— Хватай ружья, заряжай быстрее, а я пока мать отправлю с малыми. — Степан кивнул и бросился к чулану где у них хранилось оружие. Не бог весть какой арсенал — пара старых списанных из-за расстрела ствола гладкоствольных ружей, однако для самообороны на короткой дистанции будет более чем приемлемо. — Заставь чем-нибудь окна, чтобы пролезть было нельзя.
За прошедшие пять лет у Ефима с женой родилось еще трое детей, из которых умер только один мальчик. Теперь глава семьи со всей возможной скоростью запрягал лошадей, чтобы попробовать успеть отослать жену с младшими детьми в сторону не столь уж далекого Кизляра, к которому горцы соваться всяко поостерегутся. А в том, что это именно горцы шалят, Ефим не сомневался ни секунды.
Жизнь в пограничье, да еще и с такими шебутными соседями — дело неспокойное. Но она всяко куда более сытная чем в далекой уже полузабытой к этому времени Новгородской губернии. Тут на юге пятнадцать пахотных десятин хоть и требовали от крестьянского семейства тяжелой работы от зари до зари, однако и вознаграждали за усердие более чем щедро. В первый же год распаханная тяжелыми плугами степь — пришлось влезать в долги и нанимать специального человека с железным плугом и четверкой тяжеловозов — дала невиданный доселе урожай. Две тысячи пудов хлеба! Да не ржи какой-нибудь или овса, что в основном сеют на севере — пшеницы! При цене в двадцать пять копеек за пуд, которую дали оптовые скупщики, Ефим продал полторы тысячи пудов и заработал триста восемьдесят рублей! Серебром! Крестьянин даже не и не думал, что ему удастся когда-нибудь подержать в руках такие деньги.
Этой суммы — годовое жалование армейского капитана на секундочку — Сидоровым хватило не только рассчитаться с частью долгов, купить различный нужный в быту скарб, большую часть которого пришлось оставить на старом месте, но даже приобрести четверку так необходимых в крестьянском быте лошадей. Местные низкорослые, но при этом неприхотливые и изрядно выносливые черкесские лошади вышили семье Сидоровых всего в 150 рублей за всех.
— Отправил, — спустя минут пятнадцать отец семейства вернулся в дом, который старшие сыновья как могли превращали в натуральную крепость. Теперь им втроем предстояло продержаться в обороне до тех пор, пока не подойдет подмога. В том, что подмога подойдет, крестьяне не сомневались — система охраны рубежей была вытроена за последние годы более чем крепко. Более того, линия основных укреплений потихоньку сдвигалась к югу. Пару лет назад были заложены крепости Грозная, Внезапная, Бурная, мелкие набеги чеченов на левый берег Терека уже вроде бы почти прекратились. И вот на тебе опять… — Видно что-то?
Сумерки как это обычно бывает на юге, быстро сменились полной темнотой. Защитники импровизированного укрепления затаились и через окно, повернутое к западу с тревогой следили за догорающим у соседей пожаром.
— Бабах! — Услышав какое-то движение за окном, Степан недолго думая нажал на спуск. Ружье больно лягнуло в плечо, и помещение мгновенно заполнилось густым пороховым туманом. Впрочем, судя по вскрику боли снаружи выстрел не пропал зря. — Перезаряди!
Степан сунул ружье в руки младшего брата, а сам схватил второе. Прислушался. Снаружи было слышно, как несколько людей копошатся на подворье. Явно с не самыми добрыми побуждениями.
— Скот уводят, — с болью в голосе прокомментировал очевидное Ефим.
Последующие урожаи уже конечно не были столь богаты как в первый год. Во-первых, и земля, отдав все сразу потеряла девственную плодовитость, а во-вторых часть угодий все же в итоге оставили под паром перейдя сначала на традиционное трехполье, а потом по совету губернского агронома, который ездил по фермам и давал привыкшим к совсем другой модели хозяйствования крестьянам ценные консультации, — причем, что характерно, совершенно бесплатно, за государев кошт — на более продвинутое четырехполье. С включением в севооборот полезных для почвы бобовых.
Да и цены на зерно после «богатых» шестнадцатого и семнадцатого годов, когда торговцы хлебом скупали все до чего могли дотянуться для организации поставок зарубеж, заметно просели.
В итоге из пятнадцати десятин — на самом деле чуть больше, на четвертый год собравшиеся с силами крестьяне смогли выровнять часть неудобий и увеличить посевную площадь еще на пару десятин — зерном была засеяна только половина. Однако и этого семье хватало чтобы выстроить большой кирпичный дом — сорок рублей за материалы и двадцать за работу — добавить к нему теплый хлев, и прикупить пару буренок. Пара буренок к весне 1821 года превратилась в четверку, а забитый прошлой осенью годовалый теленок обеспечил семью мясным столом на ближайшие полгода.
— Надо попробовать перехватить, — попытался было влезть младший, но тот же получил от отца смачного подзатыльника.
— Куда? Сиди уж. Порежут тебя, в темноте и не заметишь кто.
— А если они красного петуха пустят? — Высказал резонное замечание Степан.
— Тогда попытаемся прорваться, а пока — сиди тихо, глядишь пронесет и не полезут в дом, — Ефим помолчал пару секунд и добавил, — после острастки-то.
Не пронесло. В дверь настойчиво грюкнули и на ломаном русском с характерным акцентом обитателям жилища предложили выйти по-хорошему. Иначе, дескать, они подожгут все хозяйство и вся недолгая.
— Значить так, — Ефим после короткого раздумья жестами подозвал сыновей и тихо зашептал в подставленные для этого уши. — Я дергаю дверь, вы вдвоем выскакиваете, сразу палите из ружей в тех, кто окажется с той стороны и даете деру в темноту. К реке, спрячетесь в камышах.
— А ты, бать, не с нами, что ль? — Удивился Степан.
— А я попробую их отвлечь, чтобы вам пару мгновений лишних дать… — В хате было темно, и выражений лиц рассмотреть было невозможно, поэтому Ефим, предвидя возражения, просто перехватил старшего сына за плечо и легонько его сжал, вкладывая в это движение целую гамму невысказанных эмоций. — Не подведи, сын.
Тот только кивнул хлопнул отца по плечу.
— На три, — шепнул Ефим, взявшись поухватистее за дверной засов. — Раз! Два!
«Три» ему, однако сказать не довелось. По ту сторону двери послышался стук копыт, какие-то заполошные крики на нескольких языках, потом выстрелы и сабельный звон. Дикая какофония звуков продолжалась недолго и через несколько десятков секунд все так же неожиданно резко закончилось. Было непонятно что произошло, кто победил и нужно ли теперь прорываться.
— Ах м-мать! Говно сраное! — С характерным южнорусским акцентом выматерились за дверью. — Зацепил он меня все-таки, господин урядник. Чтобы его в аду черти в сраку жарили!
Сидящие в доме крестьяне буквально вживую услышали, как гора в момент свалилась с их плеч. Свои!
Ефим потянул засов и аккуратно выглянул на улицу. Там его ожидала картина настоящего побоища: тут и там были разбросаны тела, одетые в традиционные горные черкески.
— Хозяева! Вы там живы? Воды треба и чем рану перевязать! — За Ефимом из дома высунулись и сыновья все еще сжимающие в руках ружья, — ты гляди-ка какие боевые нам попались землеробы. Можно было бы не спешить, глядишь и сами бы отбились.
Казачий десяток во главе с урядником дружно грохнул смехом, и даже тот казак, которого поранили, и который теперь зажимал рану на правом плече, из-под которой заметно подтекала кровь, не сумел сдержать улыбки, хоть и было видно, что ему сейчас совсем не до этого.
— Слава Богу! — Ефим размашисто перекрестился, — спаслись. Степка, а ну неси чистую рубаху, надобно казака перевязать.
Еще спустя десять минут суеты, раненный был перевязан, тела горцев оттащены в сторону и сложены штабелем — казаки естественно не упустили возможности пошарить по карманам убитых — а Сидоровы выяснили, что скот из хлева все же успели увести, пока они прятались в доме.
— Приютите раненного? — Закончив с неотложными делами урядник подошел к Ефиму. — День-другой, пока мы попытаемся этих шельм перенять. Надо еще посмотреть, что там с вашими соседями.
Пожар на соседней ферме уже потух и лишь тлеющие угли давали небольшой засвет, виденный в темноте издалека.
— Конечно, — кивнул крестьянин, — только рану бы зашить не мешало. Порез глубокий. А для этого дохтура надо. Перевязать я и сам смогу — дело не хитрое, а вот более того…
Ефим развел руками как бы говоря о своих ограниченных познаниях в медицине.
— Ништо, — махнул рукой урядник. — На обратном пути заберем молодца, там его и заштопают. А пока время важнее. По коням!
Последнее казак крикнул своим подчиненным, которые тут же перестали слоняться по двору без дела и принялись запрыгивать в седла.
— А можно я с вами? — Неожиданно даже для себя сделал шаг вперед Степан и чуть смутившись пояснил, — у нас скот увели. Жалко терять буренок.
Урядник нахмурился и еще раз оглядел крестьянского сына. Казаки традиционно относились к обычным землепашцам с изрядной долей высокомерия, совершенно не считая себе ровней. Впрочем, именно в этих местах, получившие богатые земельные участки крестьяне, имеющие к тому же возможность — и главное — реальную необходимость — приобретать себе оружие и лошадей, были к казакам гораздо ближе по духу чем забитые крепостные из центральной России.
— С ружжом управляться умеешь, — Степан кивнул, — а верхом ездить? Не вывалишься по дороге.
— Умею.
— Ну что, отец, отпустишь с нами казака прогуляться? — Урядник повернулся к стоящему тут же Ефиму.
— Он уже достаточно взрослый, чтобы самому за себя ответ держать, — пожал плечами крестьянин.
— Ну тогда, — урядник почесал вихрастый лоб. — Дозволяю. Обращаться ко мне «господин урядник», команды выполнять быстро и без разговоров. Накосячишь — получишь нагайкой. Потеряешься по дороге — сам виноват. За лошадь отвечаешь головой, понял?
— Так точно, господин урядник, — бодро ответил Степан и схватив ружье вскочил одним махом в седло, чем вызвал одобрительный кивок казака.
До соседней фермы добрались буквально за несколько минут. Там творился полнейший разгром: дом и хозяйственные постройки были сожжены, а судя по разбросанным тут и там нехитрым крестья