— Но как можно быть настолько тупыми и недальновидными? — Мы сидели на террасе Царьградского дворца, куда приехали на торжества по случаю годовщины возвращения города в лоно православия, отмечавшейся каждый год, и неспешно потягивая виноградный сок обсуждали не случившееся будущее.
Самое удивительное, что наследника больше всего поразили совсем не невиданные чудеса будущего: самолеты, ядерные реакторы, полеты в космос, компьютеры и роботы — все это проходило по категории научной фантастики и мало цепляло практичного и твердо стоящего двумя ногами в настоящем мужчину. А вот события альтернативной — или вернее будет сказать основной — исторической ветки в которой сгорела Москва, имел место заграничный поход, Россия спасла сначала Турцию, а потом и Австрию от развала, проиграла Крымскую войну, крепостное право отменили только в 1861 году и то не полностью, закабалив крестьян выкупными платежами, совершенно не налезали на голову привыкшему к другой расстановке сил наследнику.
Александр, воспитанный на других ценностях и приученный думать по-другому, просто не мог понять, как можно ради некой мифической солидарности с соседним монархом откровенно вредить интересам собственной страны. И естественно конечный итог в виде революций и уничтожения — частично физического и полного в политическом плане — династии Романовых стал совершенно непротиворечивым итогом правления последних пяти императоров в течение 19 века. Было бы странно, будь оно по-другому.
— Поверь мне, я, читая учебник истории еще в прошлой жизни, задавался этим вопросом не раз и не два, — зажмурившись подставил лицо теплому южному солнцу. В Царьграде в конце февраля было уже достаточно тепло чтобы получать удовольствие от принятия солнечных ванн. — Скорее всего дело в психологических вывертах. Во-первых, русская аристократия к началу 19 века уже достаточно оторвалась от своих корней, чтобы не считать себя с копающимся в земле мужиком одним народом, и аристократ из Австрии или Франции был просто ближе и понятнее, чем свой крепостной.
— Это понятно, — согласился сын, — но даже с этой точки зрения, если смотреть на крестьян как просто на ресурс, то как можно так беспечно им разбрасываться?
— А вот тут есть еще один момент и это, во-вторых, — не открывая глаз подхватил мысль я. — Видишь ли, перемены в общественной жизни последних десятилетий приучили нас к торжеству технического прогресса. Ежегодно происходят знаменательные научные открытия…
— К большей части которых ты, судя по всему, приложил руку…
— Не без того, — я улыбнулся. — Так вот… Постоянно в нашу жизнь входят технические новинки. Новые виды транспорта, новые станки, новые развлечения, новое оружие. Новое стало синонимом лучшего, и поверь, там в двадцать первом веке, все это чувствуется еще более остро. Темп жизни будет только ускоряться, и те перемены в обществе, которые у нас происходят за полвека, в будущем будут происходить за каких-то десять лет.
— Страшно даже представить, — сына заметно передернуло.
— Да, это все будет неслабо бить по мозгам, впрочем, ты все это читал в моих записках, — я открыл один глаз, взял стакан с соком, отхлебнул глоток и поставил обратно на стол. — А если обратиться в прошлое, до начала 19 века. Чем жизнь при Екатерине отличалась принципиально от жизни при Петре? Да ничем в общем-то. А если посмотреть еще более глобально, то даже за тысячу лет до начала этого столетия жизнь общества очень слабо изменилась, особенно в техническом плане. Какие технологии до 19 века реально меняли жизнь всего населения. Ну или хотя бы верхушки, не будем брать крестьян, с ними все понятно.
— Порох, — принялся задумчиво перечислять наследник. — Книгопечатание.
— Ткацкий станок. Косой парус. Севооборот. Это если брать последнюю тысячу лет. Не так много, согласись, за последние полвека наберется куда больше. И вот мысль моя заключается в том, что для многих людей сама концепция неизбежного научного движения вперед была просто неочевидна. Новое не равно лучшее, наоборот. Новое — подозрительное и гораздо чаще вредное, если не для всех, то потенциально для тех, кто в данный момент держит власть. Да и зачем что-то изобретать если власть уже у тебя в руках, не лучше ли сосредоточиться на ее удержании и консервации общества в подходящем для тебя форме.
— Слишком глубокая мысль, я как-нибудь потом ее обдумаю отдельно, — хмыкнул сидящий рядом сын.
— Подумай, у тебя на это еще очень много времени, — кивнул я.
Внизу по водам Босфора в обе стороны бесконечными вереницами сновали туда-сюда разного размера суденышки. Большая часть из них уже могли похвастаться паровой машиной и уверенно коптили небо угольным дымом, таская по водам внутренних российских морей грузы и людей. При этом парус все еще не думал уступать подпирающему его сзади технологическому прогрессу. Зачастую мелкие купеческие суденышки продолжали по старинке оборудовать и парусами, позволяющими экономить на топливе и пользоваться паровой машиной только, когда есть необходимость в ускоренном движении.
Берега пролива продолжали усиленно застраиваться. Царьград уже давно оправился от нанесенных когда-то ран и продолжал бурно расти и развиваться. Все шло к тому, что именно этот город станет третьим «миллионником» в империи, обойдя также вплотную приблизившийся к семизначной численности населения Суворовск.
Я перевел взгляд дальше. Там на границе видимости, скрытый по большей части поворотом пролива уже полгода строился первый мост берез Босфор, призванный соединить Европейский и Азиатские берега сквозного движения железнодорожного транспорта. Мост, который должен был стать символом наступающей эпохи победы разума и вступления человечества в индустриальную эру. Ничего подобного еще никто не строил, и я надеялся, что это сооружение станет настоящим символом новой России.
Эпилог 1
— Ваше императорское величество! — Меня аккуратно тронули за плечо.
— А? Да… — Я не заметил, как провалился в сон. Последнее время такое, к сожалению, случается все чаще.
— Вы просили напомнить, когда будет три часа.
— Да, Володя, спасибо. Еще пять минут.
Я сидел на специально для меня сделанном кресле-каталке в Петропавловском соборе в Питере. Общался с предками. И с женой. Наверное, это уже симптом, когда тянет к земле и потихоньку начинаешь присматривать место среди каменных надгробий для себя. Но на самом деле, я просто действительно чувствовал здесь некоторое успокоение. Под сенью собора, где вскоре предстоит лежать и самому.
Насчет собственного здоровья я не имел никаких иллюзий. Да я никогда не курил, был умерен в еде и алкоголе, понемногу занимался физкультурой. Опять же самую продвинутую в мире медицину не стоит сбрасывать со счетов. Все это позволило мне дожить до совсем уж неприличных семидесяти шести лет. Из которых сорок пять я занимаю должность императора. Последние лет десять правда совсем номинально, я даже предлагал Александру отречься в его пользу, но сын подобно мне самому, когда-то предпочитавшему прикрываться авторитетом предыдущего монарха, выбрал вариант правлением в ранге регента-наследника. Ну если ему так удобнее, то пусть.
Я ухватился правой рукой за прикрепленную к креслу маску, крутанул вентиль газового баллона и сделал пару глотков кислородной смеси. К сожалению, работа десятилетиями по шестьдесят часов в неделю и старые травмы давали о себе знать с каждым годом все заметнее. Левая рука уже почти не слушалась, потом начали сдавать ноги, для которых моя двухметровая туша стала слишком тяжелой ношей. Появились проблемы с дыханием, видимо последствия того самого покушения. Откровенно говоря, я уже представлял из себя старую развалину и лишь ясность сознания радовала неимоверно. Гораздо страшнее было превратиться в пускающий слюни овощ.
— Да уж, я бы не отказался сейчас все бросить и уйти на третий круг.
— Что вы говорите, ваше величество, — не расслышал моего бормотания Володя. Учитывая то, что мне сейчас уже не нужно особо какие-то подчиненные, мужчина заменяет мне по большей части и помощника и секретариат, и охрану. Просто потому, что убивать меня сейчас, уже нет никакого смысла.
— Говорю — поехали на выход. И сколько раз тебе повторять, не нужны мне эти титулования, пожалуйста называй меня по имени отчеству.
— Хорошо, ваше величество, — я не видел лица помощника, но был уверен, что он улыбнулся в сотый раз проигрывая эту ставшую уже привычной сценку.
— Что пишут в газетах? — Обрезиненные колеса кресла-каталки мягко катились по гранитному полу собора, чуть слышно постукивая на мелких неровностях.
— Обсуждают в основном обнаружение золота в Африке, прошло уже полгода с момента нахождения первого самородка, а новость все еще не сходит с передовиц. Пытаются понять, насколько большие там залежи и как так получается, что Россия постоянно отхватывает себе самые лакомые куски.
— Не успокоятся, значит никак.
— Нет, не успокоятся, — подтвердил Володя. — Пишут, что буры начали бузить, требовать себе долю с добычи.
Когда мы подписывали с бурскими лидерами договор о создании протектората в Южной Африке, я заранее позаботился о том, чтобы все недра оставались в ведении центрального имперского правительства. Буры могли без ограничений заниматься земледелием, скотоводством, торговать в пределах протектората, открывать промышленные предприятия, занимающиеся переработкой, пользоваться водными ресурсами. Налоги и сборы от этой деятельности шли в местный бюджет, и Николаев обещал на них не зариться.
А вот добыча полезных ископаемых по соглашению отходила в ведение имперского генерал-губернатора, вместе с таможенными делами, обороной и внешней политикой. Тогда буры не придали этому значение, ну в конце концов, кто мог подумать, что у них буквально под ногами закопаны богатства на миллиарды рублей. Десятки миллиардов рублей.
И вот теперь с обнаружением сначала алмазов, а потом и золота африканеры поняли, что их конкретно налюбили и принялись бузить. До открытого восстания дело пока не дошло, хотя бы потому что население Русской Южной Африки — состоящей из трех губерний, бурского протектората и двух колоний с черным населением в глубине континента — уже более чем на половину состояло из русск