Можно было конечно использовать золотой запас для выкупа акций и прекращения паники, однако вначале я промедлил, побоявшись «уронить» национальную валюту, вызвать панику уже среди населения, что могло привести к абсолютно катастрофическим последствиям, а потом стало просто поздно — процесс превратился в совсем неуправляемый и пришло понимание, что на этот раз Россия так просто не отделается.
Впрочем, российские проблемы оказались очень «заразными» и опасными не только для нас, но и для общемировых финансов. Паника на Санкт-Петербуржской бирже быстро перекинулась на западные площадки и ударила по финансовому сектору Англии, Франции и США. Учитывая то, что наши «партнеры» только-только начали выкарабкиваться из пучины проблем, начавшихся еще в середине 1830-х с обрушения пирамиды Никарагуанского канала, возможно удар по их финансовому сектору оказался еще более болезненным чем по российскому. В итоге кризис продлился долгих три года и закончился только в 1849 году с возвратом на показатели 1845 года.
Что касается лично моих финансов, то подтверждая аксиому гласящую, что во время кризиса бедные становятся еще беднее, а богатые — еще богаче, я сумел не слабо округлить свои капиталы прикупив кое-какие активы на минимуме их стоимости. К тому же 1849 году, который ознаменовался выходом из кризиса, общая стоимость принадлежащих лично мне — не как императору, а как гражданину Романову — активов перевалила за один миллиард золотых рублей. Можно с определенной уверенностью сказать, что в эти времена я был самым богатым человеком в мире.
Интерлюдия 3
— Всем лежать, никому не двигаться, это ограбление!
— Бах! Бах! — Первая пуля выщербила из потолка здоровенный кусок побелки, вторая, пущенная в сторону кассы, разнесла толстое стекло, обрушив его пол водопадом из крупных и острых осколков.
Где-то в стороне истошно завизжала девушка, дремавший на стуле охранник — судя по всему отставник, из тех, что выслужили несколько сроков и получили все возможные льготы — подхватился и начал неловко вытаскивать из кобуры штатный барабанник, но был остановлен направленным в середину лба дулом.
— Не нужно, давайте обойдемся без крови, я не хочу никого убивать, заберу казённые деньги и уйду. Оно совершенно точно не стоит вашей жизни. Давайте вы мне просто отдадите оружие и не будете заставлять выпускать вам мозги, — на лице охранника отобразился сложный мыслительный процесс, однако, ловко обращавшийся с оружием налетчик реальных шансов ему практически не оставил. Поэтому отставник просто кивнул, подцепил барабнник мизинцем и очень медленно положил его пол, после чего так же аккуратно толкнул пистолет в сторону грабителя. — Вот и славно, вот и хорошо. А теперь ложись на пол, лицом вниз и положи руки на затылок. Лис, держи его, чтобы не рыпался.
Второй налетчик только кивнул и без разговоров сунул кулаком в табло какому-то представительному мужчине в мундире железнодорожного ведомства, который, видимо не осознав всю серьезность ситуации, начал возмущаться, активно размахивая руками и угрожая нарушителям спокойствия всяческими карами. Мундирный как-то забавно булькнул и осел на пол как мешок с картошкой, очевидно желание как-то еще высказывать свое недовольство у него мгновенно закончилось.
— Дамы и господа, — запрыгнув на конторку местного клерка и скинув пинком на пол стопку каких-то бумаг, отчего те разлетелись, покрыв собой чуть ли не четверть всего главного зала, обратился к присутствующим третий налетчик. — Мы не собираемся вас грабить, можете не прятать свои кошельки и часы, дамы мы пришли сюда не за вашими украшениями, можете не переживать. Мы собираемся взять то, что принадлежит государству, а значит, в некотором смысле и нам тоже. Эй ты конторная рожа, давай сюда ключи от сейфа, и никто не пострадает.
Последнее обращение налетчик адресовал работнику банка, который попытался укрыться за своей стойкой, постаравшись сделаться маленьким и незаметным, чтобы о нем вообще не вспомнили. Конечно же, учитывая добрые сто килограмм живого веса, проделать подобный трюк ему оказалось не под силу.
— К-к-какой к-ключ? У меня ничего нет, я всего лишь мелк-кий к-клерк, перек-кладывающий бумажки, — почему-то заикаясь на букве «к» ответил работник банка, что естественно налетчиков удовлетворить не могло.
— Бах! — Главный в шайке, привлекающий все внимание людей к своей персоне и явно получающий от этого удовольствие разбойник, навскидку пульнул в клерка из своего барабанника. Пуля прошла чуть правее головы заикающегося клерка, попав в стол и отколов от него длинную щепку.
— Ой, промазал. Ну ничего, сейчас я подойду, и если ты, паскуда такая, резко не вспомнишь про ключ, то второй раз я точно попаду в цель. Где ключи от сейфа, свинота ты жирная.
Четвертый налетчик, последний который до этого момента еще не произнес ни слова, пока остальные разбирались с людьми, закрыл дверь банка, повесил предусмотрительно принесенную с собой табличку «ревизия», потом бросился к шторам и тоже сделал так, чтобы с улицы было не видно, что происходит в помещении отделения Первого Российского Банка. После этого он, перехватив оружие начал обходить помещение банка и проверять все боковые комнаты на наличие там людей. Всех, кого находил, выводил и так же молча укладывал на пол в общем зале. К счастью, сопротивления никто не пытался оказывать, потому что убивать обывателей князю Алексею Петровичу Чегодаеву не хотелось совершенно. Да и вообще грабить банк потомку двухсотлетнего княжеского рода было противно, но вот выхода другого он просто не нашел. Либо так, либо в петлю. Последнее конечно выход, но вот двоих детей он совершенно точно на ноги помочь поставить не поможет. Да и вообще самоубийство князю всегда казалось чем-то сродни дезертирству, ну а в этом грехе боевого ротмистра-кирасира, прошедшего Царьградскую войну до самого Рейна, обвинить уж точно никто бы не смог.
История падения семьи Чегодаевых началась не вчера. Собственно мелкий татарский княжеский род никогда не мог похвастаться особым богатством, в начале века еще при отце нынешнего императора им принадлежало несколько деревенек на полтысячи душ крепостных, что позволяло худо-бедно оплачивать себе ту жизнь, которая должна быть у нормальных столичных дворян. Иметь свой дом, содержать выезд, выделять приданное дочерям, служить в гвардии — не в гусарах конечно, но все же — и в целом не испытывать нужды.
Потом отец Алексея Петровича ввязался в неудачный заговор против Александра I в 1815 году и уехал на каторгу. Самому теперешнему налетчику пришлось уходить из гвардии, куда поступил только за год до этого, переводиться в армейский полк и прощаться со всем карьерными перспективами.
Отслужил десять лет в конном полку, воевал на Кавказе вышел в отставку по истечении десятилетнего срока. Денег хронически не хватало, пришлось продать дом в столице и уехать в имение в Тамбовской области.
А потом пришел этот… И понеслось.
Чегодаев всегда считал себя нормальным человеком. Любил охоту, разводил собак, трахал крепостных девок, играл в карты… Умеренно. Занимался хозяйством по стольку-поскольку, считая, что все эти денежные дела, они дворянина не достойны, настоящий князь должен воевать, водить полки на врага. Ему с карьерой не повезло, многого выслужить не смог, ушел в отставку штаб-ротмистром, когда понял, что батальона ему никогда не дадут из-за отца-заговорщика.
Ну а деньги… Нанятый управляющий оказался вороват. Второй — когда первого поймал буквально с поличным, — как выяснилось, был не лучше. Потом император взял и отменил крепостное право, нанеся тяжелейшую пробоину хозяйству князя. Он попытался отбить свое, подняв стоимость аренды земли, но крестьяне неожиданно начали разбегаться, попытка удержать их силой наткнулась — и это, можно сказать, окончательно уверило мужчину в том, что наступают последние времена — на полное непонимание властей. Он буквально чуть не попал на каторгу за то, что приказал поучить пару особо задиристых простолюдинов. Отделался штрафом, но ненависть к нынешнему императору, подрывающему устои общества, приобрел всепоглощающую. Они даже как-то обсуждали с такими же соседями-бедолагами из тамбовского дворянского собрания возможности изменения государственной политики, вплоть до самых радикальных, но… Однажды в имение заехал невзрачный ротмистр из СИБ, показал пару анонимных доносов, в которых князь Чегодаев выставлялся опасным смутьяном и попросил не доводить до греха. Можно сказать, вынес устное предупреждение. На этом весь революционный запал неудачливого заговорщика и угас, повторять судьбу сгинувшего где-то в Сибири отца князь не хотел совершенно.
Потом в начале тридцатых было короткое увлечение акциями железных дорог. Они тогда росли как на дрожжах, казалось, любой может сделать тут состояние буквально из воздуха. Результат закономерен — крах 1834 года, проданные чтобы расплатиться с долгами земли. А потом и само имение, содержать которое без постоянного дохода было просто невозможно.
Потом были три года бесконечных попыток как-то пристроиться в новой жизни бедного человека. Сначала князь не хотел возвращаться на службу — там шли реформы, менялось все, рекруты сменились призывниками, к ним почему-то стало нельзя применять телесные наказания. Появились бесконечные учения, красивую форму поменяли на что-то отвратительное цвета дерьма, в офицеры начали массово пролазить чуть ли не вчерашние крестьяне, а дворян отправляли учиться даже тех, кто на службе уже оттрубил два десятилетия. В общем, как тогда думал Чегодаев, шел процесс уничтожения вооруженных сил страны.
Два с половиной года князь вынуждено работал преподавателем в гимназии и возненавидел это дело всей сущностью. От корней волос до кончиков ногтей. Поэтому начавшуюся большую войну воспринял как знак свыше и все же вернулся на службу. Три года войны описывать нет смысла. Ходил в атаку, труса не праздновал, был награждён «клюквой» к оружию, получил ротмистра и пару новых шрамов, как уже упоминалось, победу встретил на Рейне.