оспитанная в викторианском духе, Александра Федоровна требовала, чтобы ванна и туалет днем драпировались.
Самым знаменитым помещением во дворце - а одно время и во всей России - был сиреневый будуар. И портьеры, и ковер, и подушки - все было сиреневого цвета. Даже мебель была сиреневая с белым. "Комната эта была полна цветов, кустов цветущей сирени или розанов, и в вазочках стояли цветы", - вспоминает Вырубова. На столах и полках лежали книги, газеты, фарфоровые и эмалевые безделушки. [(Помимо распятий, икон и образов, Александра Федоровна коллекционировала предметы с изображением свастики. Известная испокон веков, свастика в течение многих тысячелетий была символом солнца, возрождения и бесконечности. Этот знак видели на предметах, найденных при раскопках Трои, на тканях инков, на стенах римских катакомб. Но поколение, выросшее после гибели императрицы, восприняло этот знак возрождения как презренный символ насилия, нетерпимости и террора. (прим. автора.))] Предметы, собранные в этой комнате, напоминали ей родных, настраивали на религиозный лад. Стены были увешены иконами. Над кушеткой висела висела огромная, освещенная по вечерам электрической лампой, картина "Сон пресвятой богородицы". На другой стене - портрет принцессы Алисы, матери государыни. На почетном месте на столике находилась большая фотография королевы Виктории. Единственным портретом в будуаре, изображавшем не святого, и не родственника царицы, был портрет королевы Марии-Антуанетты.
В этой уютной комнате, среди дорогих сердцу предметов, Александра Федоровна отдыхала душой. Здесь по утрам она беседовала с дочерьми, помогала им выбирать себе платье им решить, чем сегодня заняться. Сюда спешил к супруге царь, чтобы выпить чашку чая, прочесть газеты, поговорить о детях и государственных делах. Разговаривали они по английски, хотя с детьми Николай II говорил по-русски. Для Александры Федоровны муж был "Ники". А.А.Вырубова вспоминала: "высокая, с золотистыми густыми волосами, доходившими до колен, она, как девочка постоянно краснела от застенчивости; глаза ее, огромные и глубокие, оживлялись при разговоре и смеялись. Дома ей дали прозвище "Солнышко" - имя, которым всегда называл ее Государь". Иногда в комнатах царского флигеля слышался мелодичный звук, похожий на птичью трель. Этим сигналом Николай звал к себе жену. В первые годы брака, заслышав этот зов, Александра Федоровна, покрываясь румянцем и, бросив все дела, спешила к своему супругу. Когда подросли дети, таким же манером царь подзывал к себе и их; этот похожий на птичий свист звук, нередко раздавался в Александровском парке.
Рядом с сиреневым будуаром располагался гардероб, где в шкафах висели ее платья, на полках лежали шляпы и украшения. У императрицы было шесть девушек камеристок, в обязанности которых входило одевать и раздевать царицу. Правда, она их не слишком утруждала. Однако никто не видел Александру Федоровну раздетой или принимающей ванну. Мылась императрица без посторонней помощи, а когда требовалось привести в порядок волосы, появлялась она в кимоно. Расчесывала и укладывала золотисто-медные волосы матери чаще всего великая княжна Татьяна Николаевна. Когда туалет царицы был почти закончен, она посылала за камеристками, которые затягивали ей пуговицы и надевали украшения. "Сегодня только рубины", - говорила императрица, или же: - "К этому платью жемчуг и сапфиры". Всем другим драгоценностям царица предпочитала жемчужные ожерелья и обычно надевала несколько ниток жемчуга, свисавших до пояса.
Днем она носила свободного покроя платья, отделанные у ворота и талии кружевами. Распространенные в эпоху короля Эдуарда VII узкие юбки находила очень неудобными. "Неужели вам действительно нравится эта юбка?" - однажды спросила императрица свою фрейлину Юлию (Лили) фон Ден, муж которой служил офицером на царской яхте "Штандарт". "Видите ли, ваше величество, это модно", - отвечала дама. "Такая юбка ни на что не пригодна, - возразила государыня. - А ну, Лили, докажите мне, что она удобна. Бегите, Лили, бегите, посмотрю, как это у вас получится".
Платья для императрицы шила законодательница дамских мод в Петербурге, некая мадам Бриссак. Портниха сколотила целое состояние и приобрела в столице особняк. Все ее клиентки, в том числе сама царица, жаловались на цены, которые та заламывала. Мадам Бриссак доверительно сообщала государыне: "Прошу вас, не говорите этого никому, ваше величество, но я всегда делаю вам скидку". Впоследствии Александра Федоровна узнавала, что когда ее золовка, великая княгиня Ольга Александровна пожаловалась на дороговизну, француженка шепнула ей на ухо: "Прошу вас, не говорите этого никому в Царском Селе, ваше императорское высочество, но я всегда делаю вам скидку".
По вечерам императрица облачалась в белые или кремовые шелковые платья с серебряным шитьем и вышивками гладью, украшала волосы бриллиантами и надевала жемчужное ожерелье. Шелкового белья не любила, предпочитала белье и украшенные вышивкой ночные сорочки из тонкого полотна. Туфли были на низком каблуке, с острым носком, обычно из золотистой и белой замши. Выходя из дому, даже если надевала шляпку с широкими полями, Александра Федоровна брала с собой зонт от солнца.
Вспоминая день, когда Лили фон Ден представили императрице в Царском Селе, - это случилось в 1907 году, - фрейлина описывает врезавшуюся ей в память встречу: "Среди густой зелени показалась высокая, стройная женщина... Государыня была в белом, в шляпке, драпированной белой вуалеткой. Нежное белое лицо... рыжевато-золотистые волосы, синие глаза, гибкая фигура. Помню, что жемчуга в ожерелье были великолепны. Всякий раз, как императрица поворачивала голову, в бриллиантах ее серег вспыхивали огни... Я обратила внимание на то, что по-русски она говорит с заметным английским акцентом".
Зима для царских детей была порой нескончаемых уроков, которые начинались в девять утра. Учителя преподавали им арифметику, географию, историю, русский, французский и английский языки. Перед началом занятий их осматривал лейб-медик доктор Евгений Сергеевич Боткин, проверяя, не воспалено ли у них горло и нет ли сыпи. Помимо Боткина, за здоровьем детей следил приезжавший из Петербурга доктор Острогорский. Позднее появился молодой доктор Деревенко, специально приставленный к больному гемофилией цесаревичу. Но больше всех дети любили доктора Боткина. Это был высокий, видный господин в темно-синем сюртуке с золотой цепочкой от часов на животе. От него всегда пахло крепкими парижскими духами. Когда юные великие княжны были свободны, они любили ходить из комнаты в комнату, отыскивая доктора по запаху.
В одиннадцать утра царь и дети оставляли занятия и отправлялись на часовую прогулку. Иногда, захватив ружье, царь стрелял в парке в ворон. У него было одиннадцать великолепных английских колли, которых он любил брать с собой на прогулку, и те прыгали и резвились вокруг хозяина. Зимой вместе с детьми и их учителями Николай Александрович сооружал ледяные горы из больших снежных комьев, облитых водой, с которых можно было спускаться на санках.
Обед представлял собой целое событие. Императрица за трапезой обычно не появлялась, и царь усаживался за стол с дочерьми и свитой. По русскому обычаю перед трапезой священник читал молитву и благословлял пищу. Обычно это делал отец Васильев, законоучитель царских детей. Священник был крестьянского происхождения и не имел высшего теологического образования. Не обладая обширными теоритическими познаниями, отец Васильев был искренне религиозен. Слыша, как своим надтреснутым голосом громогласно произносит слова молитвы священник, императрица думала, что он-то и является воплощением православного русского народа. Как духовник, отец Васильев умел утешить. В каком бы грехе ему не каялись, он улыбался доброй улыбкой и говорил: "Не терзайся. Диавол не творит ничего подобного. Не курит, не пьет, не гуляет, а все же он диавол". Среди придворных, сидевших в шитых золотом мундирах, отец Васильев заметно выделялся. В длинной черной рясе с широкими рукавами, с черной бородой до пояса и большим серебряным наперсным крестом, он походил на большого ворона.
Иногда в столовой появлялся еще один любопытный персонаж. То был француз Кюба, дворцовый шеф-повар. Его тонкое искусство в Царском Селе некому было оценить. Излюбленным лакомством царя был поросенок с хреном, орошаемый рюмкой портвейна. Икра однажды вызвала у государя сильную изжогу, и с тех пор он избегал это изысканное лакомство. Царь предпочитал простую крестьянскую пищу - щи, борщ, кашу, вареную рыбу и фрукты. Александра Федоровна аппетитом не отличалась, и ела как цыпленок. И все же Кюба, величайший кулинар своего времени, надеялся, что среди царских гостей когда-нибудь окажется подлинный ценитель французской кухни. Иногда, приготовив какое-нибудь особенно изысканное блюдо, повар в своем ослепительно белом фартуке и колпаке останавливался в дверях столовой в ожидании похвалы от хозяина и гостей.
Пополудни, когда дети еще занимались, императрица часто отправлялась покататься. Распоряжение "приготовить к двум часам карету ее величества" служило сигналом, после которого в конюшне начиналась бурная деятельность. Выкатывалась открытая английская коляска, сверкающая лаком, запрягались лошади, на запятках "кареты Государя и Императрицы стояли гайдуки в высоких шапках и синих кафтанах; за Великими Княжнами и Наследником скакали конвойцы. Появлялся толстый кучер в медалях, которого несколько конюхов начинали подсаживать, запахивать на нем кафтан и подавать вожжи. Усевшись, кучер неизменно крестился, конвойный офицер вставал на подножку, и пора медленно ехала с нашего двора под арку, а оттуда в ворота Александровского парка", - вспоминала Т.Боткина.
"Каждый шаг Их Величеств записывался, - вспоминает в мемуарах А.А.Вырубова. - Если Государыня заказывала экипаж к известному часу, камердинер передавал по телефону на конюшню, о чем сейчас же докладывалось Дворцовому Коменданту, который передавал приказание быть на чеку всей полиции... Стоило Государыне остановиться где или поговорить со знакомыми, чтобы этих несчастных сразу обступала... полиция, спрашивая фамилию и повод их разговора с Государыней".