Во время пребывания русского цесаревича в Англии в английской королевской семье родился младенец. «Вчера в 10 час. вечера у Джорджи и Мэй родился сын, радость и ликование были всеобщие…» Ребенок, получивший титул принца Уэльского, станет королем Эдуардом VIII, а затем герцогом Виндзорским. Николай и Аликс стали крестными родителями маленького принца. «Вместо погружения архиепископ намочил пальцы и обвел ими голову ребенка, – записал цесаревич. – Какой славный, хорошенький ребенок…»
Впоследствии родитель новорожденного посетил обрученных в Вестминстерском замке. Даже в дневнике Николай старается не нарушать приличий. Описывая визит, он указывает: «К завтраку приехал Georgie. Он и Аликс сидели у меня со мной – прибавил „со мной“, потому что без него выходило довольно странно».
Прежде чем покинуть Англию, цесаревич и его нареченная вместе с королевой Викторией отправились в Осборн, летнюю королевскую резиденцию на острове Уайт. С дворцовых газонов они могли наблюдать вереницы яхт, летевших на всех парусах. Николай писал: «Отправились к берегу моря, где я ходил, аки ребенок, в воде голыми ногами».
В конце июля продолжавшаяся полтора месяца идиллия кончилась. Дневник Николая был испещрен записями, сделанными рукой Аликс: «Любовь поймана, я связала ее крылья. Она больше не улетит. В наших сердцах будет всегда петь любовь». Когда «Полярная звезда» прошла мимо Дувра, держа курс на север, Николай прочитал строки: «Спи сладко, и пусть мягкие волны тебя убаюкают – твой ангел-хранитель стоит на страже. Нежно целую».
На другой день у ютландского побережья Николай стоял у поручней, глядя на огненный закат. Двадцать судов германского императорского флота приспустили флаги, салютуя русскому цесаревичу. Пройдя заливом Скагеррак в Балтийское море, «Полярная звезда» медленно проплывала мимо побережья Дании, над которым возвышался замок Эльсинор. Но Николай в мыслях уносился в иные края.
«Я твоя, ты мой – будь в этом уверен! Ты пленен в моем сердце, ключик затерян, и ты навсегда останешься там», – писала Аликс.
Была там и другая запись, удивительно пророческая строка из Марии Корелли: «Что прошло, то прошло безвозвратно и не вернется вновь – будущее скрыто для нас, – и только настоящее мы можем считать принадлежащим нам».
Глава четвертаяБракосочетание
По приезде цесаревича в Гатчину выяснилось, что семья обеспокоена состоянием здоровья императора. Государя мучили головные боли, бессонница, у него стали отекать ноги. Врачи рекомендовали ему отдых, лучше всего в Крыму. Но Александр III был не из тех, кто меняет свои планы лишь потому, что ему нездоровится. В сентябре вся семья села в поезд и поехала, но не в Крым, а в Польшу, где в Спале у царской семьи был охотничий дворец.
Но и там здоровье императора не улучшилось. Из Вены был выписан профессор Лейден. Внимательно осмотрев великана-царя, Лейден установил диагноз: нефрит. Он настоял на том, чтобы пациента тотчас отвезли лечиться в Крым. На сей раз Александр III подчинился требованиям врача. Цесаревич разрывался между «чувством долга остаться при дорогих родителях, чтобы сопровождать их в Крым, и страшным желанием поехать в Вольфсгартен к милой Аликс». Подавив в себе это желание, он вместе со всей семьей отправился в Крым, где в Ливадии у императорской семьи был летний дворец.
Там, в теплом краю, среди виноградников, царь начал поправляться. У него появился аппетит, он стал принимать солнечные ванны и даже спускался к морю. Но через несколько дней государя снова стала мучить бессонница, появилась слабость в ногах, и он слег. Была назначена строгая диета и, к крайнему огорчению царя, ему было запрещено есть мороженое. Шестнадцатилетняя Ольга, которая сидела у постели отца, однажды услышала шепот: «Деточка, милая, я знаю, в соседней комнате есть мороженое. Принеси мне, только чтобы никто не заметил». Дочь тайком принесла больному лакомство, и тот с неописуемым наслаждением съел его. Был вызван из Петербурга священник, отец Иоанн Кронштадтский, многие почитатели которого называли его чудотворцем. Доктора лечили царя, отец Иоанн молился, но с каждым днем государю становилось все хуже.
Почувствовав роковой исход, Николай попросил Аликс приехать в Ливадию. Принцесса тотчас примчалась. Ехала она в обыкновенном пассажирском поезде. Высоконареченной невесте следовало бы подать специальный поезд, но министр двора, в чьи обязанности входило решение подобных проблем, был так занят в связи с болезнью государя, что упустил это из виду. Подъезжая к Крыму в сопровождении сестры Эллы, которая встретила ее на границе, Аликс телеграфировала жениху, что желает как можно скорее принять православие. Николай Александрович был не в силах скрыть своих чувств: «Боже мой! Какая радость встретиться с ней на родине и иметь близко от себя – половина забот и скорби как будто спала с плеч!»
Встретив Аликс в Алуште вместе с великим князем Сергеем Александровичем, цесаревич повез ее в Ливадию в открытой коляске. Во время четырехчасового путешествия оба неоднократно останавливались в татарских аулах, жители которых встречали их хлебом-солью, виноградом и охапками цветов. Когда экипаж подкатил к дворцу, где для встречи цесаревича и его невесты выстроился почетный караул, оказалось, что коляска доверху нагружена цветами и виноградом.
Желая оказать внимание невесте своего сына, будущей императрице всероссийской, несмотря на все запреты врачей и семьи, Александр III встал с кровати, надел полную парадную форму и, сев в кресло, благословил будущих супругов, припавших к ногам бледного, обессилевшего гиганта.
Десять суток не отходили домашние от постели умирающего царя. Охваченные одновременно счастьем и отчаянием, Николай и Аликс неслышно двигались по дому. Гуляли среди виноградников, по берегу моря, не смея удаляться от дома, где жил император. Когда царь принимался за доклады, доставленные министрами, Аликс садилась у его постели. Для молодой невесты роль эта была нелегкой. Оказавшись среди убитых горем близких царя, она чувствовала себя посторонней. Единственным, с кем она с радостью встречалась, кому могла довериться, был Николай. Императрица Мария Федоровна была слишком занята больным супругом, чтобы уделять особое внимание своей будущей невестке.
Вполне естественно, в семье, где больной был одновременно мужем, отцом и правителем огромной империи, взоры всех были обращены к царю и его супруге. Врачи, министры и придворные относились к императрице не только с почтением, какого и заслуживает царица, но еще и с особой заботой, понимая, какие тяжкие испытания выпали на ее долю. Едва отойдя от постели больного царя, врачи направлялись к императрице, почти не замечая робкого молодого человека и юную женщину, стоящих возле дверей или у лестницы. В конце концов Аликс это возмутило. Ее любимый, которого она почитала, – наследник престола. Если этот великан, с которым она была почти незнакома, скончается, царем станет ее суженый. Однако на него смотрят как на пустое место.
Многие из испытываемых ею чувств Аликс выразила в знаменитой записи в его дневнике: «Дорогое дитя! Молись Богу, Он поможет тебе не падать духом, Он утешит тебя в твоем горе. Твое Солнышко молится за тебя и за любимого больного… Будь стойким и прикажи доктору Лейдену и другому Г. приходить к тебе ежедневно и сообщать, в каком состоянии они его находят, а также все подробности относительно того, что они находят нужным для него сделать. И если д-ру что-нибудь нужно, пусть приходит прямо к тебе. Не позволяй другим быть первыми и обходить тебя. Ты – любимый сын отца, и тебя должны спрашивать и тебе говорить обо всем. Выяви твою личную волю и не позволяй другим забывать, кто ты. Прости меня, дорогой!»
Страдания царственного больного продолжались все десять дней, которые прошли после приезда Аликс в Ливадию. «Окружающие встретили ее холодно, в особенности княжна А. А. Оболенская и графиня Воронцова. Ей было тяжело и одиноко; не нравились ей шумные обеды наверху… собравшейся семьи, в такой момент, когда… доживал свои последние дни и часы государь», – писала впоследствии А. А. Вырубова.
Днем 20 октября (1 ноября) 1894 года Александр III скончался. Мария Федоровна, подхваченная Аликс, упала в обморок. «Боже мой, Боже мой, что за день! Господь отозвал к себе нашего обожаемого, дорогого, горячо любимого Пап́а. Голова кругом идет, верить не хочется – кажется до того неправдоподобной ужасная действительность. Все утро мы провели наверху около него! Дыхание его было затруднено, требовалось все время давать ему вдыхать кислород. Около половины 3-го он причастился Св. Тайн; вскоре начались легкие судороги… и конец быстро настал! О. Иоанн больше часу стоял у его изголовья и держал за голову. Это была смерть святого! Господи, помоги нам в эти тяжелые дни! Бедная дорогая Мам́а!..»
Никто не осознал в большей мере значение кончины царя, чем двадцатишестилетний цесаревич, унаследовавший его трон.
«В эту минуту в первый и в последний раз в моей жизни я увидел слезы в его голубых глазах. Он взял меня под руку и повел вниз в свою комнату. Мы обнялись и плакали вместе. Он не мог собраться с мыслями. Он сознавал, что сделался императором, и это страшное бремя власти давило его», – вспоминал великий князь Александр Михайлович, двоюродный дядя молодого царя.
«Сандро, что я буду делать? – патетически воскликнул он. – Что будет теперь с Россией? Я еще не подготовлен быть царем! Я не могу управлять империей. Я даже не знаю, как разговаривать с министрами».
В конце дня, когда в гавани Ялты еще грохотали орудия кораблей, отдавая последний долг почившему в бозе монарху, перед дворцом был установлен алтарь. Придворные, чиновники, слуги и члены царской семьи встали полукругом, и священник в золотых ризах совершил чин присяги новому императору, Николаю II.
На следующее утро весь дворец был драпирован черным крепом. На Черном море бушевал шторм. Пришли бальзамировщики и занялись телом усопшего царя; в этот день православные священники, совершив таинство миропомазания, приобщили протестантскую немецкую принцессу к святому православию и нарекли ее Александрой Феодоровной. Поздно утром того же дня новый царь, его высоконареченная невеста и императрица-мать отправились в дворцовую церковь на богослужение.