— Я понял, — облегченно кивнул Ермолов, поняв, что опасность прошла мимо. — Спасибо вам, Николай Павлович.
— Вам спасибо, если бы все генералы и чиновники в России имели схожие представления о чести и долге… — я обреченно махнул рукой, показывая мое отношение к таким несбыточным мечтам и напоследок вернулся к основной теме разговора. — И да, Алексей Петрович. Если вы все же решите действовать на Кавказе самым простым способом… Постарайтесь делать все аккуратно. Что бы нас потомки не проклинали за излишнюю жестокость.
— Понял, — кивнул Ермолов, уже, возможно, сам не слишком радостный, что согласился на это предложение, и попрощавшись покинул кабинет, оставив меня наедине со своими мыслями.
На европейских полях сражений меж тем после короткой паузы, наполненной постоянным маневрированием и мелкими стычками, в начале лета вновь произошел ряд больших сражений. 4 июня шестидесятитысячная «северная» армия Даву, поймала шведско-прусскую армию под командованием генерала Дебельна недалеко от селения Нуссе, что в пятидесяти верстах к востоку от Гамбурга и изрядно потрепала — французы потеряли две тысячи солдат, а союзники — шесть — заставив отступить на территорию Пруссии.
Одновременно с этим, получивший подкрепления в виде опытных полков Сен-Сира, в наступление в центре перешёл сам Бонапарт. Тут ему удалось обмануть Блюхера, ожидавшего наступление на Саксонию и дальше на Берлин, подобно тому, как это было прошлой осенью. Вместо этого французский император со всей армией двинул на юг, через Богемию в сторону Вены, угрожая вновь — уже который раз за последние пятнадцать лет — взять на копье столицу Австрийской империи. Это направление прикрывала армия Шварценберга, насчитывающая чуть больше ста тысяч штыков, и при приближении неприятеля, начавшая постепенный отход в сторону столицы, огрызаясь короткими, но ожесточенными арьергардными стычками.
Сам Шварценберг как полководец котировался Наполеоном очень низко, что во многом было не далеко от истины. Австрийцу сильно не хватало решительности в наступлении и фантазии для совершения нестандартных действий. С другой стороны, Карл Филипп имел достаточно неплохое понимание политического момента, что для командующего армией тоже очень важно — это, например, позволило ему сохранить свои войска в бесполезном для Австрии походе на восток — ну и в обороне он тоже был весьма неплох.
Последнее он и продемонстрировал, дав 12 июня Бонапарту оборонительное сражение у небольшого городка Цветль в ста километрах от Вены. На первый взгляд ситуация у Шварценберга была, что называется, аховая. Перед ним был «непобедимый» Наполеон, с армией в сто шестьдесят тысяч штыков, при том, что у самого австрийца было едва сто двадцать. Учитывая, что спешащий с севера Блюхер с австро-прусской армией, отстал на четыре перехода, к сражению он никак не успевал при любых раскладах. Отличные, казалось бы, на первый взгляд, позиции для крупного поражения.
Однако были и другие резоны заставившие австрийского генерала принять битву. Во-первых, политические: с падением Вены могла развалиться вся коалиция, что было чревато новыми территориальными потерями и так ужавшейся до последней крайности империи. А во-вторых, и военные. В армии Шварценберга были собраны самые опытные и боеспособные австрийские части, которые цесарцам удалось сохранить и во время войны с Россией, и в мясорубке у Лейпцига. Отдохнувшие и хорошо вооружённые — спасибо в том числе и поставкам из России — занимающее крепкую, дополнительно укрепленную парой свеженасыпанных редутов, позицию по берегу реки Кемп, они представляли сбой весьма крепкий орешек. Даже для французской армии.
Последняя, хоть немного и поднабралась опыта за последний год боев, однако все еще была очень далека от оптимума, в том числе и в плане количества артиллерии, которой Наполеону просто неоткуда было взять.
В течении двух дней Бонапарт штурмовал позиции Шварценберга, неся огромные потери, но не достигая при этом никакого результата. Австрийская картечь выкашивала французов тысячами, а отчаянные контратаки, постоянно отбрасывали их на исходные позиции. Лишь введение в бой старой гвардии — ее остатков вернее — позволило Наполеону сбить противника с занимаемой позиции и заставить отступить. При этом формальная победа, обернувшаяся только большими потерями, из-за приближения Блюхера с севера, по сути, не дала французам ничего, превратившись в поражение. На следующий день французской армии вместо наступления на Вену пришлось отходить на Запад в Баварию.
И напротив, Даву на северном фланге шел от победы к победе. 9 июня он хорошо потрепал шведско-прусский арьергард и Людвиглюста, а 19 июня наголову разбил коалициантов у Витштока. При этом в стане союзников произошел конфликт: шведский генерал Дебельн не хотел отступать в сторону Берлина, считая, что таким образом загоняет свои полки в ловушку, и отдал приказ двигаться на восток. Фон Бюлов, командовавший прусскими дивизиями естественно с таким мнением был в корне не согласен: отдавать столицу в руки французов он не хотел совершенно. В итоге и так невеликие силы союзников разделились, а судьба Берлина повисла буквально на волоске.
Одновременно с военными баталиями, незримо для взгляда случайного наблюдателя шла ожесточенная дипломатическая борьба. Не имеющий никакого желания дальше воевать Наполеон, — Франция отчаянно нуждалась в передышке — при активной поддержке России, как мог искал мира, пытаясь расшатать коалицию и выбить из нее хотя бы часть более слабых на вид членов.
К середине четырнадцатого года оказалось, что не только Пруссия уже обескровлена до последней крайности, но и сама Франция уже не может больше поставлять пушечное мясо для авантюр своего императора. За три года — с 12 по 14 — во Франции призвали более миллиона мужчин. К середине четырнадцатого была уже полностью выполнена норма по пригодным возрастам этого и следующего — 15-го — года, а армия стремительно молодела, в ней практически не осталось опытных бойцов. Все это сказывалось как на качестве войск — достаточно только сказать, что к середине четырнадцатого года на каждые четыре боевых ранения приходился один «самострел» — так и на настроения в обществе. Бонапарт чувствовал, как ситуация буквально с каждым днем все сильнее выходит из-под контроля и лихорадочно искал мира.
В этом ему активно помогали русские дипломаты, выступающие посредниками между воюющими сторонами. Резон России тут был максимально прост. Если зафиксировать ситуацию в положении, которое не устраивает одновременно ни одну из сторон, то рано или поздно война начнется вновь, что для оставшейся в стороне России, естественно, крайне выгодно.
Тем не менее, не смотря на общую усталость от войны, вероятнее всего стороны ни к какому результату так бы и не пришли, ведь Бонапарт не хотел отдавать ни пяди земли, а коалицианты считали, что с продолжением войны все же смогут додавить французов. Все изменили три случившиеся практически одновременно события.
28 июня Даву все-таки занял Берлин. К немедленному выпадению Пруссии из войны это не привело, однако удар по морали армии был нанесен очень сильный. Днем позже, оправившийся от зимнего поражения и собравший сто двадцать тысяч штыков Веллингтон разбил Сульта севернее Байоны и с полной решительностью двинул на Тулузу.
А 1 июля двадцатитысячный англо-неаполитанский корпус под общим командованием короля Фердинанда пересек франко-итальянскую границу, занял Геную и без сопротивления двинул на север в сторону Турина.
Тут уж самому последнему стратегу стало понятно, что настало время что-то кардинально решать, иначе разбив немцев на востоке, Наполеон рисковал при этом потерять империю.
19 июля представители Пруссии, Швеции и Франции при посредничестве русских дипломатов подписали в Варшаве сепаратный мир, что стало для прочих участников шестой коалиции настоящим шоком. Пруссия за свое предательство получила Мекленбург с городом Росток, а Шведы удовлетворились возвращением себе провинции Сконе и Шведской Померании. Последнюю, впрочем, они тут же продали Пруссии, поскольку эти земли уже давно не приносили в казну никакого дохода, а только требовали постоянных трат.
Неожиданно для всех ход войны перевернулся на сто восемьдесят градусов.
Интерлюдия 4
Семья маленького Степана оказалась одной из первых русских переселенцев, переехавших в эти далекие — для жителя Новгородской губернии Луна, наверное, была ближе, чем уездный город Кизляр — южные края.
Официально переселенческий маршрут по Волге и Хвалынскому морю должен был — как говорили ответственные за переезд чиновники — заработать только в будущем, тысяча восемьсот пятнадцатом от Рождества Христова году, а несколько десятков семей, отравленных на юг годом ранее были не более чем «экспериментом», призванным проверить, как работают все службы на маршруте. Что такое «эксперимент» двенадцатилетний Степан понимал очень смутно, но в целом таким объяснением был удовлетворен.
На старом месте большая семья — кроме старшего в семье Степана у его родителей было еще трое детей — жила голодно. Небольшой участок в пять десятин не самой лучшей земли, выделенной на семейство «обчеством», покрывал их минимальные потребности едва-едва и ситуация, когда по весне приходилось есть кашу на половину заправленную древесной корой и молодой, едва зазеленевшей травой, была вполне обыденной. Собственно, именно неудачный в плане урожая предыдущий год а также смерть из-за недоедания младшей недавно рожденной дочери Екатерины и заставили семью крестьянина Ефима Сидорова — при переселении всем крестьянам выправляли документы как свободным и, соответственно, присваивали фамилии — сдернуться с обжитых мест и променять холодный но привычный север страны на неизвестный, но по слухам богатый, юг.
Путешествие по рекам, начатое еще осенью до ледостава и прерванное на два месяца с зимовкой в недалеко от города Самары, вышло одновременно тяжелым и очень интересным. Умиротворяющее ничегонеделание с созерцанием заросших речных берегов порой сменялось короткими отрезками тяжелой работы. На остановках нужно было заготовить дрова, приготовить пищу на весь «табор», обиходить кое-какую взятую с собой на юг скотину, осмотреть баржи на предмет течей.