— Ты, — я подошел к одному из рабочих только что закончивших укладку очередной шпалы и засыпающим ее щебнем.
— Я, ваша милость… — Мужик выглядел совершенно обыденно: суконный кафтан, перепачканный пылью, такие же штаны, лапти с обмотками, на голове почему-то теплый не по погоде треух. Впрочем, выглядел головной убор столь потрёпанным, что вероятно уже мог считаться скорее всесезонным, чем зимним. Обветренное лицо и растрепанная борода затрудняли идентификацию возраста, но на первый взгляд я бы дал рабочему лет тридцать.
— Ваше высочество, — перебил мужика Рерберг.
— Да какая разница, — отмахнулся я. Вот бы еще сейчас перед мужиком с лопатой титулами хвастаться. — Тебе сколько платят за работу?
— Дык это… — Мужик, явно не ожидавший такого вопроса немного растерялся. Почесав затылок здоровой мозолистой пятерней, он потупил несколько секунд и выдал ответ, — четыре копейки в день. Ваше высочество.
— Что за херня⁈ — Вызверился я на Ремберга, — почему у нас по смете двадцать копеек заложено, а он четыре получает.
— Не могу знать, ваше высочество, — и так не очень высокий инженер казалось съежился до совсем карликового состояния.
— Тебя кто на работу нанимал? — Я вновь повернулся к мужику. С ним я постарался говорить максимально спокойным голосом. У простых мужиков было неприятное свойство замыкаться в себе и кивать болванчиком, если на них начинаешь давить, а мне нужны были подробности. Да и не виноват был мужик совершенно ни в чем, чтобы на него кричать.
— Не нанимались мы, — пожал плечами рабочий. — Из крепостных мы Пермской губернии. Приехали к нашему барону деловые купчишки, он нас и сдал на работы. Обещали платить десять копеек в день, но тут кормежка, жилье, штрафы всякие… Вот и выходит копейки четыре на круг, может меньше даже.
— Тааак… — Это явно выходило за рамки десяти условных процентов воровства, которые я готов был терпеть. Если тырят три четвертых от выделенной суммы, то это точно выходит за все мыслимые и немыслимые пределы.
При детальном рассмотрении оказалось, что вместо найма свободных рабочих — благо это Урал и кроме крепостных крестьян тут были еще и свободные, плюс в эти места за последние несколько лет было переселено около сорока тысяч душ — за деньги, руководство стройки предпочло договориться с помещиками из центральных губерний и притащить оттуда бесплатную рабочую силу. По документам деньги шли как жалование в полном объеме, а на практике рабочих даже кормили как попало. Все это быстро привело к тому что горе строители начали умирать пачками и пытаться отсюда сбежать. Естественно все утвержденные графики быстро стали съезжать «вправо».
Пришлось отправлять Александру в столицу, а самому оставаться на месте и брать контроль за стройкой в свои руки. Не то, чтобы я действительно в этом что-то смыслил, но само присутствие великого князя, двух десятков шныряющих по округе егерей и нескольких служащих из СИБ — их я вызвал уже когда понял, что сам не справлюсь — изрядно дисциплинировало местных махинаторов. Нет, нескольких особо отъявленных казнокрадов пришлось конечно отправить на каторгу, куда же без этого, но остальные, более вменяемые, быстро научились работать нормально.
— Тебя Антип зовут? — Я поднял глаза от бумаги на стоящего передо мной мужика.
— Антип, вашсочество, — кивнул мужик, явно робея и не зная куда деть руки. Кривые мозолистые пальцы суетливо теребили сдернутый с головы, подбитый мехом грешневик.
— А фамилия, отчество? — Задал я следующий вопрос, — да сядь ты не мельтеши.
— Куда нам фамилия? Рылом не вышли, — пожал плечами рабочий, — а отца так само ж Антипом звали.
— Откуда ты Антип Антипыч?
— Дык это, — мужик смущенно от такого обращения почесал затылок. — Из Казанской губернии, село Лишево.
— Ну значит и сам Лишевым будешь, — «окрестил» я мужика. — Мне Иван Иванович сказал, что ты из всех работников самый смекалистый, исполнительный авторитет среди остальных мужиков имеешь, они тебя гласным кликнули.
Сидящий рядом Рерберг явно был не в восторге оттого, что приехавший из столицы великий князь не удовлетворился поверхностной проверкой, а полез вглубь.
— Ну… Это, да, вашсочество, я у себя в селе на работах за головного был, ну и здесь оно как-то само.
— Хорошо, — такой ответ меня устроил. — Ты же крепостной?
— Ну да.
— Волю хочешь?
— Это как? — Не понял Антип.
— Что как? — Немного раздраженно передразнил я рабочего, — выкуплю я тебя у твоего барина, раз ты такой хороший работник. Ну или вернее денег тебе дам — сам выкупишься по закону о вольных хлебопашцах.
— Воля — это хорошо, — кивнул Лишев, вмиг растеряв демонстрируемую до этого «тугоумость», — только извините, ваше высочество, вам то это зачем?
— Эта стройка не последняя, у меня в планах проложить еще тысячи верст железной дороги. Использовать на этом деле криворуких крестьян от сохи, которые могут только копать и таскать — паршивое дело. Мне нужны люди, которые будут строить железные дороги на профессиональной основе. Заключим с тобой договор, лет на десять. Будешь у меня бригадой командовать, жалование положу, не обижу, кормежка, жилье, все пропишем на бумаге, чтобы без обмана.
— Хм… — задумчиво протянул Антип видимо аытаясь найти подвох. — А ежели я опосля как договор закончится работать больше не захочу, дадите уйти?
— Ха! После того как будешь получать тут не пять копеек в день, а скажем рублей тридцать или сорок в месяц. С «чистой» командной работы? Куда? В земле ковыряться? Если такой дурак — то сможешь уйти, куда захочешь. Ну а будешь работать плохо, иль забухаешь, не приведи господь, так получишь плетей, и то что ты не крепостной, никак этого избежать не поможет, — добавил я в конце немного «кнута». А то люди, если их только пряниками мотивировать, очень быстро наглеют и начинают принимать хорошее отношение как должное. — Я доступно излагаю?
— Доступно, вашсочество, — кивнул крестьянин. Судя по сдвинутым в кучу бровям, у него в голове сейчас проходила сложнейшая работа по осознаю будущих карьерных перспектив.
В итоге было сформировано несколько бригад, которые занялись строительством, так сказать, профессионально. Им конечно и платить пришлось соответственно, однако деньги у меня были, да и не видел я ничего плохого в том, чтобы достойно оплачивать тяжелый труд. Заказал из столицы несколько полевых кухонь, выписал армейские палатки с печками, выделил средства на закупку дров для отопления, наладил немного быт строителей, чтобы они не мерли как мухи. С кухнями из Питера привезли один из первых экспериментальных паровозов, типа того что работал на Царскосельский дороге, чтобы он курсировал по уже положенному участку пути. В общем — немного упорядочил местный бардак.
Более того, зимой, пока земляные работы отложены до весны, я настоял на открытии школы для всех желающих получить минимальное образование, благо у Демидова были под рукой учителя и все что для этого нужно. Глядишь лет через десять кто-нибудь из нынешних таскальщиков шпал сможет выбиться в большие начальники.
Сам же я возвращался буквально уже в декабре перед самым ледоставом, на последнем идущем обратно в столицу пароходе. Хотел вернуться домой к Рождеству, чтобы отпраздновать его с семьей, но не успел. В верховьях Волги к концу декабря лед уже полностью закрыл поверхность воды и от Ярославля пришлось добираться по суше. В Питер я приехал только 3 января 1818 года, где меня ждала новость о том, что я скоро стану отцом.
Интерлюдия 3
— Федор Иванович, — записывающего в журнал результаты качественных испытаний последней партии начальника участка, окликнул молодой посыльный. Забавный вихрастый паренек, напоминал пробившемуся с самых низов рабочему себя в молодости. Такой же бойкий и неунывающий, — вас это… К директору зовут. Срочно.
— Что там? — Подняв голову от уходящих вниз рядами чисел спросил Федор. Парнишка только плечами пожал, потом задумался на несколько секунд и выдал дополнительную информацию. — Начальство приехало большое. Всех разогнали, чтобы никто просто так по территории не слонялся.
— Понятно, иду. — Рабочий со вздохом закрыл журнал, сунул его в несгораемый шкаф к кипе прочих различной важности бумаг, закрыл ключом и пару раз хекнув на мягкий восковой кружок, придавил ее личным оттиском.
Безопасность на заводе была поставлена во главе угла. Логично, учитывая, что производство работало с порохом и другими взрывчатыми веществами. С одной стороны, нужно было защищать рабочих от самих себя, чтобы они по дурости не взорвались и не подняли на воздух весь завод. Это, по правде говоря получалось это не всегда. Мелкие происшествия случались регулярно: оторванным на работе пальцем или ожогом на щеке тут кого-то удивить было сложно. За несоблюдение техники безопасности на заводе нещадно штрафовали, а порой и вовсе выставляли за забор без лишних разговоров, что, впрочем, остальными воспринималось с определенным пониманием. Отправиться на тот свет из-за чужой глупости желающих было не так много.
С другой стороны, шныряющие тут и там охранники, набранные из недавних отставников, пристально наблюдали за соблюдением секретности. Чего-чего, а всяческих интересных секретов на заводе было более чем вдоволь, поэтому тут существовала достаточно жесткая система безопасности, направленная на недопущение утекания важной производственной информации на сторону. Производственная площадка была обнесена высоким забором, периметр которого патрулировали накрученная начальством стража, через проходную можно было пройти только по предъявлении соответствующего документа, а весь завод был поделен на участки. Каждый работник имел доступ только к своему рабочему месту, просто так слоняться по территории было строжайше запрещено.
Ежемесячно охране завода устраивалась проверка, специально нанятые великим князем люди пытались проникнуть на охраняемую территорию или подкупить кого-нибудь из работников, чтобы пролезть в святая святых и условно выкрасть хранящиеся там секреты. Попервой аудиторам нередко сопутствовал успех, что выливалось в массовом депремировании всей службы охраны, а несколько откровенно нерадивых работников и вовсе лишились своих — весьма нужно признать теплых — мест. Со временем охрана наблатыкалась перехватывать разных темных личностей еще дальних, что называется подступах, и откровенные провалы стали совсем редки. Впрочем, полностью они не исчезли, что позволяло держать заводскую стражу в известном тонусе.