В таких условиях не трудно догадаться, количество конечного товара на одного человека неуклонно год от года снижалось, что к началу девятнадцатого века начало приводить к относительно частым случаям голода. Если за весь 18 век было зарегистрировано всего 34 «неурожайных» года, то уже к 18 году 19 столетия таких годов было 8. Налицо кратное ухудшение ситуации с продовольственной безопасностью страны.
Так вот ситуацию несколько исправляла набравшая максимальные обороты переселенческая программа, благодаря которой в южные пределы страны за десять лет было переселено примерно миллион триста тысяч человек. Суммарно с их помощью в хозяйственный оборот было введено чуть меньше четырех миллионов десятин пахотной земли, что к сожалению, только немного сглаживало проблему, но никак ее принципиально не решало.
Для примера возьмем Таврическую губернию. В 1810 году, до начала активного туда переселения в ней проживало примерно 250 тысяч человек. За десять лет на ее территорию переехало чуть больше 200 тысяч душ обоего пола и уже в 18 году тут числилось население 610 тысяч. По собранной нами статистике средняя семья, переселенная в Причерноморье и получившая тут надел в 15–20 десятин пахотной земли, за пять лет прирастала тремя детьми. Да, статистика детской смертности все еще была удручающей, однако даже при этом население росло как на дрожжах. Как их всех кормить на дистанции в ближайшие двадцать-тридцать лет, было решительно не ясно.
— Ваше императорское высочество, еще чаю? — Вырвал меня из пучины размышлений тихо подошедший лакей, я заглянул в чашку — там еще было пару глотков ароматного напитка, однако он уже успел остыть. Запивать же свежие ватрушки холодным чаем, когда есть возможность добавить горячего…
— Да спасибо, — лакей подхватил чашку и спустя две минуты вернулся с новой, над которой вился прозрачный пар.
В третьей же газете — литературной — гвоздем номера была поэма Пушкина — насквозь заказная, но при этом оттого не теряющая в качестве — об отношениях крепостных, их помещиков и центральной власти в лице проезжающего мимо принца. Что сказать… Ну стихи Пушкин писать умел, тут не придерешься. Драматургия, кончено, слабовата, но общий посыл проглядывался более чем прозрачно: добрый царь-батюшка может и желал бы дать народу волю, вот только злые помещики сильно-сильно против. Пикантности ситуации добавлял тот момент, что семья Пушкиных вполне себе относилась к тем самым помещикам-крепостникам, которые давать волю своему двуногому имуществу совсем не торопились
Понятное дело, что одной поэмой настроения в обществе не поменяешь кардинально, однако я планировал и дальше пропагандировать идею того, что крепостное право — это зло. Глядишь, через несколько лет — ну ладно лет через десять-пятнадцать вряд ли раньше — владеть людьми станет не модно и отмену крепостного права можно будет провернуть без больших потрясений.
Позавтракав, я спустился вниз, взял экипаж, сопровождение и отправился в Зимний на заседание Госсовета. С тех пор как я официально стал наследником — было одновременно опубликовано отречение Константина и назначение меня на эту без сомнения почетную, но весьма сомнительную с точки зрения возможности прожить спокойную жизнь «должность» — мое присутствие на всех заседаниях стало обязательным. Тем более что в этот раз обсуждались переговоры с англичанами и американцами насчет разделения сфер влияния на Тихом океане.
Наши контакты с Испанским королевством ни одним ни другим совершенно не понравились. Как и то, что Российская империя стала отравлять на те дальние берега переселенцев и главное — флот. Доктрина Монро еще не была сформулирована, но на практике молодой хищник, не так давно появившийся в западном полушарии, уже достаточно смело заявил свои права на все земли американского континента. Иронично, что при этом и в отношениях между собой англосаксы понимания не находили. Воспоминания о сожжении Белого дома в 1814 году были еще слишком свежи.
Наша позиция на переговорах что с теми что с другими сводилась к следующему — отдайте нам все Тихоокеанское побережье Америки и не суйтесь под руку, тогда и проблем не будет. Более того Александр даже опубликовал манифест о принятии под руку Гавайского королевства — ратифицировав таким образом договор, подписанный между Шеффером и королем Камеамеа I — а также всех земель от Аляски до 38 параллели западнее водораздела Скалистых гор. Очевидно, что такая позиция вела к охлаждению отношений и с США, и с Великобританией, однако с первыми у нас и так в общем-то особых контактов не было, а со вторыми портить что-то уже было в любом случае поздно. Только фактор Наполеона не давал Англии плотно заняться Российской империей.
Госсовет в эти годы еще не превратился в синекуру, место почетной ссылки и пристанище для престарелых генералов, коим он станет к концу века. Ну или не станет, над смыслом русского протопарламентаризма мне еще предстояло много думать. В конце концов реально надеяться, что удастся проскочить через бурные годы слома сословного феодального общества и перехода к буржуазному сохранив власть полностью в своих руках — глупо. Самодержавие — это конечно прекрасно, но к сожалению, с усложнением общественного устройства, с каждым годом становилось понятнее, что один человек просто не может объять все, а значит властью так или иначе придется делиться. А вот в какой форме — вопрос, что называется со звездочкой. Я бы предпочел начать все-таки снизу, провести земскую реформу по примеру Александра II, дать местным общинам немного полномочий и посмотреть, что получится. Глядишь и подрастет поколение способное не только болтать, но и делом доказывать свою полезность.
Небольшое помещение в классическом стиле. Белые, отделанные мрамором колонны, большой круглый стол, напоминавший мне каждый раз легенду о короле Артуре, резные, стулья, оббитые красным бархатом. Канцелярские приборы расставлены напротив каждого рабочего места. Моего, что приятно, производства. Лакеи незримыми тенями стоящие по углам помещения и готовые отреагировать на малейший жест.
По сложившейся традиции я приехал на заседание одним из первых и занял место подле императорского. Мне нравилось смотреть, как все потихоньку собираются, приветствовать каждого, перебрасываться несколькими фразами, заранее чувствовать общее настроение совета, которое незримо пропитывало помещение вместе с подтягивающимися государственными мужами.
Министры, генералы, руководители служб и департаментов, лица все знакомые и известные даже по учебнику истории за десятый класс. Ну или за девятый, не помню точно.
— Добрый день, Алексей Андреевич, — поприветствовал я вошедшего мужчину, щеголявшего гордым орлиным профилем.
— Добрый день, ваше императорское высочество, — коротко кивнул вошедший и проследовал к своему месту.
Аракчеев — в этом варианте реальности не получивший пока такого влияния и заведовавший только Имперской канцелярией. При всей своей определенной показной дубовости, не чужд и веяниям перемен, сторонник отмены крепостного права. Классический пес самодержавия, будет лаять в том направлении, в котором ему укажет хозяин. Может быть максимально полезен как толковый исполнитель, но абсолютно лишен фантазии для самостоятельной работы.
Следующим зашел Голицын. Высокая залысина, слегка растрепанные волосы, один из немногих штатских, одетых не в мундир, а в гражданского вида сюртук. Орден Александра Невского на груди — с обер-прокурором Синода у меня отношения так и не сложились.
Потом появился Бенкенодрф, Барклай — после позорной отставки проворовавшегося Горчакова Михаил Богданович вновь занял пост Военного Министра — и все остальные. Забавно было наблюдать как члены совета кучковались по «фракциям». Если до манифеста о моем назначении наследником, условно «мои» были разбросаны по другим группам, то последние месяцы они потихоньку сблизились и образовали полноценную команду поддержки наследника.
Кроме этого была фракция Александра: тот же Аракчеев, Голицин и некоторые прочие личности верные лично императору, а также «английская» и «французская» партии. Немецкой, что характерно и немного смешно, учитывая, что чуть ли не половина собравшихся тут имели немецкие корни, а кое-кто и вовсе был природным немцем, не было. Вот что значит отсутствие политической самостоятельности…
— Итак, господа, — слово взял Иван Антонович Каподистрия — министр иностранных дел, — первый вопрос сегодняшней повестки дня относится к переговорам с Великобританией и САСШ о разграничении зон влияния в северо-западной части Северной Америки. Манифест Его Императорского Величества о принятии под руку земель по берегу океана вплоть до 38 параллели вызвал серьезное противодействие со стороны двух вышеназванных государств. Боюсь жесткий экспансионистский курс, взятый Россией в последние два года, может… Хм… Судя по всему однозначно приведет к дальнейшему ухудшению отношений с Великобританией и возможно — началу войны.
Каподистрия был странным министром — не рыба не мясо, как он вообще смог занять такую должность для меня оставалось величайшей загадкой. Природный грек, по-русски говоривший с заметным акцентом и достаточно вяло представлявший наше государство на международной арене. Не Талейран, в общем, не Талейран. Хотя с другой стороны, одного такого Талейрана местного разлива — Нессельроде — мы три года повесили к чертям именно за излишнюю инициативу, так что может оно и к лучшему.
— Таким образом, я считаю, что выгоды от приобретения территорий столь удаленных от Центральной России вельми сомнительными, на данный момент расходы на сохранения там нашего минимального присутствия становятся казне слишком дорого, а доходы и вовсе практически отсутствуют. Заявление своих претензий на территории где фактически присутствуют американские поселения ставит нас на порог конфликта с САСШ, если подходить к вопросу совсем формально, мы этим объявили им войну. Кроме того, поступившись в такой мелочи, тем что нам, по сути, не принадлежит мы можем существенно улучшить отношения с Великобританией, что, учитывая не простую ситуацию в Европе, изрядно укрепит наши позиции.