Отлично выглядела Италия, территория которой был разделена сразу между пятью государствами. Все бы так, мне лично жилось бы гораздо проще на белом свете. Однако, мою задумчивость вызывали не существующие границы, а возможность того, что в скором времени карту вновь придется перерисовывать. Причем совсем не там, где мне бы хотелось.
После августовских переговоров с африканерами я «погостил» дома, а потом мотнулся в Челябинск, где посмотрел на первый в мире полноценный двигатель внутреннего сгорания. Пока двухтактный работающий на бензине движок только проходил полноценные испытания на выносливость, но даже само его появление меня очень порадовало.
Так уж сложилось, что в двигателестроении я разбирался очень слабо, и кроме самой идеи ничем своим инженерам помочь не мог. Поэтому даже на создание первого более-менее на что-то похожего прототипа — с ресурсом, исчисляющимся хотя бы сотней часов и мощностью в два десятка лошадок — понадобился чуть ли не десяток лет.
Нет, можно было и раньше выбросить на рынок движки, и скорее всего даже покупатели бы на них нашлись, но хотелось создать продукт, который мгновенно займет рынок, не дав потенциальным конкурентам даже намека на шанс. За это время был «изобретен» карбюратор, свечи электрозажигания, была вчерне отработана система подачи смазки и еще куча других моментов, в которые я даже не пытался вникать.
Если же к ДВС добавить еще и первый пущенный в Колывани завод по изготовлению пневматических шин, которые пока предполагалось использовать на каретах и нокрутах, то мечта о появлении первого российского автомобиля уже, можно сказать, начала обретать реальные черты. Я собирался подождать годик другой, и, если мои инженеры своими силами не придут к идее самобеглой коляски нормальной компоновки, вбросить ее самостоятельно.
Но это все были приятные хлопоты. А вот новости о том, что пруссаки-таки не утерпели и объявили датчанам войну, были хоть и ожидаемыми, но куда менее вдохновляющими.
Вообще к войне — вернее второй войне за Шлезвиг-Гольштейн — Пруссаки активно готовились уже давно. Лет семь, наверное. Строили свой флот — а также закупали боевые вымпелы у нас, — которого им так не хватало в 1839–1840 годах, модернизировали армию, готовили общественное мнение как в самой Пруссии, так и в других странах континента и конечно выжидали подходящего момента. И вот конец 1853 года, видимо, показался королю Фридриху-Вильгельму вполне подходящим для реализации своего плана.
В принципе, момент был подобран действительно не плохо. В Индии продолжало неожиданно бодро полыхать восстание сипаев. Когда все начиналось я достаточно скептически относился к возможным успехам «индийских патриотов», — что правда не мешало мне им помогать деньгами, оружием и военными специалистами, правда не русского происхождения и сторонними наемниками, — считая, что все закончится достаточно быстро и без серьезных последствий. Получилось, однако, иначе.
Англичане последовательно потеряли сначала весь запад Индии, центр вместе с городом Дели и север, оккупированный армией Сикхской империи. К середине 1853 года под контролем островитян осталась большая часть побережья, юг Индии и почти вся восточная часть вплоть до Бирмы. Поскольку общего управления войсками сипаев как такового не имелось, каждый вождь действовал исходя из собственного разумения, могло показаться, что на этом все и закончится, тем более что из метрополии начали активно прибывать подкрепления, британская армия восстала из пепла и очень быстро доросла до двадцати тысяч человек. С учетом присоединившихся оставшихся верными Лондону туземных союзников уже могло показаться, что это все…
И тем неожиданнее настоящим громом среди ясного неба в самом конце 1853 года пришла новость о поражении британских войск в полевом сражении, отступлении армии под командованием генерала Кэмбела в Бомбей и начале осады этого города.
Казалось бы, этот военачальник, получавший «по морде» еще во время предыдущей англо-сикхской войны, должен был бы с большим уважением отнестись к противнику, однако судя по отрывочным сведениям, британец попер вперед как носорог, не озаботившись разведкой, и был пойман при переправе через реку Тапи фактически со спущенными штанами. Подробности всего происходящего в Азии до нас доходили с большой задержкой, но то, что Британцам сейчас не до вмешательства в европейские дела было очевидно.
У французов в это же время во всю полыхала Африка. Париж — и лично Карл Х, у которого было далеко не все так хорошо с внутриполитической обстановкой, — попытался размахнуться пошире, чтобы поскорее установить контроль над всей территорией, отошедшей им по договору 1849 года, и кажется порвал штаны. Нет, поначалу все шло хорошо, французские экспедиционные силы начали активно осваивать побережье, занимая места ушедших в соответствии с договоренностями конкурентов, и даже принялись проникать вглубь континента. Все выглядело достаточно благостно — приход цивилизации, бремя белого человека и вот это вот все, но местные почему-то не оценили.
Сначала вновь полыхнул Алжир, потом уже в июне 1853 года фактически войну Франции объявил марокканский султан Мулай Абд ибн-Рахман. Арабский правитель полтора года лавировал, пытаясь как-то избежать установления протектората Франции над своим государством, всячески затягивая переговорный процесс, но в итоге решился на эскалацию. В первый же день конфликта — вернее ночь — марокканцы сумели скрытно подобраться к стоящим в гавани Танжера французским кораблям и внезапно атаковать. За полночи французы лишись одного старого линейного корабля и двух относительно современных пароходофрегатов, присланных к берегам Марокко для демонстрации морской силы.
Активизировались и набеги берберов на владения Парижа на северном берегу Гвинейского залива. Были сожжены несколько факторий, а местных белых колонистов без лишних затей просто вырезали, не считаясь ни с возрастом, ни с полом. Хотя насчет женщин не уверен, белые женщины традиционно высоко ценятся среди местных туземных царьков. Впрочем, вряд ли эта участь сильно лучше смерти. Глобально потери французов были не слишком велики, однако учитывая «широту фронта», заняться им было чем, совершенно точно.
Плюс нужно добавить сюда китайский аспект. После падения Пекина и фактического прекращения функционирования центральной власти в стране и французы, и англичане спешно бросились на восток в надежде урвать и себе какой-нибудь лакомый кусок побережья с прицелом на дальнейшую колонизацию всего Китая. Там тоже было к чему приложить силы, отдавать всю Поднебесную в руки русским ни в Лондоне, ни в Париже не хотели до колик в животе.
В общем, момент для окончательного решения датского вопроса в Пруссии был выбран действительно неплохой. Началось все, как и пятнадцать лет назад с протестов в немецких землях Дании против короля Фредрика, на которые Копенгаген отреагировал достаточно резко и, не пытаясь на этот раз рассусоливать, ввел в автономный регион войска. Собственно, это и послужило формальным поводом для Берлина, чтобы объявить притесняющим немцев соседям войну.
Что касается нас, то мы заранее объяснили прусскому королю, что начинать новую большую войну из-за куска Дании никто не собирается, но посоветовали обратиться за помощью к Шведам, с которыми у нас были давние договоренности по датским владениям.
Тут нужно еще отметить, что король Дании Фредрик был человеком уже хоть и не молодым — в 1853 году ему исполнилось 45 лет, — три раза успел жениться и отдельно имел многочисленные связи вне брака, однако законными наследниками обзавестись так и не удосужился. И это ставило ребром вопрос о дальнейшей судьбе престола в Копенгагене, поэтому король Густав V, находившийся в отдаленном родстве с Датским королевским домом — не удивительно, ведь нынешняя шведская династия формально именовалась как Гольштейн-Готторпская, — недолго думая во всеуслышание предъявил претензиях на признание его наследником датской короны.
Если быть совсем честным, претензии Густава с точки зрения закона были, мягко говоря, не слишком обоснованы. Подобных родственников, учитывая то, как европейские монархи за последние столетия перемешались на континенте, имелась целая корзинка. Вот только Густав к своим претензиям мог приложить еще и небольшую, но достаточно боеспособную армию и такой же плюс-минус флот. В общем, ситуативный союз Пруссии, Саксонии — у этой страны уже давно не было своей внешней политики, король Фридрих покорно шел в кильватере Берлина, не противясь своему старшему брату — и Швеции, если прибавить к нему еще и политическую, и промышленную мощь России, звучал для независимости Дании натуральным похоронным маршем. Спасти ее могли только англо-французские дивизии, однако союзники по прошлой войне на этот раз на помощь приходить не торопились.
— Прошу вас, Дмитрий Алексеевич. Обрадуйте нас хорошими новостями, — я откинулся на спинку кресла и приготовился заслушать доклад нового военного министра. Нет, в дороге я тоже просматривал сводки, но только вернувшись в Николаев в середине октября и собрав военный кабинет решил полноценно погрузиться в дела громыхающей на западе войны.
Аркадий Александрович Суворов, просидев на должности военного министра чуть более 10 лет, вынужден был отправиться в отставку по здоровью, а я, устав от постоянной смены стареющих министров, наступил на горло своим привычкам и назначил на этот пост тридцатисемилетнего генерала, только-только получившего первых орлов на погоны. Глядишь его «ресурса» хватит мне до конца жизни и еще наследнику останется.
— Кхм-кхм, — Милютин обменялся с Мордвиновым коротким взглядом, явно не будучи уверенным, какие новости я готов зачесть в качестве «хороших», однако быстро взял себя в руки и приступил к докладу. — Война, как вы знаете, ваше императорское величество, была объявлена еще третьего декабря, однако реальные боевые действия начались только во второй половине месяца. За это время датчане успели провести частичную мобилизацию и занять хорошо укрепленные оборонительные позиции на перешейке. Пруссия мобилизацию не проводила, видимо считая, что наличных войск им будет достаточно. Кроме пруссаков войну Дании объявила и Саксония.