Бабах! — Я разрядил правый ствол в набегающего в мою сторону бойца в сине-белой, похожей на французскую, форме. Шансов добраться до меня у него все равно не было: великокняжеское тело с двух сторон, аккуратно взяв в коробочку и обнажив шпаги, прикрывали бойцы конвоя, и, тем не менее, я решил поучаствовать сражении лично.
Спустя десять минут центральный редут был вновь очищен от противника, что, впрочем, глобально ничего изменить уже не могло. Курганную батарею мы потеряли окончательно, второй и четвертый редут так и остались в руках противника, и наш частный успех никак на общее положение вещей повлиять не мог. С другой стороны, солдаты Полоцкого пехотного полка, которых наша отчаянная атака спасла от неминуемого истребления, вероятно по этому поводу имели свое особое мнение, отличное от общего.
— Отходим! Отходим на вторую линию, — к нам на взмыленной лошади подлетел вестовой от командующего и, передав приказ, без промедления рванул дальше.
Я оглянулся. Действительно, воспользовавшись небольшой паузой и ошеломлением врага от неожиданных тяжелых потерь, Кутузов решил отвести войска, посчитав что эта линия обороны себя исчерпала. Все бы ничего, вот только вторая линия была далеко не так хорошо обустроена, как первая, представляя из себя просто несколько флешей в полтора человеческих роста и кое-где траншеи между ними. По сравнению с первой линией обороны — почти ничего.
— Командуйте отход, майор, — совершенно бесцветным голосом — меня накрыл адреналиновой откат — кивнул я офицеру-измайловцу. — На сегодня, видимо, бой окончен.
Глава 7
В этой истории вопрос о том, чтобы отступать дальше с Бородинского поля в направлении Москвы даже не поднимался. Всем генералам, собравшимся около девяти часов в импровизированном штабе армии, переехавшем из относительно комфортных Горок в чисто-поле, было очевидно, что бой, сведенный условно в ничью, закончился, несмотря на оставление занимаемых позиций, скорее в нашу пользу.
Естественно, точных данных о потерях ни у кого не было. Даже просто посчитать трупы за это время было бы невозможно, но по моим прикидкам, опирающимся в том числе и на знания истории другого мира, и мы и французы должны были потерять где-то под сорок тысяч человек на армию. Убитыми и ранеными. Это было не просто много, это было ужасно много, наверное, никогда раньше до этого таких кровавых однодневных битв еще не случалось. А если учитывать, то, что Кутузов не решился в данной ситуации дать команду на отвод армии — его бы просто не поняли после столь эффектного выступления ракетчиков, — «шоу» обещало продолжится и следующим днем.
Собравшиеся в штабном шатре генералы выглядели до крайней степени измочалено. Некоторые были ранены. Например, Тучков 1-ый очень аккуратно баюкал правую руку, которой во время сражения на первом редуте он поймал вражескую пулю. Впрочем, это можно считать большой удачей, ведь в прошлом варианте истории, если мне память не изменяет, во время Бородинского сражения погибло два Тучкова. А в этот раз только один — 4-ый.
— Господа! — Когда все собрались, скрипучим немного подрагивающим от усталости голосом начал Кутузов, — для начала я хотел бы вас всех поблагодарить за сегодняшний день. Чем бы не закончилась сия кампания, сражение на Бородинском поле войдет в историю, как пример славного деяния русской армии. Сегодня мы дали бой неприятелю и смогли его остановить!
Последнее утверждение, учитывая наше итоговое отступление было со всех сторон спорным. С другой стороны, далеко не каждый был способен похвастаться даже таким успехом в сражении с французской армией под командованием самого Бонапарта.
Дальше пошло достаточно скучное обсуждение потерь, перераспределения подразделений между корпусами и будущей расстановки полков на поле боя. Откровенно говоря, понимал я в этом совсем не много, да и послезнание тут никак помочь не могло: у нас-то армия после сражения тут же встала на лыжи — поэтому я тихонько сидел в углу и делал по свежей памяти пометки о прошедшем сражении.
Собственно, главный вопрос, который встал на повестке дня, был, что Наполеон собирается делать дальше. Хорошо, если завтра он продолжит лобовой натиск, благо к этому русские войска несмотря на потери, были относительно готовы. А вот если он попробует обойти нашу позицию…
— «Или, не дай Бог, повернет обратно и станет на зимовку где-нибудь под Витебском. Получится, что вся кампания пойдет насмарку, и главный стратегический замысел вылетит в трубу», — мысленно продолжил я рассуждения Барклая.
Михаил Богданович, пока Кутузов демонстрировал полнейшую пассивность сидя молча и слушая собравшихся, как-то сам взял управление советом в свои руки.
— Не думаю, что Бонапарт, вернее его армия, способна сейчас совершать длительные марши. Да и в том, что корсиканец сумеет завтра вновь поднять их в атаку… — с сомнением покачал головой Толь.
— Ну да! — Хохотнул Ермолов, которому в закончившемся бою тоже изрядно досталось, и теперь он ходил с намотанными на лицо бинтами: его щеку порвала неудачно попавшая на излете пуля, — после столь эффектного уничтожение целой гвардейской дивизии. Жаль, что ракет больше не осталось.
— Думается мне, что подобный размен — одна ракета за десяток гвардейцев, вполне выгоден, — поддакнул я из своего угла. — А что до количества реактивных снарядов, то мы освоили все деньги, которые нам выделило военное ведомство.
— Это правда, — кивнул Михаил Богданович, который лучше всех остальных был в курсе подготовки армии к нынешней войне, — вас, ваше высочество, кстати можно поздравить с боевым крещением? Надо признать, что ваша с измайловцами контратака была предпринята как нельзя вовремя.
— Честно говоря, — улыбнулся я сквозь проступающую зевоту, — не могу сказать, что мне понравилось. За последние полгода, стезя кабинетного ученого-теоретика стала казаться мне куда более привлекательной чем раньше.
Такое заявление вызвало взрыв общего хохота, не только меня накрывал адреналиновый откат.
— Что же касается, дальнейших действий Наполеона, особенно если учитывать неспособность его армии, как сказал Карл Федорович, сегодня-завтра вести активные действия, то может имеет смысл попробовать договориться о перемирии? На те же день-два-три. Как минимум чтобы оказать помощь раненым. Возможно даже французским.
Вопрос был, что называется не в бровь, а в глаз. На оставленном нами Бородинском поле сейчас лежало под восемьдесят тысяч — на самом деле меньше, част раненных все же были ходячими, а часть успели эвакуировать еще во время боя — тел и далеко не все они были уже мертвыми. Немало было там тех, кого местная медицина еще вполне могла бы спасти. Ну или хотя бы попробовать. На сколько я помню, в нашей истории, когда армия отступила к Москве, французы сразу бросились в погоню, и о помощи раненым никто не озаботился. Почему бы не исправить это дело? Да и выигранные лишние день-два, тоже казались вполне себе не лишними. Температура «за бортом» по ночам уже отчетливо приближалась к нулю, еще неделька и, глядишь, французы начнут подмерзать.
Идея договориться о перемирии особого энтузиазма у русских генералов не вызвала. Хотя, по правде говоря, наши войска тоже нуждались в отдыхе, может и меньше французов, но не на много. Поэтому, как представитель императорского дома, — задолбавший всех Константин был отправлен в Питер еще до Смоленска, — я вместе с Толем, исполнявшим обязанности начальника штаба Кутузова после ранения Ермолова и отправки от армии Беннигсена, который своими мелкими интригами очень быстро достал Михаила Илларионовича, и конвоем из полусотни кавалергардов выдвинулся по старой Смоленской дороге в сторону французского лагеря. Карл Федорович буквально несколько дней назад получил свой первый генеральский чин и теперь то и дело скашивал глаза на свежеобретенные шитые золотом генеральские эполеты.
Поскольку мы ехали не скрываясь под белым флагом и подсвечивая себе дорогу факелами, нас очень быстро перехватил один из вражеских разъездов.
— Добрый вечер, господа, — на языке Вольтера я приветствовал французских гусар. — У нас послание от русского командования, вашему императору. Соблаговолите проводить нас к нему.
— Не слишком ли большая депутация для передачи послания.
— Если обсуждать его будет брат русского императора, то не слишком, — резко ответил я, отметая все возражения.
— Прошу прощения, ваше высочество, — коротко кивнул гусарский офицер, не выказывая, впрочем, особого почитания. — Следуйте за нами.
Французский император в качестве личных покоев занимал большой шатер, из крыши которого торчала в воздух и активно исторгала из себя дым труба переносной печки. Я усмехнулся, не зря мы все дома в округе разобрали на стройматериалы, даже для своего императора приличного жилья французы найти не смогли. Горки же и другие села занятые до сражения нашей армией при отступлении не забыли сжечь, дабы не облегчать противнику жизнь.
Наполеон вживую выглядел достаточно похожим на свои портреты: волевой подбородок, острый взгляд из-под слегка нахмуренных бровей, небольшое едва наметившееся возрастное брюшко. А еще глубокие-глубокие круги под глазами, выдающие смертельно уставшего человека. Видимо эта кампания императору далась не легко. И да, роста корсиканец был вполне себе среднего, с высоты моих двух метров, он особо низким мне не показался. Во всяком случае, на фоне остальных.
— Добрый вечер, ваше императорское величество, — кивнул я, войдя в «гостиную». Со мной внутрь зашел только генерал Толь, остальные сопровождающие остались на улице. — У меня к вам послание от генерала Кутузова и штаба нашей армии.
— Не слишком-то он добрый, — Наполеон, поднимаясь из-за стола и приветствуя нас кивком, — столько смертей и все без толку.
— Как раз об этом мы и хотели, поговорить. Командование русской армии предлагает вашему императорскому величеству объявить перемирие на два дня для помощи раненым, кои все еще во множестве лежат там сре