Ежели рассмотреть причины начала революционного движения уже в самой Австрии, то они объективно достаточно прозрачны. В этой истории реакция после окончания наполеоновских войн в Европе была куда более слабой нежели в известном мне варианте. Не было реставрации Бурбонов и абсолютизма во Франции, Россия уверенно шла путем реформ как экономических, так и местами даже политических, примкнувшая к России Пруссия не примеряла на себя кафтан жандарма всея германских земель и сосредоточилась больше на внутренних проблемах. В Швеции молодой король хоть и бодался как мог с ригсдагом — это в общем-то традиционное для северной страны развлечение продолжалось не одну сотню лет — но в целом покровительствовал наукам и промышленности. И даже турецкий султан, столкнувшись с жёсткой реальностью, как мог лавировал, пятясь усидеть на двух стульях: и выгоды от капиталистической трансформации получить и власть из рук не выпустить.
Оплотом консерватизма на континенте были только Австрия, Испания и Неаполитанское королевство. Отличная компания, где в двух южных странах последние десять лет бунты случались регулярно, и нет ничего странного, что теперь подобное произошло и в самой лоскутной империи.
18 февраля было объявлено о создании центрального революционного комитета, который должен был координировать деятельность неудовлетворенных императором и правительством социальных слоев.
20 февраля на улицу вышли студенты с призывами отменить цензуру и ввести свободу печати.
22 февраля часть неудовлетворенной жесткой политикой Меттерниха интеллигенции выступила с предложением принятии Конституции, что стало последней каплей, и в город были направлены войска. Теперь уже улицы Вены начали обрастать баррикадами.
Причины недовольства различных слоев общества деятельностью правительства были очевидны. Так Австрия оставалась последим крупным государством Европы — если не брать Османскую империю — в котором продолжало действовать крепостное право, что приводило к массовому бегству крестьян за границу. Из одной только Австрийской части Галиции в Россию за три года перебежало под сотню тысяч тамошних русин. Немецкая часть активно перемещалась в Пруссию и Баварию, много кто вообще уезжал за океан в надежде на лучшую жизнь.
Меттерних активно душил зарождающийся класс капиталистов в империи, видя в увеличении количества рабочих экзистенциальную опасность для существования абсолютной монархии. Если за неполных пятнадцать лет в России было построено уже почти пять тысяч километров железных дорог — в однопутном правда пересчете — то в Австрии только-только заканчивали дорогу соединяющую Вену, Братиславу и Пешт, и дальнейшее расширение железнодорожной сети было под большим вопросом. Австрийская империя застыла в своем развитии подобно жуку в янтаре и постепенно начала отставать от соседей. Да, достаточно большое население и несколько полузависимых соседних государств не давали лоскутной империи свалиться в пучину кризиса, однако только слепой бы не заметил, как та же Россия на полном ходу уносится вперед, оставляя империю со столицей в Вене за спиной.
25 февраля ландтаги Верхней и Нижней Австрии обратились к императору с просьбой дать государству Конституцию, в тот же день беспорядки начались и в других главных городах немецкой части «лоскутной империи» — Брно, Ланце, Зальцбурге, Граце.
— Что мы будем с этим делать, господа? — 27 февраля я собрал «военный кабинет» в составе военного министра, начальника главного штаба, министра иностранных дел, глав СИБ и корпуса Жандармов. — Дмитрий Павлович?
— Боюсь никаких ответов на наши вопросы господин Фикельмон дать не смог. Он сам, кажется, находится в полной растерянности, — покачал головой Татищев. Дмитрий Павлович был назначен вместо Ливена на пост министра иностранных дел еще 1830, поскольку в нем сошлось сразу несколько важных факторов: Татищев был англофобом, имел за плечами тридцать лет дипломатической службы, не смотря на солидный уже возраст, был не чужд проводимым мною реформам и имел русскую фамилию. Надоело, что у нас главах МИДа кто только за последние годы не подвизался: всякие немцы, греки — и только русских не было. — В любом случае не думаю, что покинувший столицу император обратиться за помощью к нам.
— За помощью? — Я удивленно вскинул брови, — о чем вы говорите, Дмитрий Павлович, не пугайте меня так. Я спрашиваю, не сдох ли еще пациент, не пора ли начинать делить наследство?
— Кхм-кхм, — от такой постановки вопроса Татищев аж закашлялся. — Думаю… Хм… Пациент, как вы выразились, не столь болен, как может показаться на первый взгляд. По сведениям нашего посла, в Вене, император с двором переехали в Инсбрук, где консервативные круги собираются с силами. Вероятно, не пройдет месяца-двух, как верные короне войска сметут революцию.
— Афанасий Иванович, что скажете? — Я повернулся к военному министру.
— Войска приведены в повышенную готовность. Отправка в запас выслуживших свой срок солдат временно приостановлена, офицеры вызваны из отпусков, — бодро начал было министр, но постом скривился… — Но вы сами понимаете, ваше императорское величество, реформа в самом разгаре, боюсь боеспособность немалой части армии весьма условна…
— Ну да, ну да, — я-то рассчитывал, что цикл перестройки армии закончится году к 1836−37, чтобы бить готовым реагировать на всякие изменения истории и съехавшие по времени войны. А тут такая незадача, сейчас бы жахнуть по Вене из всех стволов, выйти к Карпатам и забыть об угрозе с этой стороны лет на сто. Но видимо не удастся.
— Что у нас по венграм? — Я повернулся к Бенкендорфу. Александр Христофорович перелистнул несколько разложенных перед ним страниц и отрицательно покачал головой.
— Работать в этом направлении только начали. Оружия переправить на ту сторону успели только две партии, этого хватит чтобы вооружить только тысяч пять бойцов. Да и не видно пока со стороны Пешта желания отделиться, боюсь подходящая ситуация еще на созрела.
— То есть, — резюмировал я, — мы готовились-готовились, а как пришло время, оказалось, что ничего у нас и нет. Плохо господа! Плохо.
— Ваше величество, — пожал плечами Дибич, — вы не совсем справедливы, армия готова выступить в поход хоть завтра, планы сверстаны, передовые магазины подготовлены. Я уверен, что даже будь Австрия в лучшем состоянии, мы смогли бы взять перевалы максимум за три недели, а уж сейчас и подавно. Но что делать, если за деда вступится внук? Островитяне? Вот к затяжной войне мы точно не готовы.
— Да понимаю, понимаю, — отмахнулся я от говорящего в общем-то дельные вещи начальника главного штаба. — Но все равно обидно. Ладно, давайте прикинем, что из данной ситуации мы можем выжать. Тем более если, как говорит Дмитрий Павлович, особых шансов у революционеров не видится.
Совещались в итоге добрых две недели, постепенно перейдя от ситуации в Австрии, на которую мы здесь и сейчас могли повлиять достаточно слабо, к другим проблемам. Пришлось даже тестя придерживать за штаны, поскольку пруссаки чуть сами не полезли разбираться с оказавшимися в весьма неудобном положении австрияками.
События в соседней стране натолкнули верхушку империи на вопрос о том, возможны ли подобные события в России. СИБовцы быстро на сколько это возможно прозондировали общественное мнение и вывод был однозначен — революционной ситуацией в империи даже и не пахло. Крестьяне были удовлетворены — по крайней мере временно — свободой и землей, промышленники — протекционистской тарифной политикой и большими стройками, на которых мог заработать каждый, армейцы хоть и не были в восторге от реформ, но были заняты делом буквально по уши, и единственным социальным слоем, который, можно сказать, перманентно страдал от провидимых реформ стало высшее дворянство, привилегии которого постоянно обрезались. Вот только именно за высшими дворянами — кастой достаточно закрытой и немногочисленной — СИБ приглядывала крепче всего, и Бенкендорф меня полностью уверил, что ничего кроме пустой болтовни в этой среде пока не наблюдается.
Что же касается Австрии, то как и говорил Татищев, успевший несколько лет побыть послом в этой стране, очень быстро революция пошла на спад. Как это бывает, разные слои общества, объединившиеся изначально в слитном порыве, основанном на желании перемен, очень быстро, еще до достижения поставленной цели, начали тянуть в разные стороны.
Толчком, запустившим процесс контрреволюции, стал созыв венгерского парламента в середине апреля. И хоть венгры пока еще были настроены крайне мирно, ни о какой независимости речи не шло, а император Франц большинством новоявленных парламентариев признавался как законный монарх, в Вене это обстоятельство вызвало немалую обеспокоенность. Причем как у монархистов, так и революционеров из числа дворянства: последние отлично понимали, что усиление национальных окраин может стать началом конца империи, а ведь они боролись совсем за другое. Одно дело откусить кусок власти у императора и совсем другое — делиться ею с какими-то венграми, чехами или, прости Господи, хорватами.
Вторыми уже в начале мая на себя потянули одеяло рабочие столицы. Им отмена цензуры и конституция была в общем-то по барабану, а вот поднять зарплаты и улучшить условия труда… Да и революционная анархия, захлестнувшая Вену, резко отрицательно отразилась на криминогенной обстановке в городе. Жить там как-то сразу стало не уютно, особенно простому рабочему человеку, у которого на личную охрану денег не имелось.
Тут уж взвыли представители молодого капиталистического класса, которые враз схватились за мошну и резко сделались очень большими монархистами. Что угодно, лишь бы по кошельку не било.
Ну а последний гвоздь в крышку гроба революции вколотили армейцы, которые до того оставались как бы в стороне от развивающихся событий, однако подозрительное движение одновременно на юге, востоке и севере заставило заместителя главы австрийского генштаба и убежденного монархиста Теодора фон Латура арестовать своего непосредственного начальника, взять командование в свои руки и приказать армии выдвинуться в сторону восставших городов.