Письмо императрицы Александры Федоровны Николаю II
13 декабря. Царское Село
Мой ангел, мы обедали вчера у Ани с нашим Другом. Было так мило, мы ему рассказали все про нашу поездку, и он сказал, что мы должны были поехать прямо к тебе и принесли бы тебе огромную радость и благодать, но я побоялась обеспокоить тебя!
Он умоляет тебя быть твердым, быть властелином и не уступать всегда Трепову – ты лучше все знаешь, чем этот человек (и все же даешь ему руководить тобой), – а почему не нашему Другу, через которого нас ведет Бог.
Вспомни, за что меня не любят, – это показывает, что правильно быть твердым и чтобы тебя боялись, и ты должен быть таким же, ты мужчина – только верь больше в нашего Друга (а не в Трепова). Он живет для тебя и России.
А мы должны передать Бэби сильное государство, и ради него мы не смеем быть слабыми, иначе у него будет еще более трудное царствование, так как ему придется исправлять наши ошибки и крепче натягивать вожжи, которые ты распустил. Тебе приходится страдать за ошибки, сделанные в царствование твоих предшественников. Пусть наше наследие будет легче для Алексея. У него сильная воля и собственный ум, не давай ничему проскользнуть между пальцами и не принуждай его строить все заново. Будь тверд. Я – твоя стена, стою за тобой и не уступлю – я знаю, он ведет нас правильным путем. Все становится спокойнее и лучше, но хочется, чтобы чувствовалась твоя рука. Как давно, уже годы, я слышу, как говорят одно и то же – «Россия любит чувствовать кнут» – это в их натуре – нежная любовь, а потом железная рука, чтобы наказывать и направлять.
Как я хотела бы влить мою волю в твои жилы!
14 декабря
Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом – сокруши и подомни их всех – ладно, не смейся надо мной, проказник. Я действительно не могу понять. Я только женщина, но моя душа и ум говорят мне, что в этом спасение России – их грехи гораздо хуже, чем все, что когда-либо делали Сухомлиновым[603], 165. Запрети Брусилову и др., когда они приедут, касаться каких-нибудь политических вопросов, он дурак, желающий ответственного кабинета.
Вспомни, даже мсье Филипп говорил, что нельзя давать конституцию, так как это было бы гибелью и для тебя, и для России, и все истинно русские говорят то же самое.
Уже месяцы назад я сказала Штюрмеру о Шведове[604], чтобы он был назначен членом Государственного совета, чтобы он был там вместе с хорошим Маклаковым[605], и они храбро стояли бы за нас. Я знаю, что беспокою тебя – ах, разве я не писала бы гораздо охотнее письма о любви, нежности и ласках, которыми так полно мое сердце, но мой долг жены и матери и матери России обязывает меня говорить тебе все – с благословения нашего Друга.
Душка мой, солнце моей жизни, если бы ты в бою встретил врага, ты никогда не отступил бы и шел бы вперед как лев – будь таким теперь в бою против кучки негодяев и республиканцев.
Будь властелином, и все преклонятся перед тобой.
16 декабря. Царское Село
Полна петроградских ужасов и в ярости, что никто меня не защищает, что всем позволено говорить, писать, намекать на скверные вещи об их императрице и никто не заступается, не упрекает, не наказывает, не арестовывает, не штрафует этих типов. Да, в этих людях нет ничего хорошего, они трусы. Но многие будут вычеркнуты из будущих придворных списков, в мирное время они поплатятся за то, что во время войны не встали на защиту своего Государя. Почему у нас вместо министра Двора маразматическая тряпка[606]? Он должен был бы составить список имен и предложить закон о наказании их за клевету на твою жену.
Обыкновенный муж ни минуты не потерпел бы таких нападок на свою жену. Лично мне на это наплевать, – когда я была молода, я ужасно страдала от этих несправедливых нападок на меня (и как часто), – но теперь мирское не трогает меня глубоко, я хочу сказать, эти пакостные отношения – в один прекрасный день они одумаются, но только мой Ники должен был бы хоть немного за меня заступаться, так как многие думают, что тебе все равно и что ты за мной прячешься.
17 декабря
Мы сидим все вместе – можешь представить себе наши мысли и чувства – наш Друг вчера исчез 166. Аня видела его, и он сказал, что Феликс[607] просил его приехать ночью, что за ним приедет автомобиль и увезет его, чтобы повидаться с Ириной[608]. Автомобиль действительно за ним приезжал (военный) с двумя штатскими, и он уехал. Этой ночью был большой скандал в доме Юсуповых – большое сборище: Дмитрий[609], Пуришкевич и т.д.– все пьяные. Полиция слышала выстрелы. Полицейские следователи и судебные чины вошли теперь в дом Юсуповых, раньше они не смели, так как там был Дмитрий. Градоначальник послал за Дмитрием, Феликс хотел сегодня уехать в Крым, я просила Калинина[610] задержать его. Наш Друг был в хорошем настроении, но нервничал эти дни, в том числе и из-за Ани.
Феликс уверяет, что он никогда не приезжал в его дом и что он его никогда не приглашал. <…> Не могу и не хочу верить, что он убит. Бог милостив. Такая невыносимая мука (я спокойна и не могу поверить в это).
Дневник великого князя Андрея Владимировича
19 декабря. Петроград
Кирилл, Гавриил[611] и я заехали к Дмитрию заявить ему, что, не вникая вовсе в вопрос, виновен ли он или нет в убийстве Распутина, мы все стоим за него и он может вполне на нас рассчитывать. Что бы ни случилось – мы будем за него. Дмитрий был очень растроган и благодарен за моральную поддержку, причем торжественно поклялся, что в эту знаменитую ночь он Распутина не видел и рук своих в его крови не марал. Дабы ясно доказать свое несоучастие в этом деле, он рассказал следующее: 16 декабря он ужинал у Феликса Юсупова в его доме, в квартире, имеющей выход в сад прилегающего дома «Скоропечатни».
Около 3-х утра он вышел из дома с двумя дамами, и на дворе на него бросилась собака, которую он пристрелил из браунинга. Дам отвез на Караванную, а затем вернулся домой, это было до 4-х утра. Больше он об этом деле ничего не знает. Феликс Юсупов рассказал про свое знакомство с Распутиным, которое носило характер интереса с точки зрения изучения его психологии, но после одной беседы, которая происходила недавно, он так непочтительно и грязно отозвался о Папá[612] и Аликс, что он перестал у него бывать.
После этого Дмитрий рассказал, как было с его арестом. 18 декабря утром к нему звонит генерал-адъютант Максимович и говорит следующее: «Ваше Императорское Высочество, для вас будет большим ударом то, что я должен вам сообщить, прошу пока не выезжать из дома и ждать меня». Затем он прибыл и передал Дмитрию, что получил по телефону от Аликс приказание арестовать его домашним арестом. Хотя, сознался Максимович, без высочайшего приказа он не имеет права это делать, но, принимая во внимание его личную безопасность, он просит его сидеть дома. Таким образом, фактически Дмитрий арестован по приказанию Аликс.
Письмо Николая II великому князю Павлу Александровичу
20 декабря. Царское Село
Дорогой дядя Павел,
Я не могу, к сожалению, отменить домашний арест Дмитрия, пока предварительное следствие не будет закончено. Приказал с этим торопиться, а также чтобы Дмитрия охраняли бережно. Все это больно и тяжело, но ведь кто же виноват, как не он сам, что по неосторожности попал в такую передрягу?
Молю Господа Бога, чтобы Дмитрий вышел чистым и не запятнанным ни в чем.
Сердечно твой, Ники
Князь Феликс Феликсович Юсупов с женой княгиней Ириной Александровной. [1914]
Фотоателье «Boissonnas et Eggler»
Великий князь Дмитрий Павлович. [1910]
Фотоателье «Boissonnas et Eggler»
Автограф великого князя: Дмитрий. 1910 год. На память о удивительно милом вечере 30 октября.
Дневник Николая II
21 декабря. Царское Село[613]
В 9 час. поехали всей семьей мимо здания фотографии и направо к полю, где присутствовали при грустной картине: гроб с телом незабвенного Григория, убитого в ночь на 17-е дек[абря] извергами в доме Ф. Юсупова, кот[орый] стоял уже опущенным в могилу. О. Ал[ександр] Васильев отслужил литию, после чего мы вернулись домой.
Погода была серая при 12° мороза. Погулял до докладов. Принял Шаховского и Игнатьева[614]. Днем сделал прогулку с детьми.
Дневник великого князя Андрея Владимировича
23 декабря. Петроград
Я лежал в постели весь день и чувствовал себя очень плохо. Около 10 часов вечера, когда я уже засыпал, ко мне по телефону звонит Гавриил и сообщает, что в 2 часа утра Дмитрия высылают в Персию. Он едет с экстренным поездом в сопровождении ген[ерала] Лайминга[615] и флигель-адъютанта Кутайсова[616], который получил личную инструкцию от Государя везти Дмитрия и не давать ему возможности сообщаться с внешним миром ни телеграфом, ни письменно.
Затем приехал ко мне Сандро. Он тоже находил, что в данную минуту ничего нельзя делать. Феликс тоже сослан под охраной в Курскую губернию, в свое имение. Затем он передавал нам свой разговор с Ники, Треповым и Протопоповым. Разговор с Ники он вел в духе, как мы решили на совещании с дядей Павлом, что все дело надо прекратить и никого не трогать, в противном случае могут быть крайне нежелательные осложнения. По словам Сандро, он ярко охарактеризовал современное положение и всю опасность, но ничего не вышло. Сандро просил Ники сразу кончить дело при нем же по телефону, но Ники отказался, ссылаясь, что он не знает, что ответить Аликс, ежели она спросит, о чем они говорили. Сандро предложил сказать, что говорили о авиации, но Ники сказал, что она не поверит, и решил обождать доклада Протопопова, обещав дело все же прекратить. На этом Сандро должен был уехать, не добившись освобождения Феликса