— Наша Маша громко плачет,
Уронила в речку мячик,
Тише, Машенька, не плачь,
Не утонет в речке мяч.
С Таней, как в оригинале, звучало, пожалуй, постройнее, но как было не воспользоваться моментом и не подначить старательно делающую вид, что вот это все сюсюканье ей не интересно, девушку.
— Ну! А почему сразу Маша-то? — Мгновенно среагировала дочка, — я никаких мячей в реку не роняла. Все это поклеп беспочвенный!
— Я разве говорил, что Маша из стиха — это ты? — Сдерживая рвущуюся наружу улыбку, ответил я. — Просто какая-то Маша. Собирательный образ всех Маш, если хочешь.
Дочь подозрительно прищурилась, но продолжать тему не стала — поняла, что я просто над ней подшучиваю.
— Зайку бросила хозяйка,
Под дождем остался зайка,
Со ступеньки слезть не смог,
Весь до ниточки промок.
Все-таки стихи Барто — гениальны. Заходят детям вне времени и пространства. Писались в середине двадцатого века, отлично заходили уже моим детям в начале двадцать первого, и тут в середине девятнадцатого тоже звучат вполне уместно. А может и не Барто, кстати. У меня в детстве были три книги детских стихов — Барто, Маршак и Чуковский — и что из них чье, я порой сам вспомнить не могу. Что с другой стороны опять же совсем не делает их хуже.
— Еще, — напомнил о себе младший. Он сидел в манеже среди кучи разных игрушек, но конечно общение со взрослым было ему интереснее.
— Уронили мишку на пол,
Оторвали мишке лапу,
Все равно его не брошу,
Потому что он хороший.
Маленьком Ник Нику последний стишок про мишку явно понравился меньше. У него как раз мягкий, одетый в костюм-тройку медвежонок примерно одного с ребёнком размера был любимой игрушкой, и вариант с оторванной лапой маленькому великому князю явно не пришелся по душе.
— Другой!
— Добрый доктор Айболит,
Он под деревом сидит,
Приходи к нему лечиться
И сорока и волчица
И жучок и паучок
И медведица.
Всех излечит, исцелит,
Добрый доктор Айболит.
К сожалению, большинство детских стихов все же с годами из головы выветрились. Айболита я помнил только первый куплет, то же самое было с Мойдодыром. Впрочем, история странного антропоморфного умывальника в эти времена скорее сошла бы за ужастик, к подобному авангардизму тут пока были не готовы. Ну а некоторые вещи типа «Кто позвонил — слон», «Человека рассеянного с улицы Бассейной» или «Обедающего у друзей воробья» и вовсе были местным не слишком понятны. Целую кучу анахронизмов так просто не объяснишь и не поменяешь походя…
Ноябрь и начало декабря 1834 года мы уже традиционно проводили в Крыму. Тут в Ялте для императорской семьи построили небольшой дворец — фактически большую дачу, — где мы пережидали самые противные столичные погоды. Когда в Питере уже была глубокая осень со всеми ее «прелестями», тут в Крыму погода стояла почти сентябрьская. Купаться в море, конечно, уже поздно, но с удовольствием гулять по бережку — вполне.
— Папа, папа, там настроили твою машину, пойдем смотреть!
В комнату забежала младшая дочь и призывно замахала рукой. Не дожидаясь реакции, развернулась и убежала обратно.
— Ну пойдем, — я подхватил младшего, усадил себе на плечи — Коля от такого обращения громко засмеялся и принялся подгонять меня пятками, как если бы ехал на лошади, — и не торопясь двинул в большую гостиную, где как раз готовили к работе аппарат по изготовлению… Сладкой ваты!
Простейшая фигня, если задуматься. Нужно нагреть сахар до расплавления а потом раскрутить так, чтобы он под действием центробежной силы проходил через множество мелких отверстий вытягиваясь в нитки. Такое себе волочильное производство только не из металла а из сахара.
Понятное дело, в 19 веке — а вернее в отсутствии доступного электричества и электрооборудования — имелись тут определенные сложности. Нагревать сахар приходилось не электрическим тэном, а обычной керосинкой, раскручивать барабан не с помощью двигателя, а на ножной мускульной тяге. В прямом смысле — к машине прилагался специальный работник который крутил педали, и потом это усилие через ременную передачу передавалось на крутящийся вал. Сомнительная конструкция, с какой стороны не посмотри, но чего не сделаешь, чтобы порадовать детей.
— Ваше императорское величество, — за плечом как всегда неуловимо материализовался дежурный флигель-адъютант. — К вам доктор Гааз. Вы просили сообщить о его приезде без промедления.
— Да, приглашайте его прямо сюда, — кивнул я офицеру, не без умиления наблюдая за тем как дети толпятся вокруг аппарата по производству сладкой ваты. Казалось, им было не так интересно само лакомство, как процесс его производства. Что, впрочем, понятно. Никаким особым вкусом обычный фактически сахар не обладал, но вот сама магия действа, когда кондитер водя палочкой в воздухе собирает вылетающие из раскрученного барабана невесомые полупрозрачные нити, и потом все это превращается в такое себе пышное облачко — это да, это интересно.
— Здравствуйт, Ваше императорское величество, для меня большой честь с вами познакомиться, — в гостиную с положенным в током случае по протоколу полупоклоном вошел невысокий и такой немного круглый мужчина лет пятидесяти. Заметный акцент выдавал в нем иностранца, впрочем, тридцать лет жизни в России уже делали его фактически своим. — Я нэ вовремя?
Последний вопрос очевидно был связан с галдящими детьми, которые всезаполняющей толпой носились по комнате, и от которых в ней было физически мало места.
— Нет, что вы, Федор Петрович, — я покачал головой, — думаю мы оставим сорванцов наслаждаться диковинкой, а сами отойдем в соседнюю комнату, где можно будет переговорить спокойно. Я ловко увернулся от пробегающего рядом маленького Коли, за которым гнался того же примерно возраста маленький Михаил Александрович — брат с семьей регулярно гостил в нашем ялтинском дворце, во время наших наездов в Крым — и спешно покинул гостиную. Пока на затоптали к такой-то матери. — Ну что же рассказывайте, как проходят ваши изыскания?
Такую фамилию как Гааз я в прошлой жизни не слышал. Ну или не запомнил, мало ли немцев было на русской службе, тем более сколько лет уже прошло. Однако среди местных он считался если не знаменитостью, то как минимум человеком, имеющим определенный авторитет в медицинской среде.
— Ошень перспективные места, ваш императорское велишество, — доктор был явно воодушевлен поднятым им самим вопросом. — Я подготовил доклад на семь десяток страниц с рекомендацией по устроению курортов и лечебниц. Климат Южного Берега просто чудесен. Целебен, я не побоюсь этот слово!
Около полутора лет назад мне на стол легла служебная записка от нынешнего собеседника с просьбой поспособствовать развитию, как сказали бы в будущем, туристической и рекреационной отрасли на юге России. Я навел справки, и оказалось, что Гааз изучал кавказские минеральные воды еще до войны двенадцатого года и с тех пор стал большим поклонником тех мест. Можно даже сказать — фанатом.
— Давайте вкратце, — я сделал приглашающий жест рукой, предлагая присаживаться за стол и переходить к сути вопроса.
— Для превращение Крыма в настоящий рай нужна работа по озеленение — это главная проблема этот место. Я переговорил с местные — проблема в бесконечная и бессистемная вырубка лес. Голые скалы не держат грунт, это тянет за собой огромное количество проблема! С этим нужно что-то делать в первая очередь и как можно быстро, ваше императорское величество. — От волнения, казалось, акцент немца начал проявляться еще сильнее.
— Да, я знаю, Федор Петрович, — я кивнул. — Этим вопросом мы уже сейчас занимаемся. Предполагается создать комитет во главе с моим братом, ему сии места тоже очень нравятся. Возможно вы желаете поучаствовать в его работе?
Собственно, работа по озеленению Южного Берега всего Крымского полуострова уже потихоньку велась, начавшись еще несколько лет назад, когда сюда переселился Александр. Тогда, помнится, меня изрядно удивили местные пейзажи, которые сильно отличались от воспоминаний из будущего. Оказалось, что в эти времена Крымские горы были куда более лысыми нежели во времена, которые я помнил из первой жизни. Голые скалы были в массе своей покрыты кустарником и небольшими местными можжевеловыми деревьями, ни о какой густой растительности даже речи не шло. Не было пальм и прочих «привычных» крымских южных растений.
Началось все с озеленения территории вокруг Ливадийского дворца Александра, благо территория там была не слишком обширная. Постепенно деревья начали высаживать в районе Ялты и Севастополя — самых посещаемых высокими вельможами городов полуострова. Впрочем, в том, что нужна полноценная программа по озеленению всей губернии, сомнений особо не было, как и в том, что необходим запрет на дальнейшую вырубку деревьев местными татарами, для которых это был основной вид топлива.
Проблема тут, однако, была в том, что до прихода в эти края железной дороги обеспечить местных жителей углем, как альтернативным видом топлива было достаточно сложно. Ну а полностью лишать их возможности обогревать дома и готовить пищу — тоже было как минимум странно. В общем, как обычно всякие экологические поползновения тут же наткнулись на суровую правду жизни, чтобы их как-то вместе поженить и был придуман сей комитет. Ну и еще чтобы Александра занять какой-то общественно полезной деятельностью, не все же ему виноград выращивать да с семьей прохлаждаться.
— С удовольствие приму участие в работе! — Немец явно обрадовался сговорчивости императора, — прикладу весь усилия!
— Чем еще порадуете?
— Создание лечебниц для облегчения жизни чахоточным больным. Тут прекрасный воздух, особенно повыше в горы, — немец движением руки как бы показал куда именно нужно подниматься, чтобы воздух Крыма стал еще более полезным.
— Согласен, прекрасное дело, — я кивнул. — Подавайте проект с росписью необходимых расходов, подбирайте место, формируйте штатное расписание — я лично поддержу, даже выделю финансирован