно в ЦК поступили сведения о том, что после разгрома банды Ягоды в органах НКВД СССР появилась другая банда предателей, вроде Николаева, Жуковского, Люшкова, Успенского, Пассова, Фёдорова, которые запутывают нарочно следственные дела, выгораживают заведомых врагов народа, причём эти люди не встречают противодействия со стороны т. Ежова.
Поставив на обсуждение вопрос о положении дел в НКВД, ЦК ВКП(б) потребовал от т. Ежова объяснений. Тов. Ежов подал заявление, где он признал указанные выше ошибки, признал, кроме того, что он несёт ответственность за то, что не принял мер против бегства Люшкова (УНКВД Дальнего Востока), бегства Успенского (нарком НКВД Украины), признал, что он явно не справился со своими задачами в НКВД и просил освободить его от обязанностей наркома НКВД, сохранив за ним посты по НКВД и по линии работы в органах ЦК ВКП(б).
ЦК удовлетворил просьбу т. Ежова, освободил его от работы в НКВД и утвердил наркомом НКВД СССР по единодушному предложению членов ЦК, в том числе и т. Ежова, нынешнего заместителя НКВД тов. Берия Л.П.».
О назначении Берии главой НКВД было официально объявлено в газетах только 8 декабря, хотя соответствующий закрытый указ был издан еще 25 ноября. Но весьма осведомленный А.К. Гладков отметил в дневнике: «Арестовывать Косарева приезжал Берия. Он зам. Ежова и, видимо, преемник»[270].
Еще не зная о снятии Ежова, академики продолжали возмущаться его политикой. 30 ноября Вернадский записал в дневнике: «В разговоре с одним из академиков, рядом с которым сидел, – его реплика в связи с происходящим – Ежов явно продолжает политику Ягоды – сознательный вредитель. Всюду в этом отношении беспокойство и ком(м)унисты – наиболее под подозрением»[271].
В низах думали, что Ежов все еще на своем посту и продолжает громить врагов народа. Будущий историк Илья Иннокентьевич Кузнецов 1 декабря 1938 года, будучи 13-летним иркутским школьником, записал в дневнике: «На школьной линейке историк П. Уваров рассказывал о деятельности С.М. Кирова. Такого хорошего человека убили враги! Ежов все-таки раскрыл их грязные дела!»[272] Демонтаж культа «зоркоглазого стального наркома» и «ежовых рукавиц» все же требовал некоторого времени.
Ну, а среди номенклатурщиков среднего звена в Москве о падении Ежова уже знали и, забегая впереди паровоза, распускали слухи об аресте «стального наркома и даже подводили под этот мнимый арест некие логические основания. 2 декабря А.Г. Соловьев зафиксировал в дневнике: «Жбанков, он теперь директор ЦАКФФ НКВД (полковник Стратоник Ильич Жбанков, как и Соловьев, окончивший в 1933 году Институт красной профессуры, был с 1936 по 1953 год директором Центрального государственного архива кино-фото-фонодокументов СССР, который в то время входил в состав НКВД. Поскольку к оперативной работе Жбанков никакого отношения не имел, а принадлежал к НКВД только по должности, репрессии его миновали. – Б.С.) с большим волнением сообщил об аресте Ежова. Событие кажется невероятным. Секретарь ЦК, председатель КПК, НКВД и вдруг сам арестован. Жбанков уверяет, что он в чем-то не поладил с грузинским секретарем ЦК Берия, который помешал уполномоченному НКВД по Грузии кого-то арестовать в Тифлисе. Рассвирепевший Ежов сам помчался в Тифлис, чтобы арестовать уполномоченного и [в качестве?] подозреваемого самого Берия. А когда прибыл в Тифлис, Берия ждал его, сразу арестовал, заключил под стражу и доставил в Москву к т. Сталину с компрометирующими документами. Теперь Ежов под стражей, а Берия назначен в НКВД вместо Ежова. Больше Жбанков ничего не знает. Новость прямо-таки ошеломляющая. Верить или не верить?»[273]
Верить сообщению Стратоника Ильича не следовало. К высшим чинам наркомата он вхож не был. А конфликт на самом деле у Берии в прошлом был не с Ежовым, а с его первым заместителем М.П. Фриновским, который ранее возглавлял погранвойска в Закавказье и подчинялся Берии. Фриновский поэтому всячески настраивал Ежова против Лаврентия Павловича. Сталин прекрасно знал, что Берия с Фриновским никак не сработаются, поэтому появился удобный предлог быстро убрать Фриновского из НКВД, назначив наркомом Военно-морского флота. В военно-морских делах Михаил Петрович понимал еще меньше, чем Николай Иванович – в делах водного транспорта. Формально для Фриновского новое назначение было повышением, а фактически предрешало его скорую гибель.