У меня не было никакого повода просить об аудиенции, но я не хотел быть свидетелем развития событий, не сделав последнего усилия спасти императора, вопреки ему самому. (…) 12 января, в назначенный наконец мне день, я выехал в Царское в специальном поезде в сопровождении одного из камергеров Его Величества и был по прибытии проведен в одну из больших приемных. (…) Когда я выглянул в окно, я увидел императора, вышедшего из дворца и быстро шагающего по снегу, как это он часто делал в промежутке между аудиенциями. Минут десять спустя я был проведен к нему. Во всех предыдущих случаях Его Величество принимал меня без особых формальностей в своем кабинете и, пригласив меня сесть, протягивал свой портсигар и предлагал курить. Поэтому я был неприятно удивлен, когда был на этот раз введен в комнату для аудиенции и нашел Его Величество ожидающим меня здесь, стоя посреди комнаты. Я тотчас понял, что он угадал цель моей аудиенции и что он нарочито придал ей строго официальный характер, давая мне понять, что я не могу касаться вопросов, не входящих в компетенцию посла. (…) Поговорив о важности союзной конференции, которая должна была вскоре состояться в Петрограде, Его Величество выразил надежду, что это будет последняя конференция, которую мы будем иметь до окончательной мирной конференции. Я ответил, что усматриваю лишь немного шансов в пользу того, что она окажется предшественницей мирной конференции, так как политическое положение в России не дает мне смелости ожидать сколько-нибудь крупных результатов от ее заседания. В самом деле, я не могу не задавать себе вопроса, следует ли при настоящих условиях подвергать жизнь столь многих выдающихся людей опасности испытать судьбу, постигшую лорда Китченера при его роковом путешествии (5 июня 1916 года военный министр Великобритании Китченер выехал с визитом в Россию из Скапа-Флоу на крейсере «Хэмпшир». Около Оркнейских островов корабль подорвался на мине и Китченер погиб. – Н. Е.).
Из воспоминаний Михаила Владимировича Родзянко:
Мне невольно вспоминается одна из аудиенций, во время которой больше, чем когда-либо, можно было понять императора Николая II. (…) После одного из докладов, помню, государь имел особенно утомленный вид.
«Я утомил Вас, Ваше Величество?»
«Да, я не выспался сегодня – ходил на глухарей… Хорошо в лесу было».
Государь подошел к окну (была ранняя весна). Он стоял молча и глядел в окно. Я тоже стоял в почтительном отдалении. Потом государь повернулся ко мне:
«Почему это так, Михаил Владимирович? Был я в лесу сегодня… Тихо там, и все забываешь, все эти дрязги, суету людскую… Так хорошо было на душе…»
Из воспоминаний Джорджа Уильяма Бьюкенена:
Его Величество спросил, почему я придерживаюсь столь пессимистических взглядов на перспективы конференции, на что я ответил, что, даже если нам удастся установить более тесное взаимодействие между союзными правительствами, у нас нет гарантий, что нынешнее российское правительство останется на своем посту, а его преемники будут уважать обещания, данные их предшественниками. (…) Одной только координации усилий между нашими правительствами будет недостаточно для победы, если в каждой из союзных стран не будет солидарности между всеми классами общества. Мы в Англии признали этот факт, и, чтобы обеспечить сотрудничество рабочего класса, мистер Ллойд Джордж включил представителей партии труда (лейбористов) в наш малый военный кабинет. (Малый военный кабинет – кабинет, состоявший всего из пяти министров, вместо 23, непосредственно обсуждавших вопросы ведения войны. Он был создан сразу после того, как премьер-министром стал Ллойд Джордж… К подобной же мере прибег Черчилль во время Второй мировой войны.) В России ситуация обстоит по-другому, и, боюсь, Его Величество не видит, как важно, чтобы мы выступали единым фронтом не только как союзники, но и каждая страна как народ в целом. «Но я и мой народ, – перебил император, – едины в своем стремлении выиграть войну». «Да, – ответил я, – но не в оценке компетентности людей, которым Ваше Величество доверяет ведение войны. Желает ли Ваше Величество, – спросил я, – чтобы я говорил как обычно откровенно?»
Из воспоминаний Михаила Владимировича Родзянко:
Я перешел к докладу: «Из моего второго рапорта Вы, Ваше Величество, могли усмотреть, что я считаю положение в государстве более опасным и критическим, чем когда-либо. Настроение во всей стране такое, что можно ожидать самых серьезных потрясений. Партий уже нет, и вся Россия в один голос требует перемены правительства и назначения ответственного премьера, облеченного доверием народа. (…) Постоянная смена министров вызывает сперва растерянность, а потом равнодушие у всех служащих, сверху донизу. (…) Вы удалили из правительства всех лиц, пользовавшихся доверием Думы и общественных кругов, и заменили их недостойными и неспособными. Вспомните, Ваше Величество, Поливанова, Сазонова, графа Игнатьева, Самарина, Щербатова, Наумова – всех тех, которые были преданными слугами Вашими и России и кто отстранен без всякой причины и вины (…)». Переходя к вопросам фронта, я напомнил, что еще в 15‑м году умолял Государя не брать на себя командование армией и что сейчас, после новых неудач на румынском фронте, всю ответственность возлагают на государя.
«Не заставляйте, Ваше Величество, – сказал я, – чтобы народ выбирал между Вами и благом родины. До сих пор понятие царь и родина были неразрывны, а в последнее время их начинают разделять».
Государь сжал обеими руками голову, потом сказал:
«Неужели я 22 года старался, чтобы все было лучше, и 22 года ошибался?»
Минута была очень трудная. Преодолев себя, я ответил:
«Да, Ваше Величество, 22 года Вы стояли на неверном пути».
(…) Государь простился ласково и не выказал ни гнева, ни даже неудовольствия.
Из воспоминаний Джорджа Уильяма Бьюкенена:
…и я завел речь о том, что между ним (Николаем II. – Н. Е.) и его народом возник барьер и если Россия по-прежнему едина, то она едина в неприятии его теперешней политики. Народ, который столь чудесным образом сплотился вокруг своего монарха в начале войны, теперь увидел, как сотни тысяч жизней принесены в жертву из-за нехватки оружия и снарядов; как некомпетентность администрации привела к повсеместной нехватке продовольствия «и к почти полной остановке железных дорог», добавил, к моему удивлению, сам император. (…) По моим сведениям, Дума была бы удовлетворена, если бы Его Величество назначил председателем Совета министров человека, который будет пользоваться доверием народа и которому будет позволено выбирать своих коллег. (…) Император…выпрямился и сказал: «Я сам выбираю своих министров и никому не позволяю влиять на мой выбор». (…) На что я осмелился заметить, что в последнее время Его Величество так часто менял своих министров, что послы зачастую не знают, останутся ли те министры, с которыми они имеют дело сегодня, на своих постах завтра. (…) «Как же тогда, – продолжил я, – Ваше Величество их выбирает?» «Навожу справки, – ответил Его Величество, – о деловых качествах тех, кого я считаю наиболее подходящими для руководства различными министерствами». «Справкам Вашего Величества, – возразил я, – боюсь, не всегда сопутствует успех. Взять, к примеру, господина Протопопова. (…) Пока он остается на посту министра внутренних дел, сотрудничество между Думой и правительством, являющееся необходимым условием победы, невозможно». «Я выбрал господина Протопопова, – перебил меня император, – чтобы им угодить, и вот мне награда!» «Но, сэр, – сказал я, – Дума и ее председатель Родзянко не могут доверять человеку, который изменил своей партии ради официальной должности, который имел беседу с германским агентом в Стокгольме и подозревается в том, что ищет путей для заключения мира с Германией». – «Господин Протопопов не симпатизирует Германии, и слухи относительно его стокгольмской беседы сильно преувеличены». – «Мне неизвестно, – ответил я, – что обсуждалось во время этой беседы. Но, даже допуская, что выдвинутые в этой связи обвинения в его адрес сильно преувеличены, не стоит забывать, что он намеренно солгал, заявив прессе, что общался с германским агентом по специальной просьбе русского посланника в Стокгольме». Император не пытался это отрицать.
Из воспоминаний Михаила Владимировича Родзянко:
1 января, как всегда, во дворце был прием. Я знал, что увижу там Протопопова, и решил не подавать ему руки. Войдя, я просил церемониймейстера барона Корфа и Толстого предупредить Протопопова, чтобы он ко мне не подходил. Не передали ли они ему или Протопопов не обратил на это внимание, но я заметил, что он следит за мной глазами и, по-видимому, хочет подойти. Чтобы избежать инцидента, я перешел на другое место и стал спиной к той группе, в которой был Протопопов. Тем не менее Пртопопов пошел напролом, приблизился вплотную и с радостным приветствием протянул руку. Я ему ответил:
«Нигде и никогда».
Смущенный министр внутренних дел, не зная, как выйти из положения, дружески взял меня за локоть и сказал:
«Родной мой, ведь мы можем столковаться».
Он был мне противен.
«Оставьте меня, Вы мне гадки», – сказал я.
Это происшествие появилось в газетах. Писали также, что Протопопов намерен вызвать меня на дуэль, но никакого вызова не последовало. 7 января на докладе у государя я прежде всего принес свои извинения, что позволил себе во дворце так поступить с гостем государя. На это царь сказал:
«Да, это было нехорошо – во дворце».
Я заметил, что Протопопов, вероятно, не очень оскорбился, так как не прислал вызова.
«Как, он не прислал вызова?» – удивился царь.
«Нет, Ваше Величество… Так как Протопопов не умеет защищать своей чести, то в следующий раз я побью его палкой».
Государь засмеялся.
Из воспоминаний Джорджа Уильяма Бьюкенена:
Осознает ли Его Величество, спросил я, опасность ситуации, и знает ли он, что на революционном языке заговорили не только в Петрограде, но и по всей России? Император ответил, что ему хорошо известно, что люди позволяют себе такие разговоры, но я совершаю ошибку, относясь к этому слишком серьезно. (…) «Ваше Величество, – сказал я, – должны помнить, что народ и армия составляют одно целое и в случае революции лишь малая часть армии будет готова встать на защиту династии. Как посол я прекрасно понимаю, что не должен говорить таких вещей Вашему Величеству, и мне потребовалось все мое мужество, чтобы сказать то, что я сказал (…)».